- Вахтеров, здравствуй, привез тебе майора из "Красной звезды", временно забирай его, пока к своим не выйдет. Вас трое?
- Так точно, трое. - Командир танка нахлобучил сдвинутый на затылок шлем. - Санинструктор вместо радиста был, его на другую машину взяли.
- Теперь майор будет вам и за радиста, и за санинструктора, - весело сказал Дудко. - Отвечаешь за него головой, ясно?
- Есть отвечать головой, - так же весело, в тон ему, крикнул рыжий Вахтеров.
Лопатин подумал, что пора лезть в танк, и приготовился сделать это половчее, но Дудко повел его вперед, к люку водителя, повторяя по дороге:
- Это мой танк, мой. На нем, пока комбатом был, все время шел. С Вахтеровым и с Чижовым! Сейчас вас с Чижовым познакомлю. Золотой механик.
У "золотого" механика было маленькое круглое неулыбчивое лицо, серьезное, с белесыми бровками.
- Здорово, Чижов, - сказал Дудко.
- Здравствуйте, товарищ гвардии полковник, - еле слышным голосом ответил Чижов.
- Вот, Чижов, доверяю вам с Вахтеровым майора из "Красной звезды". Веди аккуратно, шишек ему не набей!
Чижов не улыбнулся в ответ на улыбку командира бригады и с серьезным лицом стал что-то объяснять ему, а Лопатин полез через верхний люк в танк. Рыжий Вахтеров помог ему. Уже стоя рядом с ним, Лопатин увидел, как Дудко, рискованно развернув на откосе дороги "виллис" и махнув на прощанье рукой, поехал здоль танков обратно, видимо решив двигаться не с ними, а с кем-то еще.
Так все это и началось, с известия, что наши наступают и осталось только соединиться с ними; с улыбок командира бригады, сажавшего его в танк к рыжему Вахтерову и маленькому, с удивленно приподнятыми бровями Чижову. А спустя два часа стряслась беда со всеми их семью танками, оказавшимися на этой старой дороге, с двух сторон обсаженной вековыми липами, про которые в последний момент Лопатин еще успел подумать, что их белят здесь выше, чем обычно, почти на человеческий рост. Да, вот она, эта мысль: что как-то слишком уж они высоко побелены, эти, стеной стоящие вдоль старой мощеной дороги, липы; она и была самая последняя.
А в следующую секунду в темноте над головой, над открытым люком свистнуло, и Вахтеров, толкнув Лопатина, захлопнул над головой крышку люка и что-то крикнул: одно башнеру, другое водителю - и начал развертывать башню. А в танк ударило и тряхнуло так, что с Лопатина слетели очки, и он не успел их поймать и даже не понял, чем ударился о броню, - показалось, что всем сразу, и что-то заскрежетало и закрутилось волчком внутри башни, и вместе с болью в теле остался в памяти этот визжащий звук. Дохнуло жаром и гарью, и на него навалилось что-то бессильно мягкое и мокрое и прижало его к броне; он понял, что это убитый, только не понял кто - Вахтеров или башнер. А снизу кто-то тянул его за ногу и кричал, и он стал лезть вниз, чувствуя, как задралась и мешает вылезти гимнастерка и он не может протиснуться. А потом все-таки протиснулся и вылез через нижний люк вслед за Чижовым, который тянул его за собой.
Потом он лежал внизу между гусеницами, а Чижов полез обратно наверх, в танк, и что-то долго делал там внутри, и снова вылез вниз и сказал: "Всё!" И когда он сказал "всё!", Лопатин понял, что Чижов хотел проверить, живы ли другие и можно ли их вытащить оттуда.
Потом они с Чижовым вылезли из-под танка, и Лопатин приподнялся, ему хотелось разогнуться, попять, что случилось, но рядом по танку ударила пулеметная очередь, и Чижов, дернув его вниз, упал сам и пополз к кювету, приволакивая за собой автомат, - оказывается, он взял оттуда, из танка, автомат.
Когда они сползли с дороги в кювет, то увидели, что передний и задний танки горят, освещая дорогу, и откуда-то слева, совсем близко, бьют по танкам невидимые немецкие пушки и пулеметы. Два танка, развернув орудия, стреляли с дороги в сторону немцев, еще один бил куда-то в другую сторону, а танк, из которого они вылезли, чернел неподвижно и не горел, хотя Лопатин помнил, как там внутри дохнуло гарью. Еще один танк пытался своротить липу, чтобы вырваться с дороги на поле, но своротить ее не мог, потому что липа была вековая, а сзади стояли такие же липы, и некуда было попятиться. Потом еще одно немецкое орудие начало бить справа, с другой стороны дороги, и этот танк тоже загорелся. А вслед за ним вспыхнули и те два, которые до этого стреляли, и на дороге стало совсем светло. Видно было, как двое метнулись из танков на этом свету и упали, срезанные пулеметом, и еще один вывалился через край башни и так и висел там, руками вниз, сначала видный на фоне огня, а потом слившись с ним. Потом еще раз ударило в тот танк, из которого вылезли Лопатин с Чижовым, ударило так, что над их головами полетела сорванная башня, и, словно только этого и ждавшее, из танка столбом вырвалось пламя.
Чижов, потянув Лопатина за руку, пополз по кювету от танков, все дальше и дальше; раньше лежал на одном месте, словно сторожил свой танк, пока он не загорелся, а теперь пополз.
Немецкие орудия все еще били в уже горевшие танки, а они вдвоем ползли по кювету, наверное, метров триста и выползли из него там, где кончились липы и началось поле с мелким кустарником вдоль дороги. Когда они выползли в этот кустарник, Чижов что-то сказал, но Лопатин не расслышал и мотнул головой, что не слышит, и Чижов тоже мотнул головой, но через минуту, когда Лопатин оглянулся, его уже не было. Лопатин окликнул его, страшась остаться одни, но не услышал собственного голоса.
Потом он почувствовал, что лежит на колком жнивье голым телом, потому что задрались и гимнастерка и рубаха. Заправляя рубаху, он нащупал пистолет, про который забыл. Еще не веря, что остался один, он ждал, что сейчас Чижов или кто-то другой, живой, окажется рядом, но никого не было, и немцы больше не стреляли, и ничего не было слышно, только на дороге догорали танки, семь танков, в одном из которых он ехал.
Перевернувшись, он стал ощупывать себя, удивляясь, что не ранен. Гимнастерка - и левое плечо, и рукав - были пропитаны чужой кровью, и он стер пальцами что-то скользкое - наверное, мозг - и, расстегнув мокрый карман, вытащил оттуда набухшее кровью удостоверение "Красной звезды" и переложил его в правый, сухой. В этом правом кармане, в крепкой жестяной немецкой коробочке, лежали запасные очки. Он на ощупь открыл коробочку и проверил: того, чего он больше всего боялся, не случилось - очки были целы. Надев очки и вглядываясь в темноту, он подумал, что немцы могут прийти туда, где догорают наши танки, и решил отползти еще подальше. Приподнявшись, он пополз в сторону от дороги, по полю. Так он полз, наверное, минут десять, пока не увидел, как впереди что-то зачернело. Ему сначала показалось, что это лежит человек, но черневшее впереди не шевелилось, и когда он дополз, то увидел, что это остатки разметанного взрывом стожка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});