Айзек кивнул, размышляя о том, с какой легкостью Совет создал эти смертоносные машины.
— У тебя уже есть оптимальный план?
— Да как сказать… — пробормотал Айзек. — Будем ночью готовиться. Придумаем… то бишь высчитаем алгоритм действий, с применением твоего контингента. Завтра в шесть вечера мы здесь встретимся с Ягом, если этого несчастного тупицу еще не прикончили, и пойдем в гетто Речная шкура. Проводник у нас опытный — Лемюэль. Там мы и будем охотиться на мотыльков, — жестко, отрывисто проговорил Айзек. — Главное — разделить их. С одним, наверное, мы справимся. Но если двое или больше, то один сможет обойти нас и показать крылья. Так что мы начнем с разведки. Пока что-нибудь задумывать сложно. Возьмем усилитель-преобразователь, который ты на мне испытал. Может, с его помощью приманим мотылька. Поднимем над фоновым шумом чей-нибудь ментальный сигнал. Можно соединить наши шлемы с одним мотором? Запасные моторы у тебя найдутся?
Аватара кивнула.
— Тогда давай их мне. И объясни другие их функции. Я попрошу Танселла переделать шлемы, добавить зеркал… Дело в том, — задумчиво продолжал Айзек, — что наверняка мотыльков притягивает не одна лишь сила сигнала, иначе бы они набрасывались на пророков и коммуникаторов. Я думаю, им нравятся особенные запахи, потому-то и явился за мной тот уродец. Не потому, что над городом остался большой манящий след — мой старый след, — а потому, что мотылек опознал конкретный разум и захотел до него добраться. А может, и другие способны опознать. Ночью они наверняка меня чуяли. — Он задумчиво глядел на аватару. — Узнают след, оставшийся после того, как погиб их брат или сестра. Уж не знаю, хорошо ли это для нас закончится…
— Дер Гримнебулин, — перебил мертвец, — ты должен привести назад по меньшей мере одно мое «я». Чтобы оно перегрузило увиденное в Совет, то есть в меня. Таким образом я смогу очень многое узнать об Оранжерее. Для нас это будет полезно. Что бы ни случилось, одна конструкция должна возвратиться.
Несколько секунд стояла тишина. Совет ждал. Айзек думал, искал ответ и не находил. Он посмотрел в глаза аватары:
— Завтра я вернусь. Подготовь своих обезьянок.
Город тонул в необычайной ночной жаре. Лето достигло своей критической точки. В грязном небе танцевали мотыльки. Они головокружительно порхали над минаретами и уступами вокзала на Затерянной улице. Они сокращали, растягивали, изгибали крылья, придавая им самые различные формы, воспаряя в потоках теплого воздуха. Они выделывали курбеты, оставляя за собой зыбкие и тонкие следы эмоций.
Мотыльки ухаживали друг за другом, не скупясь на безмолвные уговоры и ласки.
Раны, уже полуисцеленные, были забыты. Сейчас из всех чувств на первое место вышло бурное, лихорадочное возбуждение.
Здесь, на этой некогда зеленой равнине у края Господского моря, лето началось на полтора месяца раньше, чем для живущих на другом берегу братьев и сестер мотыльков. Среднесуточная температура неуклонно повышалась — и вот она достигла высшей отметки за последние двадцать лет.
В чреслах мотыльков начались термотоксические реакции. Вместе с волнами ихора по телам разносились гормоны. Уникальные сочетания органических и химических веществ подтолкнули яичники и гонады к досрочному производству потомства. Мотыльки вдруг стали плодородными, поэтому выросла их агрессивность. Асписы, летучие мыши и птицы в ужасе метались в разные стороны, застигнутые врасплох, опаленные этими безумными желаниями.
Флирт мотыльков выглядел как призрачный и распутный воздушный балет. Они соприкасались усиками и конечностями. Они раскрывали части тел, которых не показывали раньше. Три менее пострадавших мотылька буксировали своего брата, жертву Ткача, в течениях дымного воздуха. Наконец самый изъязвленный перестал лизать свои многочисленные раны дрожащим языком и тоже начал прикасаться к родичам. Их эротический азарт был крайне заразителен.
Четырехстороннее ухаживание стало напряженным, в нем появилась состязательность. Поглаживания, прикосновения, возбуждение… Израненный вдруг взмыл по спиральной траектории в сторону луны, упиваясь похотью. Прячущаяся под хвостом железа раскрылась и исторгла облако эмпатического мускуса.
Друзья купались в этом потоке психозапаха, по-дельфиньи кувыркались в клубах страсти. Поиграв немного, они сами устремились вверх и окропили небеса. До сего дня их семенные каналы бездействовали, сейчас же в крошеных метабрызгах содержался эрогенный, овигенный сок. Обгоняя и отталкивая друг друга, они летели к самке.
С каждым новым извержением воздух все сильнее заряжался возбуждением. Мотыльки скалили зубы-обелиски и слали сексуальные призывы друг другу. Из-под хитина сочился афродизиак. Каждый летел за своими родичами в кильватерных струях запаха.
Вдруг блеяние одного из участников этой феромонной перестрелки зазвучало еще более страстно, ликующе. Мотылек поднимался все выше и выше, его товарищи остались внизу. Эманации этого существа особенно сильно пахли сексом. Последние выбросы, последние эротические призывы… Остальные мотыльки один за другим закрывали женские половые органы, смиряясь со своим поражением, со своей мужественностью.
Торжествующий мотылек — тот самый, что получил от Ткача страшные шрамы, которые все еще кровоточили, — летел выше и выше. От него пахло женскими соками, его способность рожать уже была несомненной. Он доказал, что лучше всех подходит на роль матери.
Он выиграл право дать потомство. Остальные три мотылька это поняли. Они стали его любовниками.
Ощущение близости нового матриарха привело их в экстаз. Они описывали петли, они взмывали, и падали, и возвращались — возбужденные, пылкие.
Будущая мать играла с ними, вела за собой над жарким темным городом. Когда их мольбы стали для нее такими же невыносимыми, как для них — собственная похоть, она зависла в воздухе и раскрылась, распахнула членистый экзоскелет, выпятила им навстречу вагину.
Она совокупилась со всеми. Когда двое вдруг превращались в одну страшно мечущуюся тварь, остальные нетерпеливо ждали своей очереди. Трое, ставшие самцами, ощущали, как оттягиваются и корчатся органические складки, раскрываются животы и впервые появляются пенисы. Они шарили лапами, канатами из мускульной ткани, костяными зубцами; точно так же вела себя и самка, тянула навстречу сложное переплетение конечностей, хватала чужие, влекла к себе.
И вдруг начиналось совокупление, под отвратительные влажные звуки. Каждый мотылек утолил острейшую похоть, все четверо получили неописуемое удовольствие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});