Читать интересную книгу Жена мудреца (Новеллы и повести) - Артур Шницлер

— А такие типы, как, например, этот лейтенант Грейзинг, спокойно разгуливают на свободе, — сказал консул, словно завершая ход своих мыслей.

«Так и есть, — подумал Вилли. — Этот человек когда-то сидел в тюрьме». В этот момент ему пришло в голову, что замечание консула весьма недвусмысленно оскорбляет его отсутствующего товарища. Должен ли он пропустить его мимо ушей, словно не расслышав, или же молча согласиться с ним?

— Я попросил бы вас, господин консул, не затрагивать моего товарища Грейзинга.

Консул ответил на это лишь пренебрежительным жестом.

— Странно, — сказал он, — как офицеры, так строго относящиеся к корпоративной чести, могут терпеть в своей среде человека, который сознательно угрожает здоровью другого человека, например глупой, неопытной девушки, и, возможно, убивает ее...

— Это нам не известно, — хрипло возразил Вилли. — Во всяком случае, мне не известно.

— Что вы, господин лейтенант! Я вовсе не собираюсь упрекать вас. Вы же лично не ответственны за подобные вещи и, значит, не в силах их изменить.

Вилли тщетно искал возражений. Он подумал, не обязан ли он довести до сведения товарищей высказывания консула. Быть может, он должен сначала переговорить об этом с полковым врачом Тугутом? Или посоветоваться с обер-лейтенантом Виммером? Но какое ему дело до всего этого?! Речь идет о нем, о нем самом, о его собственном положении, о его карьере, его жизни! Вдалеке, в первых лучах солнца, уже виднелась «Прядильщица на кресте»[60]. А он еще не сказал ни слова об отсрочке, пусть самой короткой отсрочке. Вдруг он почувствовал, как сосед тихо притронулся к его руке.

— Простите, господин лейтенант, лучше оставим эту тему, меня совершенно не волнует вопрос, господин ли лейтенант Грейзинг или кто другой... тем более что я едва ли буду иметь удовольствие сидеть еще раз за одним столом с этими господами.

Вилли словно что-то толкнуло.

— Как это понимать, господин консул?

— Я, видите ли, уезжаю, — холодно ответил консул.

— И скоро?

— Да. Послезавтра, вернее, уже завтра — во вторник.

— Надолго, господин консул?

— Пожалуй, да... от трех до тридцати лет.

На улице уже появилось довольно много подвод и тележек. Вилли, опустив голову, увидел, как позолоченные пуговицы его мундира сверкают в лучах восходящего солнца.

— Ваш отъезд — следствие внезапного решения, господин консул? — осведомился он.

— Отнюдь, господин лейтенант. Это уже давно известно. Я уезжаю в Америку, но пока не в Эквадор, а в Балтимору, где живет моя семья и где у меня дело. Правда, я вот уже лет восемь не могу заняться им лично там на месте.

«У него семья, — подумал Вилли. — А что же у него с фрейлейн Ригошек? И знает ли она, что он уезжает? Впрочем, мне-то какое дело? Времени больше терять нельзя. Для меня это вопрос жизни или смерти». И он невольно провел рукой по горлу.

— Это очень печально, что господин консул уезжает уже завтра, — сказал он растерянно. — А я думал, больше того, я на это просто рассчитывал, — голос его зазвучал легко, даже шутливо, — что господин консул даст мне в следующее воскресенье маленький реванш.

Консул пожал плечами, словно не допуская и мысли об этом.

«Что же мне делать? — думал Вилли. — Что делать? Прямо попросить его? Ну что ему какие-то несколько тысяч гульденов? У него семья в Америке... и фрейлейн Ригошек... Там у него целое дело... Что значат для него несколько тысяч гульденов?! А для меня это вопрос жизни или смерти».

Они ехали под мостом по направлению к городу. Со стороны Южного вокзала с грохотом вылетел поезд.

«Там люди едут в Баден, — думал Вилли, — и дальше, в Клагенфурт, в Триест, а оттуда, может быть, за океан, в другие части света... » И он завидовал им всем.

— Где прикажете высадить вас, господин лейтенант?

— О, не беспокойтесь, — ответил Вилли. — Где вам будет удобно. Я живу в Альзерских казармах.

— Я довезу вас до самых ворот, господин лейтенант. Консул дал кучеру соответствующее распоряжение.

— Благодарю вас, господин консул, но, право же, в этом нет нужды...

Дома спали. Трамвайные рельсы, еще не тронутые дневным движением, гладкие и сверкающие, бежали рядом с ними.

Консул взглянул на часы:

— Хорошо доехали! Час десять минут. У вас сегодня выходной, господин лейтенант?

— Нет, — ответил Вилли, — сегодня у меня занятия а плану.

— Ну тогда вы еще успеете немного вздремнуть.

— Разумеется, господин консул. Но я, пожалуй, устрою себе свободный день — скажу, что нездоров.

Консул кивнул и замолчал.

— Значит, в среду вы уезжаете, господин консул?

— Нет, господин лейтенант, — отвечал консул, подчеркивая каждое слово, — завтра, во вторник, вечером.

— Господин консул, хочу вам сознаться... Мне это чрезвычайно мучительно, но я очень боюсь, что никак не смогу в такой короткий срок... до двенадцати часов завтрашнего дня...

Консул по-прежнему молчал. Казалось, он не слушает.

— Не будет ли господин консул так добр назначить мне другой срок?

