Читать интересную книгу Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Умница Домнушка взяла с собой двух своих старшеньких. Жгучее любопытство — посмотреть бы хоть, кто так Наталью распалил? — и горячее желание помочь подружке вовсе не лишили ее разума и более того — разбудили в стрельчихе хитрость. Коли две принаряженные женки пойдут бродить по Кремлю да кому-то из соседей на глаза попадутся — сильно будет недоумевать муж Михайла, да и мужу Стеньке про то знать незачем. А кто посмеет сказать дурное слово про двух женок с малыми детьми? Повели подружки детишек покупать к Масленице нарядные сапожки, заодно и Кремль посмотреть, и Ивановскую колокольню, о которой столько слышано, и надвратные часы с небесной сферой.

— Ну, бежим, светы мои! — воскликнула Наталья и увлекла за собой подружку со старшенькими. — Добежим скоренько — я вам, светам моим, по калачу куплю!

У Натальи водились и свои, независимые от мужа, деньги. Она понемногу пряла и отдавала наработанное одной бабе, торговавшей на Красной площади в тряпичных рядах. Нельзя же во всем на такого обалдуя, как Стенька, полагаться… Вот и пригодятся заработанные рублики!

На торгу Домнушка озиралась вовсю — не попасться бы на глаза Стеньке. Когда миновали опасное место и оказались в Кремле — прямо дух перевели с облегчением. Детишки, Татьяница и Васенька, тут всего лишь раз в жизни и были, просились скорее к Ивановской колокольне. Увидели, задрали головы, тут Васенька и шапку потерял, Домна подхватила, отругала растяпу. Наталья же озиралась — а вдруг?

— А вон там, светики, Аргамачьи конюшни, — сказала находчивая Домнушка. — Пойдем, поглядим, может, кто на аргамаке выедет? У них вместо поводьев цепи гремячие, и на подковах цепочки коротенькие, чтобы звенело! У них сбруя вся в серебряных и золотых бляхах, а гривы им в косы плетут, и те косы до самой земли…

— И косники вплетают? — радостно спросила дочка.

— Лентами перевивают, и внизу под уздечкой шелковая ворворка подвешена, головка жемчугом оплетена, вот такая!

Домна показала руками, что у подвесной кисти-науза головка не менее чем в полторы пядени обхватом, да сама кисть — в четверть длиной.

Хорошо, когда Домна детей к конюшням повела, оглянулась — Наталья встала у стенки и шагу сделать не в силах. Вот ведь что случается, когда чересчур долго о молодце думаешь…

— Пойдем, матушка, поглядим на аргамаков! — Домна ухватила подружку под локоть и поволокла, а сама принялась ей, чуть ли не подпрыгивая на ходу, шипеть в прикрытое убрусом ухо. И ругнула, и ободрила, и пригрозила…

Никаких аргамаков они не увидели, хотя и дошли до самых Боровицких ворот. Зато увидели конюхов — двоих, росту среднего, вида не совсем молодецкого, один — приземист, черноволос, нос — репкой, борода вширь растет, другой — как есть татарин, только волосы словно выцвели, а глаза прозрачны, как вода в ручье.

— Они… — шепнула Домнушка. — Их мне показали…

— Кто?.. — без голоса, одним дыханием, спросила Наталья.

— Товарищи его — Тимошка Озорной да Семейка Амосов… Гляди, гляди, куда пошли… Встали…

— Точно — они, — согласилась Наталья, хотя ночью, в суете, товарищей своего ненаглядного совсем не разглядела.

— Но, коли эти тут, то и твой поблизости…

— Ах!..

— Тише, дурочка…

Конюхи, толкуя, где бы пообедать, заодно вспомнили и Желвака, дивясь тому, что запропал. Но этого со стороны слышно не было.

Мальчишки с полными горячих пирогов лотками и лукошками бегали по Кремлю, но недавно конюх Родька Анофриев отравился так-то тухлой зайчатиной — веры мальчишкам не было.

— Каши нам с поварни вынесут, — имея в виду, что государевы кухонные мужики, стряпающие на несколько сотен рыл придворного народу, помереть голодной смертью конюхам не дадут, сказал Тимофей. — А коли тебе так уж подового пирожка с говядиной захотелось, так пойдем на торгу у Власия купим, он тухлого не подсунет.

— Надо же напоследок душу потешить, — ответил Семейка. — Со следующей седмицы — Масленица, и никакой тебе говядины! А потом и вовсе Великий пост.

Конюхи неторопливо пошли через весь Кремль к Спасским воротам, а обе женки с детьми увязались следом.

— Они нас к твоему-то выведут, — шептала Домна. — Погоди, погоди, все, с Божьей помощью, наладится…

На торгу конюхи останавливались потолковать со знакомцами, и Наталья с Домной тут же делали вид, будто прицениваются к товару.

— Ты гляди, гляди… — шепотом требовала Домнушка, которой малый рост не позволял уследить за конюхами в толпе. — Куда повернули-то?

