— А от детишек с пробудившимся живым огнём мы сможем защитить… всё и всех? — спросила я, заранее представляя охваченные огнём склады с сосисками. Огонёк плотоядно облизнулся, но я не стала приглашать его к столу, не зная, насколько подобное поведение здесь уместно. Пришлось пообещать накормить его мясом при первой возможности.
— Потому я и попросил у вас несколько лет повременить с детьми — нам необходимо напитать силой Храм Огня, он будет стабилизировать искры, и вы сможете наслаждаться родительскими обязанностями, а не страдать от них.
— И почему нельзя было сразу прямо сказать? — спросила я «в воздух».
Мы сделали небольшой перерыв в разговоре и поели. Вместе с пищей пришлось переварить и немало мыслей, в том числе о том, насколько важно знать историю своего народа. Теперь я лучше понимала отца и его поступки, не противилась будущему и в целом… да мне просто стало спокойнее!
И всё–таки я многого не понимала или догадывалась, но не могла поверить. Отец казался всезнающим и всемогущим, при этом не раз напомнил, что и он ошибался, и ему есть, чего стыдиться.
— Ты воспринимаешь меня, как бога, Миа, но я — лишь винтик в механизме Вселенной, может, чуть более важный, чем множество других, но не незаменимый и далеко не единственный. А тебя пугает масштаб, — заметил отец, любуясь морем.
— Есть такое.
— Тебе нечего бояться. Ты родилась в замечательное время.
Повернулась к отцу, но тот не встретился со мной взглядом. Он будто не мог оторваться от мерного плеска прибоя, шелеста листьев и крика местных чаек. Но я знала, что его поведение — напускное.
— Почему оно замечательное? — спросила тихо.
— Потому что войны уже отгремели, по–настоящему опасные враги уничтожены, а самое страшное чудовище, которое носила земля, избавилось от кровавой пелены перед глазами и не несёт для тебя угрозы.
— Ты о себе? Или о Гранад?
Я не хотела называть её матерью. Не могла. И в моих глазах она была большим чудовищем, чем отец уже просто потому, что в ней нет родительских чувств, сплошная игра. Показуха, как говорят на Земле. Мне хорошо это было знакомо, поскольку я активно пользовалась социальными сетями. Все фото отретушированы, позы — тщательно выверены, темы — проверены и подогнаны не только под тренды, но и под мою аудиторию. И я там казалась великим специалистом по всем вопросам, поскольку готовилась, изучая тонны материала и «политику партии» ближайших конкурентов.
Возможно, блогинг пригодился в Эрмиде больше остальных моих занятий. Я уже умела анализировать и потому смогла перестроиться на магический формат подачи информации, хоть он меня страшно бесил. Но с чем я никак не могла до конца примириться — это невероятная жестокость. Холодная, но яростная. Злая и жалящая, но не всепоглощающая. Здесь у неё гораздо больше граней, я до сих пор удивляюсь, обнаруживая новые.
Отец, как обычно, без зазрения совести слушал мои мысли.
— Тебе не понять любви тёмных к разрушению. Вода сайрен жестока, но она прагматична, её можно контролировать разумом, и тебе это удаётся, чему я несказанно рад. А вот сила смерти демонов совершенно иная. Она застилает сознание кровавой пеленой, жадно требует всё новых и новых жертв, наслаждается разрушением. Твой дракон не даст мне солгать — чем сильнее маг, тем опаснее он становится и для себя и для окружающих. Большинство древних рас погибло из–за того, что они начали путешествовать по немагическим или магически–слабым мирам и возомнили себя богами, за что были уничтожены. В своё время я поддался этой же слабости. И твоя мать тоже.
Вновь воцарилась тишина. Чтобы занять руки и отвлечься, потянулась к чайнику, столкнулась с Рагнаром кончиками пальцев. Невольно улыбнулись друг другу, но если с его стороны это была улыбка поддержки, то с моей — больше нервный спазм.
Налила травяного напитка отцу, любимому мужчине, пододвинула чашки. Дала им насладиться приятным вкусом трав, лишь после того посмотрела на папу.
