— Включен, — ответил Джонстон.
— Полностью?
Крис умиротворяюще погладил ее по колену.
Джонстон вел машину медленно, выискивая глазами на обочине столб с обозначением расстояния. Дождь немного утих, видимость стала лучше. А затем Элси сказала:
— Вот оно!
На вершине холма виднелось темное прямоугольное строение с полуобвалившимися стенами.
— Вот это?
— Это Элтам-кастл, замок Элтам. Вернее, то, что от него осталось.
Джонстон свернул на обочину и выключил зажигание. Элси прочитала вслух из путеводителя:
— …Построен на этом месте Джоном д'Элтамом в одиннадцатом столетии. В последующие годы подвергался нескольким перестройкам. Основная часть разрушенного замка датируется двенадцатым столетием, а часовня в стиле английской готики — четырнадцатым. Не имеет прямого отношения к лондонскому Элтам-кастлу, который относится к более позднему периоду.
Дождь почти прекратился, зато поднялся ветер, несущий над землей последние редкие капли воды. Джонстон открыл дверцу и выбрался наружу, зябко передернув плечами под плащом. Элси аккуратно положила карту и путеводитель в пластиковый пакет и тоже вышла из машины. Крис обежал вокруг автомобиля, чтобы открыть дверь для Кейт, и помог ей выбраться. Они перебрались через приземистую каменную ограду и пошли вверх по склону холма к замку.
Вблизи руины оказались более впечатляющими, чем виделись с дороги: высокие каменные стены, потемневшие от дождя. Потолков нигде не осталось, и дожди беспрепятственно поливали комнаты. Они шли через развалины, и никто не говорил ни слова. На стенах не было никаких гербов, никаких надписей, вообще ничего, что указывало бы на то, как это здание именовалось и кому принадлежало.
Наконец Кейт не выдержала молчания:
— Где это?
— Часовня? Там.
Обойдя вокруг высокой стены, они увидели часовню. Она оказалась почти целой, видимо, ее крышу неоднократно восстанавливали, и последний раз в сравнительно недавнем прошлом. Окна представляли собой просто открытые арки в камне, без всяких стекол. Не было и двери, тоже открытый арочный проем.
Внутрь часовни сквозь окна и многочисленные трещины задувал пронизывавший ветер. С потолка капала вода. Джонстон зажег мощный фонарь и провел лучом по стенам.
— Элси, как вы узнали об этом месте? — спросил Крис.
— Из документов, конечно, — ответила она. — В архивах Труа [51] отыскались упоминания о богатом английском бриганде д'Элтаме, которого звали Эндрю. Он на склоне лет посетил монастырь Сен-Мер и привез с собой из Англии всю свою семью — жену и подростков-сыновей. Я решила разузнать о нем поподробнее.
— Вот оно, — прервал ее Джонстон, посветив фонарем на пол.
Все подошли к нему.
Пол был засыпан мокрыми листьями, которые ветер закидывал в окна Джонстон опустился на колени и сгреб их руками в сторону, открыв изъеденные непогодой надгробья. При виде первого камня Крис затаил дыхание. На нем была изображена лежащая на спине женщина в скромных длинных одеждах. Можно было безошибочно узнать леди Клер. В отличие от большинства надгробных изваяний. Клер была изображена с открытыми глазами, которые глядели прямо на посетителей.
— Все еще прекрасна, — сказала Кейт. Она стояла, прогнувшись вперед, упершись руками в поясницу.
— Да, — согласился Джонстон, — все еще прекрасна.
Он расчистил второе надгробье. Рядом с Клер лежал Андре Марек. Его глаза тоже были открыты. Марек выглядел гораздо старше, чем они его запомнили; на щеке у него можно было разглядеть складку, которая с одинаковым успехом могла быть и морщиной, и шрамом.
— Судя по документам, Андре сопровождал леди Клер в ее путешествии из Франции в Англию, а потом женился на ней, — сказала Элси. — Его нисколько не смущали слухи о том, что Клер убила своего первого мужа. Во всех источниках говорится, что он очень любил свою жену. Они всю жизнь не разлучались, и у них родилось пятеро сыновей.
Достигнув преклонного возраста, — продолжала Элси, — старый бродяга предпочел спокойную жизнь и стал возиться с внуками. Предсмертными словами Эндрю были: «Я выбрал хорошую жизнь». Он был похоронен в родовой часовне Элтама в июне 1382 года.
— Тринадцать восемьдесят два, — протянул Крис. — Ему было всего пятьдесят четыре года.
Джонстон расчистил всю поверхность камня. Они увидели щит Марека: стоящий на задних лапах английский лев на фоне французских лилий. Над щитом была надпись на французском языке.
— Над гербом высечен его фамильный девиз, перекликающийся с девизом Ричарда Львиное Сердце: «Mes compaingnons cui j'amoie et cui j'aim. Me di, chanson». — Она умолкла, переводя в уме прочитанное. — «Друзья, которых я любил и до сих пор люблю. Скажи им, это песнь моя».
Они долго молча смотрели на Андре.
Джонстон провел кончиками пальцев по каменным чертам лица Марека.
— Ну что ж, — сказал он, — по крайней мере, теперь мы знаем, что было потом.
— Вы думаете, что он был счастлив? — спросил Крис.
— Да, — уверенно ответил Джонстон. Но про себя подумал, что, как бы Марек ни любил тот мир, он никогда не мог бы полностью с ним слиться. По-настоящему слиться. Он, вероятно, все время ощущал себя чужаком, человеком, оторванным от своей среды, потому что он прибыл туда из совсем другого мира.
Ветер жалобно скулил в трещинах. В окна влетело и упало на надгробные камни несколько листьев. Воздух был влажным и холодным. Все четверо стояли молча.
— Интересно, вспоминал ли он о нас? — задумчиво произнес Крис, глядя на каменное лицо. — Интересно, тосковал ли он когда-нибудь без нас?
— Конечно, так и было, — откликнулся Профессор. — Разве вы не тоскуете без него?
Крис кивнул. Кейт громко всхлипнула и вытерла рукой нос.
— И я тоже, — сказал Джонстон.
Они вышли наружу и спустились с холма к автомобилю. Дождь уже полностью прекратился, но над отдаленными холмами низко нависали тяжелые темные тучи.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Наше представление о средневековом периоде претерпело за последние пятьдесят лет значительные, можно сказать, драматические изменения. Хотя порой раздаются голоса отдельных самоуверенных ученых, повторяющих традиционную легенду о Темных веках, современные исследования давно отвергли такой упрощенный подход. Эпоха, которая, как считалось в течение многих лет, характеризовалась исключительно статичностью, отсталостью и зверством нравов, теперь рассматривается как период непрерывных стремительных перемен, период, когда добывались и высоко ценились знания. В эту эпоху поощрялось образование: именно тогда возникло множество крупных университетов, часть которых сохранилась до наших дней. В ту пору большое развитие получила технология. Социальные отношения в ту эпоху пребывали в состоянии непрерывного изменения, а торговля была международной. Общий уровень насилия, особенно насильственных смертей, был тогда зачастую даже ниже, чем в наши дни. Что касается привычной репутации Средневековья как темного времени всеобщей тупости, религиозного фанатизма и массовой резни, то рекорды двадцатого столетия должны привести любого вдумчивого наблюдателя к заключению, что мы никоим образом не превосходим людей той эпохи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});