Наталья только что за сердце не хваталась всякий раз, как Тимофей или Семейка поворачивались. Боялась — узнают, а почему боялась, сама бы объяснить не могла. Торг на то и торг, чтобы все туда приходили, и ее блудное намерение на лбу пока не написано…

И добоялась — когда Тимофей, который слежку уже наловчился не то что носом, всей шкурой чуять, вдруг резко развернулся, развернулась и она — достаточно быстро, чтобы заподозрить неладное.

Она не видела, как Озорной дернул за рукав Семейку да два кратких словца на ухо шепнул. Когда Домнушка возмущенно развернула ее лицом к конюхам, тех уже поблизости не оказалось. Исчезли.

— Ахти мне!.. — прошептала Наталья.

— Далеко не ушли, — ответила Домна. — Идем!

И потащила одной рукой дочку Татьяницу, другой же Наталью, прямо через толпу.

Когда вот так ломишься: не имея возможности пихаться локтями, потому что обе руки заняты, того и жди, что кто-то, даже без дурного намерения, а лишь чтобы пройти, с силой оттолкнет. Так вышло и с Домной — толкнули, проехала по утоптанному снегу и прижалась щекой к чьей-то спине. Грубое суконце оцарапало щеку, Домна дернулась и задрала подбородок. Спина оказалась удивительная — все не кончалась. И более того, Домна увидела рядом со своим носом длинную русую косу в руку толщиной. Она еще чуточку подняла голову и увидела, что коса начинается от шапки с рыжей меховой опушкой.

— Господи, спаси и сохрани!.. — прошептала Домнушка. — Натальица, глянь — девка!..

Как ни горела Домна желанием отыскать для подружки ясного сокола, однако и любопытства бабьего никто не отменял. Ей отчаянно захотелось увидеть лицо рослой девки, и она, отпустив Натальину руку, вывернулась сбоку — да и замерла!

Девка стояла лицом к лицу с подружкиным непутевым мужем, а тот, хорохорясь, как петушок, радостно назначал ей встречу в сумерки у Земского приказа с тем, чтобы повести с собой в Замоскворечье…

Тут-то и уверовала Домнушка в Божий промысел!

Пока ее подружка от живого мужа за ясным соколом гоняется, муж-то и сам с пути сбился! Да еще какую девку уговаривает! Поменьше, что ли, на всей Москве не нашлось?

А главное, Домнушка резко ощутила свою вину в происходящем. Она потащила Наталью на поиски Богдана Желвака — ей же и выправлять беду!

— Степан Иванович! Ты что это тут делаешь?!

Домна возникла перед Стенькой, маленькая и яростная, а что хуже всего — тут же вытащила за руку из толпы Наталью.

Наталья уставилась на мужа, еще плохо понимая, что происходит, но Домнушка своими обвинениями живо ей все растолковала.

— Так-то ты, батюшка, на службу ходишь?! Для того ты по торгу шатаешься, чтобы девок подговаривать? Куда ты эту блядину дочь вести собрался?! Какого кумова брата уговаривать?! — вопила Домнушка. — Чтобы в клеть с ней пустил?! А приданое тебе, женатому дураку, на что сдалось?! Натальица! Да что ж ты молчишь?

— Ах ты, выблядок! Ах ты, стервец, вор, страдник, собака бешеная! Ты сперва жену прокорми, потом за девками зазорными гоняйся! — вступила Наталья. — Я к подьячим твоим пойду, я весь приказ на ноги подыму! Я отцу Кондрату все донесу!

Стенька очумело глядел на обеих, потом в поисках спасения повернулся к Авдотьице, мол, хоть ты им скажи! — но девки уже не было.

Многое в жизни повидала Авдотьица, и возмущенных жен, что норовят разлучнице в косы вцепиться, — тоже. И хотя ее кулака стало бы, чтобы угомонить любую женку, затевать драку посреди торга она не пожелала. Вот и исчезла с поразительной для такой крупной девки ловкостью.

— Жена недоест, недопьет, в лепешку для него, подлого, разбивается! — подхватила Домнушка, благоразумно не задевая гнилым словом высоченную девку и даже не глядя в ее сторону. — Жена ноченьки-то напролет прядет на продажу! А он-то за девками бегать собрался! Жена все глазыньки себе выплакала! Раньше сроку в могилу сойдет! А он-то и не почешется!

Всякий, у кого хватило бы ума приглядеться к Наталье, усомнился бы в скорой могиле: женка была в соку, круглолицая, румяная. Но так выразительно голосила Домнушка, с таким отчаянием заткнул уши меховыми рукавицами и даже чуть присел, сгорбившись, Стенька, что народ полностью оказался на стороне женок, и даже мужики-сидельцы, изругавшие Стеньку за то, что концов в воду прятать не научился. Нашел же место с зазорной девкой сряжаться, — посреди Красной площади, где все его, дурака, знают!