Но более всего на острове Елизаветы Федора поразили не туземцы, а две скромные маленькие птички, обе хохлатые: белоголовая мухоловка и дятел — маленький, сам черный, а хохолок алый. Край света, даль невообразимая — а птички свои, родные. Аж на душе потеплело — и не у одного только нашего главного героя. Как привет с родины птички…
4
Когда пролив снова повернул на девяносто градусов (нет, не следует думать, что он поворачивал дважды на протяжении своих трехсот сорока пяти миль, на манер самоварной трубы. Речь идет об общем его направлении, а не о бесчисленных извилинах и тупиках!), берега переменились враз. С обоих берегов — сплошная зелень, столь густая, что со стороны за десять саженей уже не разобрать, лес перед тобой, терраса, травою заросшая, или кустарники. Все это прорезано бесчисленными многоступенчатыми водопадами. И тут же — горы в нетающем снегу почти от подножия. В воздухе стало сыро, и после месяцев патагонской полупустынной сухости у людей пошли прыщи, каждая царапинка, какой прежде и не замечали, немедля начинала распухать и гноиться… Голубые ледники, цветом резко отличные от снежников, ниспадали прямо в незамерзающее море…
С берегов бросаются в воду пингвины, то и дело вдали киты пускают фонтаны (к счастью для англичан, не подплывая близко: ведь для лишенных маневра в теснинах деревянных кораблей Дрейка столкновение с перепуганным китом могло оказаться гибельным!)… А в воде появляются чудовищные буро-зеленые ремни длиною во много локтей. Они все длиннее, и их все больше. Прямо суп какой-то, а не море! Берега, если не отвесные, покрыты валами этих водорослей в ярд высоты. Свежие, они резко пахнут морем, высыхая на солнце, желтеют, съеживаются, покрываются кристалликами соли и пахнут слабее. Но если просохнуть не успеют — скажем, дождь или снег помешали или завалило новым валом выброшенных волнением водорослей — Боже мой, как нестерпимо они воняют, перегнивая! Хуже гнилой капусты! Ей-богу! И все же нашлись охотники эту неимоверную морскую траву засушивать на память! Потому что, видите ли, им никто в Англии на слово не поверит, если они начнут травить про травку в двести футов длиною и более. Причем кто-то из матросов (к сожалению, мистеру Хиксону так и не удалось дознаться, кто именно!) набрался дурости, взобрался до фор-марса-реи и развесил на ней свои пахучие сувениры, воспользовавшись тем, что фор-марсель давно не поднимали. Само собой, первый порыв свежего ветра эти ленты сбросил на головы офицерам, стоявшим на корме, и палубной команде, возившейся с переводом грота на другой галс…
Могучие сплетения этих водорослей плотно отгораживали у берегов невидимыми молами бухточки со спокойной водой. Выглядело это совсем как заводи на реке. А легонький «Мэригоулд» эти плавучие плотины часто останавливали, и ему то и дело их обходить приходилось.
После острова Елизаветы пролив стал как бы шире, но легче по нему продвигаться от этого не стало. Даже наоборот. Потому, что все пространство между раздавшимися берегами заполняли острова, островки, рифы и мели. Нуньеш да Силва сокрушался, что его богатый опыт в этих неизведанных водах малополезен. Определить глубину по цвету воды — и то не очень-то получалось из-за того, что скопления водорослей меняли цвет вод по сравнению с привычным. Думаешь, что тут мель — а тут как раз самое глубокое место, только дно заросло этими чудовищными водорослями. Пять раз бросали лот — адмирал любопытствовал, на какой глубине могут расти эти подводные леса. Оказалось, что вплоть до шестидесяти сажен!
Лабиринты, проходы в никому еще не ведомом мире… День за днем внутри белого пятна на карте… Поиск проходов между скалами и между отмелями. Холодные ливни и бешеные шквалы со снегом, летящим почти горизонтально… Казалось, никогда уже не выбраться трем деревянным скорлупкам из этого безлюдного лабиринта. Что выхода отсюда нет вообще!
Наконец, затратив на эти безотрадные блуждания более времени, чем на весь остальной путь через пролив, и нанеся на карту обнаруженный проход, 6 сентября корабли Дрейка вышли в Тихий океан. Дрейк ликовал. Сбывалась его заветная мечта. Он приказал поворачивать на северо-запад. Теперь ближайшей целью экспедиции была Перу — великая страна сокровищ…
5
Но на следующий же день после выхода кораблей Дрейка в Тихий океан разыгрался жесточайший шторм. Начинался он как самый обычный, каких каждому моряку за жизнь доводится испытывать многие десятки, если не сотни. Но утром не взошло солнце. То есть где-то оно, наверняка, взошло — но при выходе из Магелланова пролива его видно не было. Ночная мгла не рассеялась и к полудню. И еще сутки такая буря трепала корабли. Потом ослабела… На три часа. И разразилась с новой силой. На двое суток… И так пятьдесят два дня подряд! «Некоторые называют этот океан „Тихим“, но для нас он был скорее „Безумным"“, — писал преподобный Флетчер. К счастью, буря началась не сразу после выхода из пролива, и корабли Дрейка успели отойти достаточно далеко от берегов, — а то бы разбило о скалы!
Целый месяц люди Дрейка не видели ни земли, ни солнца, ни луны, ни звезд — только взбесившееся море да мутная мгла. Питьевая вода испортилась, непросыхающая одежда истлела и распадалась, еда загнила… Люди ослабели, двигались медленно, все были раздражены до предела. Ночью с 30 сентября на 1 октября при очередном усилении бури навсегда исчез из виду «Мэригоулд». Еще через пару дней потерялся или погиб и вице-адмиральский корабль — «Елизавета».
7 октября люди Дрейка увидели, наконец-то, сушу. Но это их мало обрадовало. Мрачные серые скалы прямо по курсу — не радостное для моряка зрелище! «Золотую лань» спасла перемена направления ветра. Зловещие светло-серые скалы растаяли во мгле.
Дрейк упрямо пытался идти курсом на север — берег на его картах имел северо-западное простирание, а значит, следовало идти почти на чистый норд, чтобы встретиться с материком, а не просто с какими-то там безымянными скалами… Но буря не менее упрямо отбрасывала судно. Корабль описал два овала на карте — и когда 28 октября шторм наконец утих — выяснилось, что «Золотую лань» унесло к югу на целых пять градусов! Ранее во все недели бури определиться ни разу не удавалось, поскольку небесных светил было не видно.
И тут Дрейк объявил соплавателям, что…
Что он видит в этом особенную милость Божию! Раз уж «Золотую лань» занесло сюда, гораздо южнее мест, где когда-либо случалось бывать цивилизованным людям — делать нечего, придется исследовать моря и земли к югу от Магелланова пролива…
Тогда считалось, что Магеллан открыл проход не между материком Южная Америка и островом Огненная Земля — а некое подобие Гибралтарского пролива, узкий проход между Южно-Американским континентом и загадочной «Терра Аустралис Инкогнита», — материком, о котором со времен древних греков было известно только одно: что он существует, вернее — должен существовать, хотя бы из симметрии (а то слишком много суши в Северном полушарии и слишком много воды в Южном. Некрасиво как-то получается!) или, если вам такой вариант более по нраву, — из справедливости. Древние мудрецы и современные ученые единодушно полагали, что таковой материк имеется, и равен он по площади Азии, Африке и Европе, вместе взятым!