Читать интересную книгу Сёгун - Джеймс Клавелл

– Почему тогда ты не разведешься с ней? Или не отошлешь ее? Или не убьешь, не прикажешь ей перерезать себе горло, когда она станет не нужна мне?

– Я не могу. Я не могу, господин, – прохрипел Бунтаро. – Она… Я хотел ее с самого первого мгновения, как только увидел. Когда мы поженились, первое время она была всем для меня. Я думал, мне выпало неземное блаженство. Вы помните, каждый даймё в стране хотел ее. Потом… потом, после смуты, я отослал эту женщину ради ее же безопасности, притворился, что она мне противна. Но когда тайко приказал ей вернуться, она разожгла меня еще больше. Честно говоря, я ожидал благодарности и взял ее, как мне хотелось, не заботясь о чепухе, на которую так падки женщины, вроде стишков и цветочков. Но она изменилась. Она была верной, как всегда, но совершенно ледяной, все время молила о смерти, о том, чтобы я разрешил ей убить себя. Она испортила моего сына и отвратила меня от других женщин, но я не могу от нее избавиться. Я… Я пытался быть с ней добрым, но всегда наталкивался на лед, и это сводило меня с ума. Когда я вернулся из Кореи и узнал, что она перешла в бессмысленную христианскую веру, я удивлялся, к чему ей эта глупая религия. Я хотел подразнить ее, но прежде чем понял, что происходит, приставил ей нож к горлу и поклялся, что зарежу ее, если она не отречется. Конечно, она не отступилась от чужеземного Бога. Какой самурай отступит перед угрозой? Она только поглядела на меня этими своими невозможными глазами и велела продолжать. «Пожалуйста, зарежьте меня, господин, – сказала она, – я подставлю вам горло. Я молюсь Богу, чтобы он благословил меня на смерть». Я не смог зарезать ее, господин. Я взял ее. Но я отрезал волосы и уши некоторым ее служанкам, которые по примеру госпожи стали христианками, и выгнал их из дому. Я сделал то же самое с ее кормилицей и отрезал ей также нос, этой подлой, зловредной ведьме! И тогда Марико объявила, что… в следующий раз, когда я приду к ней в постель без разрешения, она совершит сэппуку, любым способом, как только сможет, сразу же… несмотря на обязанности передо мной, несмотря на долг перед семьей, даже несмотря на заповеди ее христианского Бога! – Он не замечал бегущих по его щекам слез бессильной ярости. – Я не могу убить ее, как бы ни хотел этого. Я не могу убить дочь Акэти Дзинсая, как бы она того ни заслуживала…

Торанага дал Бунтаро выговориться, потом отпустил его, приказав держаться подальше от Марико, пока он, Торанага, не решит, что все закончено. Он послал ей своего лекаря. Отчет врачевателя не внушал тревоги: ушибы, но внутренних повреждений нет.

Чтобы обезопасить себя, Торанага, опасавшийся измены и сознававший, что время утекает, как песок сквозь пальцы, решил усилить давление на всех. Он приказал Марико переселиться в дом Оми, не покидать его пределов, отдыхать и ни под каким видом не встречаться с Андзин-саном. Потом он вызвал капитана, притворился очень недовольным, когда стало ясно, что они едва могут понять друг друга, и решительно отстранил его от дел. Вся подготовка ускорилась. Людей погнали в форсированные марши. Наге было приказано взять с собой Андзин-сана и погонять его хорошенько, уходить до полусмерти. Но Нага не преуспел в этом.

Тогда Торанага взялся за дело сам. Одиннадцать часов он водил отряд по холмам. Андзин-сан выдержал, шагал не в первых рядах, но все-таки выдержал. Вернувшись в Андзиро, капитан сказал на плохом японском, который едва можно было понять:

– Торанага-сама, моя ходить могу. Моя могу готовить стрелков. Простите, но два дела делать одно и то же время невозможно, правда?

…Торанага лежал и улыбался под облачным небом в ожидании дождя, довольный своей игрой, которая заставит Блэкторна сесть к нему на кулак. «Он, конечно, короткокрылый. Марико такая же стойкая, такая же умная, но более яркая, и в ней есть преданность, которой у него никогда не будет. Она как сокол, как Тэцуко. Почему самка хищника, сокола, всегда больше, быстрее и сильнее, чем самец, всегда лучше самца?

Они все соколы: Марико, Бунтаро, Ябу, Оми, Фудзико, Отиба, Нага, все мои сыновья и дочери, мои женщины, мои вассалы, мои враги – все соколы или добыча для соколов.

Я должен заставить Нагу взмыть над добычей и камнем броситься вниз. Кто это будет? Оми или Ябу?»

Сказанное Нагой про Ябу было верно…

– Ну, Ябу-сан, что вы решили? – спросил Торанага на второй день после приезда.

– Я не собираюсь в Осаку, пока не поедете вы, господин. Я приказал собирать войска по всей провинции Идзу.

