Доктора уже были бессильны. 30 июля началась агония, длилась почти сутки, и 31 к вечеру его не стало. Врачи нашли полнейшее истощение, сильнейший склероз артерий, цирроз печени и уремию. Целый прощальный букет. Чтобы не заканчивать на грустной ноте, приведем автопародию поэта-философа, написанную в апреле 1895 года:
Нескладных виршей полк за полкомНам шлет Владимир Соловьев,И зашибает тихомолкомОн гонорар набором слов.
Вотще! Не проживешь стихами,Хоть как свинья будь плодовит!Торгуй, несчастный, сапогамиИ не мечтай, что ты пиит.Нам все равно — зима иль лето, —Но не стыдись седых волос,Не жди от старости расцветаИ петь не смей, коль безголос!
А если серьезно, то, исходя из учения Соловьева, необходим еще один регулятор поведения — чувство стыда. «Я стыжусь, следовательно, существую», — говорил Владимир Соловьев, перефразируя Декарта. «Долой стыд» равнозначно «долой человечность». Стыд удерживает человека на стезе умеренности и порядочности.
Только вот вопросец в духе Розанова: а кто нынче стыдится? Кто? Даже фонарный столб потерял всякий стыд… Владимир Сергеевич, где вы?..
СТЕПУН
Федор Августович
6(18).II.1884, Москва — 23.II.1965, Мюнхен
Как странно (о, эти совпадения!), но следующий за Владимиром Соловьевым философ Федор Степун защитил в 1910 году в университете Гейдельберга докторскую диссертацию по историографии Владимира Соловьева. Пошел по его стопам? Не совсем. Пошел своей дорогой, хотя отсвет соловьевских идей долго еще поблескивал в творчестве Степуна.
Степун — религиозный философ, историософ, культуролог, социолог, теоретик искусства, писатель и публицист. В его жилах текла литовская, немецкая, французская, шведская и финская кровь, но этот этнический коктейль не мешал его «русскости», напротив, добавлял ей новые краски и оттенки. Детство будущего философа прошло в Калуге. После окончания московского реального училища Св. Михаила Степун оказался на распутье: он разрывался между философией и художественным творчеством. И все же философия взяла верх и Степун в течение 7 лет учился в знаменитом Гейдельбергском университете, где и защитил упомянутую выше докторскую диссертацию. В 1910 году в философском журнале «Логос» появилась статья Степуна «Трагедия творчества», которая вошла в сборник его основных философских работ «Жизнь и творчество» (Берлин, 1923).
По возвращении из Германии Степун принимает деятельное участие в «Логосе», ведет секцию по эстетике при московском издательстве «Мусагет» и становится членом «Бюро провинциальных лекторов», в качестве которого объездил почти всю Россию. «Как свободно и легко дышала в то время Россия, наслаждаясь своей медленно крепнущей свободой, как быстро росла и хорошела», — свидетельствовал Степун о своих разъездах.
Затем разразилась Первая мировая война, в которой принял участие Федор Степун, был тяжело ранен, но снова вернулся на фронт. Об этих событиях он написал философско-автобиографический роман «Записки прапорщика-артиллериста» (1918). На короткое время Степун вышел на авансцену политики, когда был избран представителем во Всероссийский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а затем назначен начальником политического управления военного Министерства Бориса Савинкова. Но это был всего лишь эпизод.
После Октября Степуна пытались призвать уже в Красную армию, но отстоял нарком Луначарский и по его ходатайству Степуна назначили заведующим репертуара и помощником режиссера в «Показательный театр Революции», из которого он вскоре был уволен за «явное непонимание сущности пролетарской культуры». Степун стоял твердо на том, что никакой пролетарской культуры «и быть не может; культура требует языка, а у пролетариата, как и у каждого класса, есть только терминология».
Оставаясь в Москве, где «сердце каждого человека билось не в груди, а в холодной руке невидимого чекиста», Степун читал лекции в ряде театральных студий, преподавал в Вольной Академии духовной культуры, составил сборник «Освальд Шпенглер и Закат Европы», в котором кроме Степуна приняли участие Бердяев и другие философы. Сборник попался на глаза Ленину, усмотревшему в нем «литературное прикрытие белогвардейской организации». Последовал мгновенный арест. На вопрос: «Каково ваше отношение к советской власти?» Степун ответил: «Как гражданин Советской федеративной республики, я отношусь к правительству и всем партиям безоговорочно лояльно; как философ и писатель, считаю, однако, большевизм тяжелым заболеванием народной души и не могу не желать ей скорого выздоровления».
За арестом последовала высылка из новой России. «Разрешалось взять: одно зимнее и одно летнее пальто, один костюм и по две штуки всякого белья. Вот и все. Даже нательные кресты надо было снимать с шеи…» (Ф. Степун. «Бывшее и несбывшееся»).
В ноябре 1922 года «в ветреный, сырой и мозглый день» Степун с другими учеными и общественными деятелями был отправлен в эмиграцию (кто на поезде, кто на пароходе). Первое пристанище — Берлин. И первая работа — в эмигрантском журнале «Современные записки», где он руководил литературно-художественным отделом. И еще один журнал — «Новый Град». Как христианский демократ, Степун в 20 — 30-е годы сосредоточился на проблеме исторической судьбы России и осмыслении феноменов революции и большевизма.
«Читая любую русскую историю, — писал Степун, — получаешь впечатление, что русский народ не столько завоевывал землю, сколько без боя забирал ее в плен. Эта военноплененная земля работала на русский народ, работала без того, чтобы он сам на ней по-настоящему работал…» Степун в своих статьях постоянно подчеркивал сложившийся в России стиль «бездуховного отношения к труду», а отсюда и «культурно-хозяйственная убогость» русской народной жизни. Марксизм, появившийся в России, привел страну к трагедии, так как произошла роковая встреча «просвещенско-рационалистической идеологии Карла Маркса с темной маетой русской народной души». Большевизм, по Степуну, явился результатом «ложного направления религиозной энергии русского народа, псевдоморфоза русской потребности верить», верить в чудо, не прилагая к этому никаких усилий. А в итоге — «задний ход» истории.
В статье «Религиозный смысл революции» Степун писал, что после свершения революции в России стали править бал «профессионалы революционного мастерства, самолюбивые спортсмены террористической борьбы, самозванные устроители народного счастья… все те заносчивые хирурги социально-политического дела, для которых страсть к операциям — все, а любовь к пациенту — ничто».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});