Консул покачал головой.

— О, не очень долгий, — продолжал Вилли, — я мог бы выдать господину консулу расписку или вексель и заверил бы честным словом, что в течение двух недель... я, конечно, найду способ...

Консул по-прежнему лишь покачивал головой, бесстрастно, механически.

— Господин консул, — снова начал Вилли, и, помимо его воли, голос его зазвучал умоляюще, — господин консул, мой дядя — Роберт Вильрам... Быть может, господину консулу известно это имя?

Тот продолжал покачивать головой.

— Я не совсем убежден, что у моего дяди, на которого я в остальном всецело могу положиться, имеется сейчас такая сумма наличными. Но, разумеется, в течение нескольких дней он сможет... Он состоятельный человек, единственный брат моей матери, рантье.

И вдруг, комично сорвавшимся голосом, так что тон его напомнил смех, он добавил:

— Поистине фатально, что господин консул уезжает сейчас в Америку.

— То, куда я еду, господин лейтенант, — спокойно отвечал консул, — вам должно быть совершенно безраз лично. Долг чести, как известно, подлежит уплате в течение суток.

— Знаю, господин консул, знаю. Но, несмотря на это, иногда ведь случается... У меня даже есть приятели, которые в подобном положении... Ведь только от вас зависит, господин консул, временно удовлетвориться векселем или же моим честным словом — по крайней мере, до следующего воскресенья.

— Я не удовлетворюсь этим, господин лейтенант. Завтра, во вторник, в полдень, — последний срок... В противном случае я буду вынужден обратиться к вашему полковому командиру.

Экипаж катил по Рингу, мимо Народного сада, над позолоченной решеткой которого высились пышные зеленые кроны деревьев. Было чудесное весеннее утро, на улице еще не было почти ни души, лишь одна молодая, элегантная дама, в наглухо застегнутом сером пальто, торопливо, словно выполняя долг, прохаживалась с собачкой вдоль решетки. Она окинула консула; равнодушным взглядом, и он оглянулся — оглянулся, несмотря на жену в Америке и фрейлейн Ригошек в Бадене. Нет, последняя принадлежит не столько ему, сколько актеру Эльрифу. А какое мне, собственно, дело до господина Эльрифа, какое мне дело до фрейлейн Ригошек? Впрочем, кто знает, будь я с ней немного поласковее, она, быть может, и замолвила бы за меня словечко.

Несколько секунд Вилли всерьез размышлял о том, не вернуться ли ему быстренько в Баден, чтобы просить ее о заступничестве. О заступничестве перед консулом?

Она рассмеялась бы ему в лицо. Она же знает его, этого господина консула, она должна его знать... Единственная надежда на спасение — дядя Роберт. Это ясно. В противном случае остается лишь пустить себе пулю в лоб. Это надо понять.

Вдруг он услышал размеренный шум, похожий на топот марширующей колонны. Разве в девяносто восьмом полку сегодня не строевые занятия в Бизамберге? Было бы очень неприятно, сидя в экипаже, встретить товарищей, идущих перед своими ротами. Но оказалось, что маршировали не военные, а просто мальчики, видимо школьники, отправлявшиеся на экскурсию за город вместе с учителем. Учитель, бледный молодой человек, с невольным уважением взглянул на обоих мужчин, в такой ранний час проезжающих мимо него в экипаже. Вилли никогда не предполагал, что будет когда-нибудь так завидовать даже бедному школьному учителю. Коляска обогнала первый трамвай, в котором сидело несколько пассажиров — мужчины в рабочей одежде и старуха. Затем им навстречу попалась цистерна для поливки улиц; растрепанный парень в рубашке с закатанными рукавами ритмично, как скакалку, встряхивал резиновый шланг, из которого на мостовую брызгала вода. Две монашки, опустив глаза, пересекли улицу и направились к Вотивкирхе, вздымающей в небо свои стройные светло-серые башенки. На скамейке под белой цветущей яблоней сидела молоденькая девушка. Ботинки у нее были запылены, на коленях лежала соломенная шляпа, девушка улыбалась, словно вспоминая о чем-то приятном. Мимо промчалась карета с опущенными шторками. Толстая старуха протирала щеткой и полотенцем высокие окна кафе. Все эти люди и предметы, которых в иное время Вилли просто не заметил бы, представали сейчас перед его обостренным зрением в каких-то болезненно резких очертаниях. О человеке, сидевшем рядом с ним в коляске, он, казалось, вовсе забыл. Наконец он боязливо взглянул на него. Консул сидел, откинувшись назад, закрыв глаза, положив шляпу перед собой на плед. Каким милым и добрым он выглядел! И он... он обрекает его на смерть? Он в самом деле спит или только притворяется? О, можете не беспокоиться, господин консул, я не буду вам больше надоедать. Во вторник, в двенадцать часов, вы получите ваши деньги. А может быть, и нет. Но во всяком случае... Экипаж остановился перед воротами казармы, и консул тотчас же проснулся или, по крайней мере, сделал вид, что спал, а теперь проснулся. Он даже протер глаза — жест несколько преувеличенный после двухминутного сна. Часовой у ворот отдал честь. Вилли проворно, даже не коснувшись подножки, выпрыгнул из экипажа и улыбнулся консулу. Более того, он дал кучеру на чай — не много, но и не мало, как подобает джентльмену, которому совершенно все равно, выиграл он в карты или проиграл.