Читать интересную книгу В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 142 143 144 145 146 147 148 149 150 ... 162

Где тот его кожаный, ссохшийся, как хлебная окаменевшая лепешка, офицерский боевой планшет, который он подарил тебе перед первой долгой разлукой? Ты уезжал в пионерский лагерь на три месяца, тебя впервые отправляли на Черное море, а ты, маменькин-папенькин-дяди Ромин сынок, дрейфил, не хотел, брыкался — вот он и помогал закалить твое сердце мужеством, заражал романтическим духом исканий в лучших традициях Тимура и его команды. А куда, интересно, подевался девятикратный полевой бинокль, также тебе им подаренный?

К сожалению, в планшете ты хранил лишь чистые конверты с марками и бумагу для писем, вместо того чтобы всегда держать в нем наготове карту боевых действий, хотя, если честно признаться, карта была тебе совсем ни к чему. Вас организованно везли два дня на поезде по железной дороге с севера на юг, потом на автобусе до пионерского лагеря, где вы и жили все лето у самого синего моря под чистыми, наяренными до металлического блеска созвездиями Козерога и Девы, Рака и Щуки, Льва и Собачки, Большой и Малой Медведицы. Три месяца вашего счастливого детства бдительно охранялись пионервожатыми и черноморским орденоносным Военно-Морским Флотом, а твоя сумеречно-потемочная уже в те годы душа изнывала от тоски и одиночества. Ты смотрел на ночное небо, много думал о смерти, и это было так страшно, что слезы навертывались на глаза, отчего многочисленные звезды южного неба дробились, множились и расплывались. Ни море, ни солнце, ни полезный для организма климат тебя не радовали, ты ждал от жизни только писем из дома. И они, к счастью, приходили. Приходили, в общем-то, не только письма, но и посылки. В них были конфеты, печенье и финики. Кроме того, Бабушка постоянно заботилась о твоем политическом самообразовании, присылала бандеролью «Пионерскую правду», полагая, должно быть, что в такой глуши газеты не выписывают или они сюда просто не доходят. Каждый раз, когда ты вскрывал фанерный ящик посылки, к горлу подкатывал булькающий ком. Тебя охватывал жесточайший приступ жалости к Маме и Бабушке, которые казались тебе в эту минуту очень бедными и несчастными, отрывающими от себя последнее, чтобы послать тебе. Почему ничего подобного не испытывал ты, принимая от них подарки в Москве? Нынешняя жалость каким-то образом замешивалась на обиде. Будто тебя позабыли, позабросили с молодых, юных лет, ты остался сиротою, и теперь нет тебе счастья в жизни. Хотелось убежать из лагеря, уйти домой по шпалам, но удерживало странное, даже, пожалуй, абсурдное чувство — что-то вроде долга перед теми, кто тебя бросил, позабыл и, решив от тебя окончательно отделаться, посылал теперь конфеты и финики, отрывая от себя последнее. Кого ты упрекал, жалел и любил на расстоянии ревнивой, мучительной, несказанной любовью. А еще невольником чести тебя делал подаренный Дядей Ромой планшет с потертым, пожелтевшим, треснувшим от старости целлулоидом и длинным-предлинным, пристегнутым двумя карабинами ремешком, как если бы офицеры во время войны были трехметрового роста.

Посылки приходили регулярно. У тебя в тумбочке завелись мелкие муравьи — большие любители сладкого.

А в полевой девятикратный бинокль впоследствии ты изучал интимную жизнь соседних домов Советского, Свердловского, Фрунзенского… — интересно, какому району Москвы принадлежит теперь старый ваш трехэтажный с одной и четырехэтажный с другой, тыловой стороны дом в маленьком переулке, параллельном большому, где высится дом Арже, некогда привлекавший повышенное внимание иностранных шпионов, одного из которых вам с Бубнилой Кособокой, рискуя собственными жизнями, удалось так ловко поймать и обезвредить в самом начале пятидесятых. Бинокль тоже был снабжен ремешком, но уже вполне нормальной длины, и крышкой из толстой кожи, закрывающей цейсовские окуляры. Поскольку биноклем редко пользовались, вокруг медных заклепок то и дело образовывался рыхлый, вроде замазки, зеленый налет.

…Так вы и спускались по сияющей огнями, кружащейся в вихре снежинок вечерней улице Горького, мимо всегда малолюдного, темного книжного магазина, чугунной решетки всегда закрытых ворот Моссовета, мимо дома с гранитным цоколем, где жил Внук Члена Правительства из 9-го «Б», мимо Центрального телеграфа с иногда крутящимся, наполовину утопленным в стену глобусом на фасаде. Вы уже подошли к театру Ермоловой, как вдруг увидели идущую вам навстречу Индиру в горностаевой шубке. Кто, интересно, первый ее увидел: ты? Мама? Дядя Рома? Во всяком случае, это чудное мгновение ты запомнил на всю жизнь. Сладостно защемило в груди. Вы остановились, чтобы поздороваться.

