— Владимир Сергеевич! — испуганно позвал Юра.— Что с вами?
Юрковский быстро открыл глаза и попробовал выпрямиться, но его снова согнуло.
— Ти-хо! — сказал он угрожающе и торопливо, весь искривившись, пошел к Юре.
Юра отодвинулся и пропустил его в каюту. Юрковский плотно притворил за собою дверь и осторожно сел рядом с Юрой.
— Ты чего не спишь? — сказал он шепотом.
— Что с вами, Владимир Сергеевич? — пробормотал Юра.— Вам плохо?..
— Ерунда, печень.
Юра с ужасом смотрел на его судорожно прижатые к бокам, словно оцепеневшие, руки.
— Всегда она, подлая, после лучевого удара... А все-таки не зря мы побывали на «Эйномии». Вот они, люди, Юра! Настоящие люди! Работники. Чистые. И никакие кое-какеры им не помешают,— Он осторожно откинулся спиной к стене, и Юра торопливо подсунул ему подушку,— Смешное слово «кое-какеры» — правда, Юра? А вот скоро мы увидим других людей... Совсем других... Гнилушки, дрянь... Хуже марсианских пиявок... Ты-то их, конечно, не увидишь, а вот мне придется...— Он закрыл глаза.— Юра... ты прости... я, может быть, тут... засну... Я принял... лекарство... Если засну... иди... спать ко мне...
9. БАМБЕРГА. НИЩИЕ ДУХОМ
Бэла Барабаш перешагнул через комингс и плотно прикрыл за собой дверь. На двери красовалась черная пластмассовая табличка: «The chief manager of Bamberga mines. Space Pearl Limited» [9]. «Сволочь скользкая»,— подумал Бэла. Табличка была расколота. Еще вчера она была цела. Пуля попала в левый нижний уголок таблички, и трещина проходила через заглавную букву «В». «Подлый слизняк,— подумал Бэла.— “Уверяю вас, на копях нет никакого оружия. Только у вас, мистер Барабаш, да у полицейских. Даже у меня нет”. Мерзавец».
Коридор был пуст. Прямо перед дверью висел жизнерадостный плакат: «Помни, ты — пайщик. Интересы компании — твои интересы». Бэла взялся за голову, закрыл глаза и некоторое время постоял так, слегка покачиваясь. Боже мой, подумал он. Когда же все это кончится? Когда меня отсюда уберут? Ну какой я комиссар? Ведь я же ничего не могу. У меня сил больше нет. Вы понимаете? У меня больше нет сил. Заберите меня отсюда, пожалуйста. Да, мне очень стыдно и все такое. Но больше я не могу...
Где-то с лязгом захлопнулся люк. Бэла опустил руки и побрел по коридору. Мимо осточертевших рекламных проспектов на стенах. Мимо запертых кают инженеров. Мимо высоких узких дверей полицейского отделения. Интересно, в кого могли стрелять на этаже администрации? Конечно, мне не скажут, кто стрелял. Но, может быть, удастся узнать, в кого стреляли? Бэла вошел в полицию. За столом, подперев рукой щеку, дремал сержант Хиггинс, начальник полиции и один из трех полицейских шахты Бамберги. На столе перед Хиггинсом стоял микрофон, справа — рация, слева лежал журнал в пестрой обложке.
— Здравствуйте, Хиггинс,— сказал Бэла.
Хиггинс открыл глаза.
— Добрый день, мистер Барабаш.
Голос у него был мужественный, но немножко сиплый.
— Что нового, Хиггинс?
— Пришла «Гея»,— сказал Хиггинс.— Привезли почту. Жена пишет, что очень скучает. Как будто я не скучаю. Вам тоже есть четыре пакета. Я сказал, чтобы вам занесли. Я думал, что вы у себя.
— Спасибо, Хиггинс. Вы не знаете, кто сегодня стрелял на этом этаже?
Хиггинс подумал.
— Что-то я не помню, чтобы сегодня стреляли,— сказал он.
— А вчера вечером? Или ночью?
Хиггинс сказал неохотно:
— Ночью кто-то стрелял в инженера Мейера.
— Это сам Мейер вам сказал? — спросил Барабаш.
— Меня не было. Я дежурил в салуне.
— Видите ли, Хиггинс,— сказал Барабаш.— Я сейчас был у управляющего. Управляющий в десятый раз заверил меня, что оружие здесь имеется только у вас, у полицейских.
— Очень может быть.
— Значит, в Мейера стрелял кто-нибудь из ваших подчиненных?
— Не думаю,— сказал Хиггинс,— Том был со мной в салуне, а Конрад... Зачем Конраду стрелять в инженера?
— Значит, оружие есть у кого-нибудь еще?
— Я его не видел, мистер Барабаш, этого оружия. Если бы видел — отобрал бы. Потому что оружие запрещено. Но я его не видел.
Бэле вдруг стало все совершенно безразлично.
— Ладно,— вяло сказал он.— В конце концов, следить за законностью — дело ваше, а не мое. Мое дело — информировать МУКС о том, как вы справляетесь со своими обязанностями.
Он повернулся и вышел. Он спустился в лифте на второй этаж и пошел через салун. В салуне никого не было. Вдоль стен мигали желтыми огоньками продавцы-автоматы. «Напиться, что ли? — подумал Бэла.— Нализаться, как свинья, лечь в постель и проспать двое суток. А потом встать и опять нализаться». Он прошел салун и пошел по длинному широкому коридору. Коридор назывался «Бродвеем» и тянулся от салуна до уборных. Здесь тоже висели плакаты, напоминавшие о том, что «интересы компании — твои интересы», висели программы кино на ближайшую декаду, биржевые бюллетени, лотерейные таблицы, висели таблицы бейсбольных и баскетбольных соревнований, проводившихся на Земле, и таблицы соревнований по боксу и по вольной борьбе, проводившихся здесь, на Бамберге. На «Бродвей» выходили двери обоих кинозалов и дверь библиотеки. Спортзал и церковь находились этажом ниже. По вечерам на «Бродвее» было не протолкнуться, и глаза слепили разноцветные огни бессмысленных реклам. Впрочем, не так уж и бессмысленных — они ежевечерне напоминали рабочему, что ждет его на Земле, когда он вернется к родным пенатам с набитым кошельком.
Сейчас на «Бродвее» было пусто и полутемно. Бэла свернул в один из коридоров. Справа и слева потянулись одинаковые двери. Здесь располагались общежития. Из дверей тянуло запахом табака и одеколона. В одной из комнат Бэла увидел лежащего на койке человека и вошел. Лицо лежавшего было облеплено пластырем. Одинокий глаз грустно смотрел в низкий потолок.
— Что с тобой, Джошуа? — спросил Бэла, подходя.
Печальный глаз Джошуа обратился на него.
— Лежу,— сказал Джошуа.— Мне следует быть в шахте, а я лежу. И каждый час теряю уйму денег. Я даже боюсь подсчитать, сколько я теряю.
— Кто тебя побил?
— Почем я знаю? — ответил Джошуа.— Напился вчера так, что ничего не помню. Черт меня дернул... Целый месяц крепился. А теперь вот пропил дневной заработок, лежу и еще буду лежать,— Он снова печально уставился в потолок.
— Да,— сказал Бэла.
«Ну, вот что ты с ним сделаешь! — подумал он.— Убеждать его, что пить вредно,— он и сам это знает. Когда он встанет, то будет сидеть в шахте по четырнадцать часов, чтобы наверстать упущенное. А потом вернется на Землю, и у него будет черный лучевой паралич и никогда не будет детей или будут рождаться уроды».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});