Читать интересную книгу Гоголь - Б Соколов

Последнее письмо Гоголь написал П. в сентябре 1851 г.: "Павел Васильевич Анненков, занимающийся изданием сочинений Пушкина и пишущий его биографию, просил меня свести его к тебе затем, чтобы набрать и от тебя материалов и новых сведений по этой части. Если найдешь возможным удовлетворить, то по мере сил удовлетвори, а особенно покажи ему старину, авось-либо твое собрание внушит уважение этим господам, до излишества живущим в Европе".

В дневнике П. сохранилось описание последних дней Гоголя. На основе дневниковых записей П. написал воспоминания: "Во вторник (5 февраля 1852 г. - Б. С.) на масленице Гоголь приезжал к своему духовнику, живущему в отдаленной части города, известить, что говеет, и спросить, когда можно приобщиться. Тот посоветовал было дождаться первой недели поста, а потом согласился и назначил четверг... В четверг (7 февраля. - Б. С.) явился Гоголь в церковь (Саввы Освященного, на Девичьем Поле. - Б. С.) еще до заутрени и исповедался. Перед принятием Св. Даров, за обеднею, пал ниц и много плакал. Был уже слаб и почти шатался... Вечером приехал он опять к священнику и просил его отслужить поутру. Из церкви заехал по соседству к одному знакомому (самому П. - Б. С.), который при первом взгляде на него заметил в лице болезненное расстройство и не мог удержаться от вопросов, что с ним случилось. "Ничего, _ отвечал он, - я нехорошо себя чувствую". Просидев несколько минут, он встал (в комнате сидело двое посторонних) и сказал, что сходит к домашним, но остался у них еще менее... В субботу на масленице (9 февраля. - Б. С.) он посетил некоторых своих знакомых. Никакой болезни не было в нем заметно, не только опасности; а в задумчивости его, молчаливости не представлялось ничего необыкновенного... С понедельника только обнаружилось его совершенное изнеможение. Он не мог уже ходить и слег в постель. Призваны были доктора. Он отвергал всякое пособие, ничего не говорил и почти не принимал пищи. Просил только по временам пить и глотал по несколько капель воды с красным вином. Никакие убеждения не действовали. Так прошла вся первая неделя... В воскресенье (10 февраля 1852 г. - Б.С.), перед постом, он призвал к себе одного из друзей своих (А. П. Толстого; характерно, что его П. именует "другом Гоголя", а самого себя только "знакомым"; очевидно, тем самым П. хотел подчеркнуть, что в последние годы Гоголь отдалился от него и сблизился с кругом графа А. П. Толстого. - Б. С.) и, как бы готовясь к смерти, поручал ему отдать некоторые свои сочинения в распоряжение духовной особы (митрополита Филарета. - Б. С.), им уважаемой, а другие напечатать. Тот старался ободрить его упавший дух и отклонить от него всякую мысль о смерти. Ночью, во вторник (12 февраля. - Б. С.), он долго молился один в своей комнате. В три часа призвал своего мальчика и спросил его: тепло ли в другой половине его покоев. "Свежо", - отвечал тот. - "Дай мне плащ, пойдем: мне нужно там распорядиться". И он пошел, с свечкой в руках, крестясь во всякой комнате, через которyю проходил. Пришед, велел открыть трубу, как можно тише, чтоб никого не разбудить, и потом подать из шкафа портфель. Когда портфель был принесен, он вынул оттуда связку тетрадей, перевязанных тесемкой, положил ее в печь и зажег свечой из своих рук. Мальчик, догадавшись, упал перед ним на колени и сказал: "барин, что вы это, перестаньте!" - "Не твое дело, отвечал он, молись". Мальчик начал плакать и просить его. Между тем огонь погасал, после того как обгорели углы у тетрадей. Гоголь заметил это, вынул связку из печки, развязал тесемку, и уложив листы так, чтоб легче было приняться огню, зажег опять, и сел на стуле перед огнем, ожидая, пока все сгорит и истлеет. Тогда он, перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, поцеловал мальчика, лег на диван и заплакал. "Иное надо было сжечь, сказал он, подумав, - а за другое помолились бы за меня Богу; но, Бог даст, выздоровею, и всё поправлю". Поутру он сказал графу Александру Петровичу Толстому: "вообразите, как силен злой дух! Я хотел сжечь бумаги, давно уже на то определенные, а сжег главы Мертвых Душ, которые хотел оставить друзьям на память после своей смерти". Вот что до сих пор известно о погибели неоцененного нашего сокровища... В четверг (14 февраля. - Б. С.) сказал: "Надо меня оставить; я знаю, что должен умереть"... В понедельник на второй неделе поста (18 февраля. - Б. С.) духовник предложил ему приобщиться и собороваться маслом, на что он согласился с радостию и выслушал все Евангелия в полной памяти, держа в руках свечу, проливая слезы. Вечером уступил было настояниям духовника принять медицинское пособие, но лишь только прикоснулись к нему, как закричал самым жалобным, раздирающим голосом: "Оставьте меня! Не мучьте меня!" Кто ни приходил к нему, он не поднимал глаз, приказывал только по временам переворачивать себя или подавать себе пить. Иногда показывал нетерпение... Во вторник он выпил без прекословия чашку бульону, поднесенную ему служителем, через несколько времени другую и подал тем надежду к перемене в своем положении; но эта надежда продолжалась недолго... В среду обнаружились явные признаки жестокой нервической горячки. Употреблены были все средства, коих он, кажется, уже не чувствовал, изредка бредил, восклицая: "Поднимите, заложите, на мельницу, ну же, подайте!" (вероятно, Гоголь в последние часы жизни переносился в счастливые дни детства в родной Васильевке. - Б. С.)".