— Мы идем на «Карнавальную ночь», — объявил ты.

— Говорят, хороший фильм.

— Индирочка, пошли с нами, — предложила Мама.

— Я должна спросить разрешения.

— К сожалению, у нас только три билета.

Ты говоришь великодушно:

— Пусть Индира идет.

Стало быть, вместо тебя.

— Ну что ты, Телелюйчик. Купим еще билет. Достанем. Пошли, пошли.

Ловелас Дядя Рома уже потянулся к Индириному локотку.

— Иди спроси, мы подождем.

Ее мама разрешила!!!

Закрой глаза, приятель. Замри. Постарайся представить. Если хватит фантазии — вообразить. Тебе пятнадцать лет. Индира согласилась пойти вместе с тобой в кино. С тобой и с твоими родителями, что даже усиливало остроту ощущений. Скажи, ты почувствовал себя при этом абсолютно счастливым? Какая буря поднялась в твоей душе? Какой блаженный покой снизошел на нее, истерзанную безответной любовью? Суждено ли тебе было хотя бы еще раз в жизни испытать нечто подобное?

Вот так он и действует, этот коварный наркотик. Раз, другой — и уже не можешь без него, никогда не сможешь. Для чего и существуют на свете женское кокетство и презрение, тепло и холод, да и нет. Из чего и плетутся эти тонкие кружевные сети. Сначала измучить, потом чуть утолить — и ты, Телелюев, погиб навек.

Ладно, бог с тобой. Вкушай контрабандистские миллиграммы. Нет ведь теперь для тебя иной формы существования. Эта девушка — уже часть тебя самого. Лучшая часть. Когда же все-таки это случилось с тобой? Тогда ли, когда перед тобой возник Недосягаемо Чистый Образ, или теперь, зимой, когда вы случайно встретились на улице Горького? Переменилось ли что-нибудь в твоем отношении к ней за это время? Как скоро ты узнаешь из кинофильма «Карнавальная ночь», так бывает, что минута все меняет очень круто, все меняет — раз и навсегда… И вот новоявленная богиня Индира Великолепная становится уже не только Верой твоей, но и Твоей Женщиной. Нужно иметь решимость волка, его волю к жизни, чтобы при необходимости — а такая необходимость при сложившейся ситуации непременно возникнет — перегрызть собственную лапу, угодившую в капкан. Инстинкт, впрочем, тут бессилен. Карнавальная ночь всевластна.

К окончанию девятого класса ты любил ее уже так, что перестал замечать даже самые невинные недостатки. Возможно, впрочем, это объяснялось не только силой твоей любви, но и ее умением работать над собой. Когда на вашем школьном горизонте появилась новая красавица — Белотелая Нимфа и Херувим высказался в том смысле, что если бы взять фигуру Индиры и присоединить к ней голову Белотелой Нимфы, то получилось бы как раз что надо — ты был оскорблен в своих лучших чувствах, хотя, положа руку на сердце, не мог не признать, что лицо у Белотелой Нимфы куда красивее. Она тоже носила косу, но гораздо более светлую и длинную, глаза — два голубых омута, носик маленький, фарфоровый, губы очень правильной формы и мягких очертаний, а кожа — гладкая и нежная, просвечивающая как алебастр. Однако излишняя полнота ее портила, ноги же были как у слоника, с широкими лодыжками.

Никого, кроме Индиры, для меня тогда уже не существовало.

Кто же все-таки выпрял, протянул первую нить, соединившую вас? Случай? Судьба? Что подтолкнуло ее к тебе после разрыва с компанией бешников? Помнишь, как это произошло?

Смутно. Помню только, что совсем неожиданно для меня после трехдневного отсутствия в школе по неизвестной причине она вдруг сама попросила после уроков проводить ее до дому.

Ты обрадовался?

Даже не знаю. Те три дня показались вечностью. Я звонил, но ее не подозвали к телефону.

Чем она объяснила свое отсутствие?

Сказала, что не станет рассказывать всего случившегося в их компании. Тогда спросил: «Почему ты не подходила к телефону?» Она сказала: «Хотела побыть одна». Тут было что-то не так.

Кажется, именно тогда в некоторых московских школах — между прочим, и в вашей — цвела знаменитая плесень. Дети обеспеченных, силу и власть имущих родителей заявили о себе в полный голос.

Я как раз не уверен, что Дылда и вся компания бешников имели к золотой молодежи какое-то отношение. Чувствовалось только, что Индира чем-то оскорблена. Говорила сумбурно. «Они даже не поинтересовались, — сказала, — жива ли я».

1 ... 142 143 144 145 146 147 148 149 150 ... 162
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов.
Книги, аналогичгные В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

Оставить комментарий