— Но ты ведь справился с безумием. Я чувствую, что ты почти в равновесии с собой. И когда мы рядом, я всегда спокойна, как слон. Это животное такое, на Земле живёт, — внесла уточнение. — Даже когда ты рассказываешь или показываешь мне что–то страшное, я переживаю не так сильно, как могла бы.
На меня уставились наполненные огненной тьмой глаза.
— Неуж–ш–шели действительно не осуждаеш–ш–шь? — по–змеиному прошипел повелитель тысяч планет. Уничтоженных планет.
Я не успела ответить. Перед внутренним взором вдруг началась трансляция «документальных кинолент», наполненных яростным безумием и смертью. Люди и нелюди, города и страны, целые планеты — все склонялись перед жестоким и могущественным древним. Повелитель не знал пощады, и в какой–то момент мне стало дурно. Я никогда не тяготела к триллерам, боевикам и ужастикам, а здесь и вовсе отчётливо понимала, что это не кино, а реальность, потому отстранённо воспринимать «трансляцию» не могла.
И тем не менее нашла в себе силы выпрямить спину и говорить без дрожи в голосе. Потому что вдруг поняла, что отец боится. Боится тех чувств, что испытывает ко мне, считает их слабостью и пытается подавить, несмотря на все свои слова. Такая у него натура. Он не умеет любить и не хочет учиться. А придётся!
— Достаточно. Можешь не запугивать меня, я давно поняла, в какой семье родилась. — Мне пришлось сделать несколько глотков чая, чтобы продолжить, но я не стала корить себя за слабость. Моя реакция вполне нормальна, я нервничаю, но держусь с достоинством. — Я понимаю, что ты хочешь сделать, но даже не надейся — я не разочаруюсь в тебе и не стану такой же холодной и бездушной, как многие тёмные, не начну сотрудничать из меркантильных целей и тем более не скрою свои чувства в глубоком, наполненном ловушками подземелье, чтобы никто никогда не нашёл к ним путь. Ты не сможешь сделать меня бездушной и разлюбить. Не пытайся.
Вспомнила Кощея с его злосчастной иглой. Прятал–прятал, а всё равно не сработало. Вот и я нашла лазейку к сердцу отца. Не специально, само получилось. Но выгнать меня оттуда пусть даже не пытается. Он сам сделал меня существом, наделённым множеством талантов и даров, вывел, как лабораторную мышку. Ну так, папочка, опыт удался. Твоя дочь не умеет подслушивать мысли, но каким–то образом видит тебя насквозь, и чем дальше, тем лучше.
— Рано или поздно это случится, Миа. Ты тёмная, корни возьмут своё. Я лишь хочу уберечь тебя от множества разочарований. Твоё сердце должно обрасти бронёй.
— Но не стать каменным, папа. Жизнь должна быть многогранной и вызывать разные эмоции. Сегодня ты рассказал мне об истории огненных тёмных, и… Ты даже не представляешь, насколько мне стало легче! Теперь я гораздо лучше понимаю и тебя, и Маро, и остальных тёмных. И вы все — не бездушные чудовища, хоть и пытаетесь такими казаться. Вы дружите, поддерживаете друг друга, заботитесь. Другие расы ни во что не ставите — это да, но нельзя сказать, что вы — зло во плоти. Ты можешь сколько угодно демонстрировать мне ужасы прошлого, но я точно знаю, чувствую тем самым пока не бронированным сердцем, что ты действуешь из благих побуждений и желаешь мне добра. Только пока не можешь найти компромисс между прошлыми убеждениями и настоящими чувствами, — добавила, отчётливо ощущая, что попала не в бровь, а в глаз.
— Я рад, что не стал в твоих глазах чудовищем.
Посмотрела в бездонные, наполненные бесконечной Тьмой глаза отца. Он говорит правду, не увиливает и не лукавит, значит, наша беседа — полноценные переговоры, а не обычный его способ задурить мне голову, чтобы сделать всё по–своему.
И я отвечу правдой на правду. И выбью себе ещё немного самостоятельности.
— Ты можешь им стать, если будешь и дальше выстраивать мою жизнь по своему усмотрению. Я понимаю и даже в глубине души разделяю твою страсть к экспериментам, но настаиваю на том, чтобы в мою личную жизнь никто никогда не вмешивался. И, раз уж мы строим новый порядок, настаиваю, чтобы вы прислушивались к моему мнению.