Александр метался по кабинету психиатру, словно тигр по клетке.
— Просто поверить не могу! — взволнованно говорил он, тщетно пытаясь сдержать гнев и разочарование. — Вы, по-моему, не слышали ни единого моего слова!
— Я вас слышал, — сварливо возразил доктор. — И я понимаю, что вы воодушевлены. Однако я не только психиатр, но и реалист мсье Киракис. Вот уже тридцать четыре года, как я наблюдаю за мадам Райан. И я знаю её куда лучше, чем когда-либо узнали бы её вы.
Александр резко развернулся и уставился на психиатра в упор. Его черные глаза яростно заполыхали.
— Что вы хотите этим сказать? — резко спросил он.
— Я хотел сказать, мсье, что если вы по-прежнему надеетесь на чудо, то вас ждет глубокое разочарование, — ответил доктор Гудрон. — Пока это не такой уж серьезный прорыв, как вам кажется.
— Но она меня узнала! Она слышала, что я ей сказал! — Голос
Александра звенел от волнения.
— Позвольте, мсье Киракис, я попробую кое-что объяснить вам — терпеливо промолвил доктор Гудрон. — Дело в том, что мадам Райан пребывает в кататоническом состоянии уже много лет. При этом заболевании мы до сих не знаем, насколько в её потревоженном мозгу сохраняется связь с внешним миром. Возможно, её нет вовсе. Возможно, напротив, она воспринимает все, однако предпочитает не реагировать. Способов судить об этом с определенной степенью достоверности у современной медицины пока нет. — Он замолчал, задумчиво сцепив пальцы рук.
— Но цветы, возможно, это послужило каким-то условным сигналом… — начал Александр.
— Возможно. — Доктор немного помолчал, потом продолжил: — В психиатрии, мсье, вообще нет невозможного.
— Так вы пытаетесь мне сказать, что все это пустяки, — не выдержал Александр. — Что обольщаться не стоит? — Голос его был преисполнен сомнения.
— Возможно. Дело в том, что подобный эпизод может больше никогда не повториться. Это не первый случай, когда пациент вроде мадам Райан реагирует на какой-то отдельный раздражитель, однако случай этот остается единичным, — закончил доктор Гудрон.
Александр остановился у окна, задумчиво глядя на живописное озеро, на берегу которого он ещё час назад сидел рядом с матерью.
— Странно все-таки, что единственный подобный эпизод случился с Элизабет за все эти годы именно после того, как я провел с ней столько времени, — медленно, тщательно взвешивая слова, произнес Александр.
Доктор Гудрон внимательно посмотрел на него.
— Да, это верно, — промолвил он. — Вы были необыкновенно терпеливы с ней, мсье Киракис. Лично меня поражает, что такой человек, как вы, способен тратить проявлять такой интерес к мадам Райан, которая не доводится вам ровным счетом ни кем. Она ведь абсолютно чужая вам.
Александр улыбнулся.
— «Такой человек, как я», — повторил он. — Господи, сколько раз мне это говорили!
— Простите, мсье, — смутился доктор Гудрон. — Я хотел только сказать…
Но Александр лишь отмахнулся.
— Не стоит, доктор, — небрежно сказал он. — К этому я давно привык.
— Вы должны понять, — взвешенно, с расстановкой, заговорил доктор. — Человеческий мозг устроен необычайно сложно. При сверхсильном стрессе или травме он чисто рефлекторно пытается защитить себя: порой он блокирует доступ только к неприятным воспоминаниям, но иногда сознание забивается в самый отдаленный угол, доступа в который нет вовсе. Тогда человек оказывается как бы полностью отрезанным от реальности. Так вот, в случае мадам Райан разрыв с окружающим миром был полный. Занимаясь ею вот уже столько лет, я убежден, что вывести её из кататонического состояния могло бы одно-единственное событие. Да и то — не обязательно. Но, к великому сожалению, надеяться на его свершение столь же бесполезно, как на второе пришествие Христа.
— Почему? — спросил Александр, по-прежнему не отрывая взгляда от озера.
— Потому что оно неосуществимо, — ответил доктор.
— А что это за событие? — спросил Александр, хотя уже заранее знал ответ.
— Воскресение из мертвых её ребенка, — с глубоким вздохом ответил доктор Гудрон.
— А вдруг её сын до сих пор жив? — предположил Александр.
Доктор Гудрон недоуменно посмотрел на него.
— Но, мсье, разве вам не известно, что её сын умер в 1953 году… — промолвил он.
— А что, если я скажу вам, что он жив и, более того, я знаю, где он находится? — спросил Александр. — Что тогда?
Доктор Гудрон пожал плечами.
— Я уже говорил вам — гарантировать ничего нельзя, — ответил он. — Однако, если он и в самом деле жив и вы можете это доказать…
— Могу!
Доктор Гудрон ошеломленно потряс головой, потом нахмурился и спросил:
— И где же он, по-вашему?
Александр чуть поколебался. Он отдавал себе отчет, что, раскрыв тайну своего рождения, подвергает себя серьезному риску. С другой стороны, это была его единственная надежда помочь матери, судьба которой сейчас находилась в его руках. Да, ему предстояло сделать решающий выбор, и Александр решился. Повернувшись лицом к доктору Гудрону, он бесстрастно произнес:
— Он перед вами.
На следующий день Александр вновь вернулся в клинику. На этот раз он не стал беседовать с доктором Гудроном, будучи уверен, что психиатр не станет возражать против его очередной встречи с Элизабет. После откровенного разговора, состоявшегося накануне, Александр был убежден, что может положиться на доктора. Поначалу тот, правда, ему не поверил, однако затем Александру удалось его убедить.
И вот сейчас, вновь сопровождая Элизабет к озеру, Александр принялся напевать себе под нос старую мелодию. Каким-то образом он запомнил её с самого детства, хотя и не знал, как она называлась или от кого её услышал. И вот, продолжая напевать её, Александр заметил, как изменилось лицо Элизабет, а в глазах на мгновение появилось осмысленное выражение. Губы скривились в подобие улыбки. Неужели она узнала эту мелодию? Воодушевленный Александр вновь принялся напевать её, уже смелее. И вот губы Элизабет дрогнули, и по щеке скатилась крупная слеза.
— Мама! — прошептал он, сжимая её руку. — Мамочка, ты все-таки меня услышала!
Нью-Йорк.
Мередит сидела за столом и ужинала, когда в столовую вошел Джозеф.
— Вам звонят, миссис Киракис, — торжественно возвестил он. — Мистер Киракис из Швейцарии.
Мередит поспешно встала.
— Я поговорю из кабинета, Джозеф, — сказала она и, быстро пройдя в кабинет, закрыла за собой дверь. Затем уселась на стул Александра с высокой спинкой и сняла трубку. — Я слушаю, Джозеф, — сказала она дворецкому. Затем, услышав в трубке щелчок, спросила: — Александр?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});