– Исидо предъявит вам обвинение.

– Он сначала обвинит вас, господин, и если падет Канто, падет и Идзу. Я сделал выбор и заключил сделку с вами. Я на вашей стороне. Касиги соблюдают уговор.

– Я почитаю за честь иметь вас своим союзником, – солгал Торанага, довольный, что Ябу еще раз сделал то, к чему он его подвел.

На следующий день Ябу собрал свое войско, попросил Торанагу устроить смотр и, встав перед ним на колени, церемонно предложил себя в вассалы.

– Вы признаете меня своим сюзереном? – спросил Торанага.

– Да. И все люди Идзу. Господин, пожалуйста, примите это как знак сыновнего почтения. – Не поднимаясь с колен, Ябу протянул ему клинок Мурасамы. – Это меч, которым был убит ваш дед.

– Не может быть!

Ябу изложил историю меча, объяснил, каким образом легендарное оружие попало к нему через годы и как совсем недавно он узнал о его происхождении. Он позвал Суво. Старик поведал, чему был свидетелем в пору детства.

– Это правда, господин, – гордо объявил Суво. – Никто не видел, как отец Обаты сломал меч или забросил его в море. Клянусь надеждой родиться самураем в новой жизни, что я служил вашему деду, господину Тикитаде. Служил верой и правдой до того дня, когда он погиб. Я был там, святая истина.

Торанага принял меч, который, казалось, вибрировал в руке от заключенной в нем злой энергии. Великий даймё всегда смеялся над легендами о том, что некоторые мечи наделены стремлением убивать независимо от воли хозяина, что они жаждут выскочить из ножен, чтобы напиться крови, но теперь поверил им.

Торанага содрогнулся, вспомнив тот день. «Почему мечи Мурасамы ненавидят нас? Один убил моего деда. Другой чуть не оставил меня без руки в шесть лет – необъяснимое происшествие, никого рядом не было, но все-таки правая моя рука была рассечена и я чуть не истек кровью. Третий обезглавил моего первенца».

– Господин, – провозгласил Ябу, – оскверненный меч не должен оставаться среди людей, правда? Позвольте мне утопить его в море, чтобы по крайней мере этот клинок не угрожал ни вам, ни вашему потомству.

– Да-да, – пробормотал он, благодарный Ябу за предложение. – Сделайте это сейчас же!

И только когда меч канул в морские глубины, сердце Торанаги забилось ровно. Он поблагодарил Ябу, приказал, чтобы шестьдесят долей подати оставалось крестьянам, а сорок отходило их господам, и пожаловал Ябу во владение Идзу. Таким образом, все осталось как прежде, за исключением того, что власть над Идзу теперь принадлежала бы Торанаге, если бы он захотел ее взять.

…Торанага повернулся, чтобы удобнее расположить руку с мечом, наслаждаясь близостью земли, как всегда черпая из нее силу и бодрость. «Этот клинок исчез и никогда больше не вернется. Хорошо, но вспомни, что предсказал китайский ясновидец, – подумал он. – Ты умрешь от меча. Но чьего? И в чьей руке он будет, чужой или моей собственной?

В свое время узнаешь, – сказал он себе без страха. – А теперь спать! Карма есть карма. Ты дзен-буддист. Помни, в состоянии покоя абсолют, дао внутри тебя. Никакой священник, никакой культ, никакая догма или книга, никакое слово или учение, никакой учитель не стоят между тобой и этим. Знай, что тут ни при чем добро и зло, я и ты, внешнее и внутреннее, жизнь и смерть. Войди в пространство, где нет страха смерти или надежды на следующую жизнь, где ты свободен от тягот жизни или забот о спасении. Ты сам дао. Стань скалой, о которую разбиваются волны жизни».

Слабый крик вывел медитирующего Торанагу из транса, он вскочил на ноги. Нага возбужденно указывал на небо. Все глаза были обращены ввысь.

С запада к Андзиро летел почтовый голубь. На минуту он затрепетал крыльями у отдаленного дерева, присел отдохнуть, но тут же снялся с места, так как начался дождь.

Далеко на западе, там, откуда он прибыл, располагалась Осака.

Глава 37

Птичник у голубиной клетки держал птицу аккуратно, но крепко, пока Торанага снимал промокшую одежду. Он прискакал обратно под проливным дождем. Нага и остальные самураи тревожно толпились около дверей, не обращая внимания на теплый дождь, который стремительным потоком падал с неба, барабаня по черепичной крыше.

Торанага осторожно вытер руки. Птичник протянул ему голубя. Два маленьких цилиндрика из кованого серебра были привязаны к лапкам. Торанага приложил много усилий, чтобы унять нервную дрожь в пальцах. Он отвязал цилиндрики, поднес их к свету, чтобы посмотреть на маленькие печати, и узнал тайный шифр Кири. Нага и остальные напряженно следили за ним, но лицо Торанаги ничего не выражало.