О трагической развязке П. сообщила 21 февраля 1852 г. его теща Е. Ф. Вагнер: "Сего утра в восемь часов наш добрый Николай Васильевич скончался, был все без памяти, немного бредил, по-видимому, он не страдал, ночь всю был тих, только дышал тяжело; к утру дыхание сделалось реже и реже, и он как будто уснул, болезнь его обратилась в тифус; я у него провела две ночи, и при мне он скончался. Накануне смерти у Гоголя был консилиум; его сажали в ванну, на голову лили холодную воду, облепили горчичниками, к носу ставили пиявки, на спину мушку, и все было без пользы".

ПОЛЕВОЙ Николай Алексеевич (1796-1846), писатель, историк, журналист и критик. В 1825-1834 гг. издавал журнал "Московский телеграф", который был закрыт за публикацию отрицательной рецензии на драму Н. В. Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла", одобренную императором Николаем I. П. резко отрицательно отозвался о "Мертвых душах", издевательски порекомендовав Гоголю: "Оставьте в покое вашу "вьюгу вдохновения", поучитесь русскому языку, да рассказывайте нам прежние ваши сказочки об Иване Ивановиче, коляске и носе и не пишите такой чепухи, как "Мертвые души".

Гоголь невысоко ценил труды П. Так, в письме М. П. Балабиной 7 ноября н. ст. 1838 г. из Рима, сравнивая "Историю русского народа" П. с "Историей Франции" Ж. Мишле, он писал: "Вы читаете теперь историю Мишле. Это страшный вздор; это совершенно русский Полевой. Но, к счастию, вы не читали Полевого".

"ПОРТРЕТ", повесть, впервые напечатанная в 1835 г. во второй части сборника "Арабески". Она получила отрицательный отзыв В. Г. Белинского, утверждавшего: "Портрет" есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде". Гоголь значительно переработал П. и опубликовал новую редакцию в 1842 г. в третьей книге журнала "Современник".

В письме П. А. Плетневу от 17 марта 1842 г. писатель отмечал, что в новом тексте осталась лишь "канва прежней повести", по которой "все вышито... вновь". Друзья Гоголя высоко оценили новую редакцию П. 26 марта 1843 г. С. П. Шевырев писал Гоголю: "Во время болезни я прочел и "Портрет", тобою переделанный. Ты в нем так раскрыл связь искусства с религией, как еще нигде она не была раскрыта. Ты вносишь много света в нашу науку и доказываешь собою назло немцам, что творчество может быть соединено с полным сознанием своего дела".

Прототипом ростовщика в П. послужил известный в Петербурге ростовщик-индиец, запечатленный в "Записках" актера П. А. Каратыгина: "Бронзовое лицо его было татуировано разноцветными красками, черные зрачки его, как угли, блистали на желтоватых белках с кровяными прожилками..." В образе художника Чарткова отразились размышления самого Гоголя о необходимости добывать средства на жизнь ремеслом искусства и о губительном влиянии на талант работы для заработка.

30 апреля 1829 г. он писал матери: "Вы не ошиблись, почтеннейшая маминька, я точно сильно нуждался в это время, но впрочем всё это пустое; что за беда просидеть какую-нибудь неделю без обеда, того ли еще будет на жизненном пути, всего понаберешься, знаю только, что если бы втрое, вчетверо, всотеро раз было более нужд, и тогда они бы не поколебали меня и не остановили меня на моей дороге. Вы не поверите, как много в Петербурге издерживается денег. Несмотря на то, что я отказываюсь почти от всех удовольствий, что уже не франчу платьем, как было дома, имею только пару чистого платья для праздника или для выхода и халат для будня; _ что я тоже обедаю и питаюсь не слишком роскошно и несмотря на это всё по расчету менее 120 рублей мне никогда не обходится в месяц. Как в этаком случае не приняться за ум, за вымысел, как бы добыть этих проклятых, подлых денег, которых хуже я ничего не знаю в мире, вот я и решился... Когда наши в поле - не робеют. Но как много еще и от меня закрыто тайною и я нестерпением желаю вздернуть таинственный покров, то в следующем письме извещу вас о удачах или неудачах". Ради денег Гоголь принялся за написание сборника "Вечера на хуторе близ Диканьки", который впоследствии ценил невысоко, в том числе и потому, что он был написан ради денег.