Дэвис Динс умер в глубокой старости, окруженный всеобщим почетом. Хотя точная дата его рождения неизвестна, полагают, что он дожил до девяноста лет, ибо он иногда рассказывал о таких событиях из своей жизни, которые совпадали по времени с битвой при Босуэл-бридже. Некоторые даже утверждали, что он сам принимал в ней участие, ибо, когда однажды какой-то пьяный якобитский лэрд пожелал «вышибить мозги любому из этих босуэлских вигов», Дэвид, многозначительно нахмурившись, сказал: «А ну давай покажи свой фокус; тот, кого ты ищешь, у тебя под рукой». И только вмешательство Батлера водворило мир.
Он умер на руках своей любимой дочери, благословляя провидение за все оказанные ему милости в этой юдоли труда и забот, а также за ниспосланные ему испытания; они помогли ему, сказал он, усмирить гордыню и суетное тщеславие, которыми его больше всего одолевал враг рода человеческого. Он трогательно молился за Джини, Рубена и их детей, прося Бога вознаградить его дочь долголетием и счастьем за ее неустанные заботы об отце; потом он обратился с прочувствованной и смиренной просьбой, хорошо понятной тем, кто знал его жизнь, к пастырю душ, заклиная его не забыть и призвать в свое царствие заблудшую и отбившуюся от стада овечку, попавшую в лапы кровожадного волка. Он молился за Иерусалим на родной земле, чтобы на ней воцарились мир и процветание; за благополучие благородного семейства Аргайлов и за обращение на путь истины Дункана Нокдандера. После этого Дэвид так устал, что был вынужден замолчать, и больше уже не произнес ни одного внятного слова. Правда, он как будто бормотал еще что-то насчет государственной ереси, папистских козней и сектантских врагов церкви, но, как Мэй Хэтли сказала, он в это время уже ничего не соображал и употреблял эти выражения просто по привычке, так что можно считать, что перед смертью его осенил дух милосердия и всепрощения. Через час после этого он скончался.
Несмотря на преклонный возраст Дэвида Динса, смерть его была жестоким ударом для миссис Батлер. Она посвящала столько времени заботам о его здоровье и удовлетворении его желаний, что, когда старика не стало, ей показалось, что связь ее с миром в чем-то нарушена. Оставшееся после него наследство в тысячу пятьсот фунтов свободного капитала значительно обогатило семью пастора. Батлер старался придумать такой способ использования этих денег, который принес бы наибольшую выгоду его семье.
— Если мы вложим эти деньги в земли, то можем потерять и капитал, и проценты, как это и было с твоим отцом, когда он вложил деньги в земли Лоунсбеков. Если же мы купим акции, то тоже можем всего лишиться, как это и случилось с держателями акций южных морей. Продается небольшое поместье Крэгстур, оно находится в двенадцати милях от пастората, и Нок говорит, что его светлость не собирается покупать его. Но за него просят две тысячи пятьсот фунтов, и надо сказать, что оно стоит этих денег. Если я возьму в долг недостающие нам на покупку деньги, кредитор может потребовать их выплаты, когда я еще не буду готов к уплате, а в случае, скажем, моей внезапной смерти этот долг совсем разорит мою семью.
— Значит, если бы у нас было достаточно денег, мы смогли бы купить это чудесное пастбище, где трава появляется так рано? — спросила Джини.
— Ну, конечно, дорогая; и Нокдандер, который понимает толк в таких вещах, советует мне сделать это. Поместье продает его племянник.
— Ну что ж, Рубен, — сказала Джини, — придется тебе опять посмотреть в Священное писание, как ты это и сделал когда-то, когда нуждался в деньгах.
— Ах, Джини, — воскликнул Батлер, смеясь и сжимая ее руку, — даже самые хорошие люди могут сотворить чудо только один раз в наши времена!
— Посмотрим, — спокойно сказала Джини и направилась в чулан, служивший ей кладовой, где она держала мед, сахар, горшки с джемом и пузырьки с домашними лекарствами. Порывшись там среди флаконов и банок и сдвинув в сторону тройной ряд бутылок и кувшинов, отгораживающий самый темный угол, она извлекла оттуда надтреснутый коричневый жбан, верх которого был затянут куском кожи. Внутри жбана были исписанные листы бумаги, засунутые как попало в этот необычный секретер. Оттуда Джини извлекла старую Библию с застежками, с которой Дэвид не расставался в дни своих былых странствий и которую подарил дочери, когда его ослабевшее зрение перестало справляться с мелким шрифтом книги. Она протянула Библию Батлеру, с удивлением следившему за ней, и попросила его проверить, не может ли эта книга помочь ему чем-нибудь. Он расстегнул застежки, и, к его великому изумлению, оттуда выпала на пол целая пачка банкнотов, каждый по пятьдесят фунтов, проложенных между листами книги.
— Я хотела сказать тебе о моем богатстве, Рубен, — сказала миссис Батлер, улыбаясь при виде изумления мужа, — только на смертном одре или в каком-нибудь крайнем случае; но лучше уж пусть оно пойдет на покупку того сочного луга, чем будет лежать тут без всякой пользы.
— Откуда у тебя эти деньги, Джини? Здесь ведь больше тысячи фунтов, — сказал Батлер, поднимая банкноты и пересчитывая их.
— Если бы даже здесь было десять тысяч, то все равно они получены честным путем, — ответила Джини. — И хотя я точно не знаю, сколько здесь, но это все, что у меня есть. А что до того, откуда они у меня, то, как я тебе уже сказала, это честные деньги, и ты в этом не сомневайся. Но секрет этот касается не столько меня, сколько других людей, и поэтому я тебе о нем никогда не рассказывала. Я не властна отвечать на вопросы, касающиеся этих денег, и ты меня ни о чем не спрашивай.
— Ответь мне только на один вопрос, — сказал Батлер, — вправе ли ты распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению, как своей личной собственностью? Возможно ли, что никто, кроме тебя, не имеет права на такую большую сумму денег?
— Это мои деньги, и я вправе распоряжаться ими по своему усмотрению. И я уже распорядилась ими, Рубен, потому что отдала их тебе. Ты теперь такой же Батлер Книжник, каким был твой дед, которого так не любил мой бедный отец. Но мне бы хотелось, чтобы после нашей смерти часть этих денег досталась Феми.
— Ну, конечно, раз ты так хочешь. Но кто бы мог додуматься до такого тайника для земных сокровищ?
— Это одна из моих старозаветных привычек, как ты их называешь, Рубен. Я думала, что если Донах Ду когда-нибудь нападет на нас, то он, конечно, не станет рыться в старой Библии. Но если на меня опять свалятся деньги, что вполне возможно, я их буду отдавать теперь все тебе, а ты будешь их прятать куда захочешь.
— И мне так-таки нельзя спросить, откуда у тебя эти деньги?
— Нельзя, Рубен, никак нельзя, потому что если ты начнешь очень допытываться, то я не удержусь и расскажу тебе, а это будет с моей стороны очень нехорошо.