бы несколько тысяч, чтобы они поддержали нас, как только мы получим аудиенцию у Повелителя Праха. Но аудиенции не будет, и эта жалкая кучка вояк – все, что у нас есть.
Мы с Севро и Траксой смотрим по голографическому приемнику в библиотеке Тарсуса, как Аполлоний обращается к своим солдатам, окидывая взором их ряды. Они собрались на неухоженной предангарной площадке в южной части его острова. Крохотные крабы с лазурным панцирем шныряют меж водорослей на растрескавшемся бетоне. Форма солдат неопрятна. Нити разноцветных раковин обвивают шеи, длинные волосы заплетены в косы по местной традиции. Аполлоний плюет на землю.
– Я боюсь, что дом моих отца и матери поразила ужасная болезнь, – вещает он, расхаживая перед солдатами. Его гордые плечи поникли, грива туго стянута в хвост на затылке. – Болезнь, высосавшая славу из наших жил, цвет из наших знамен. Занесли ее не вы. – Он бросает взгляд на брата. – Эта вина лежит на других. Но вы взрастили эту болезнь. Поддержали ее своим бездействием. Я смотрю на вас – и знаете, что я вижу? – Он шарит по толпе бешеным взглядом. – Знаете? – Легкие порывы ветра с утреннего моря треплют форму солдат. – Я вижу… венерианцев.
Они пристыженно переминаются.
– Я вижу пожирателей моллюсков. Воинов, превратившихся в жеманных эльфиков и развлекающихся хлыщей. Где ваше почтение к отцам и матерям?! – восклицает Аполлоний. – Где ярость, оттого что пали братья и сестры? Повелитель Праха и его напыщенные союзники Картии отправили их на Луну умирать. Подали нас Жнецу на Тримальхионов пир[22]. Я видел, как мужчины и женщины, которых вы знали, шли на неминуемую смерть. Повелитель Праха предал нас. Для вас не тайна, что я томился во чреве моря. Нет. Это было известно всем, от нашего родного мира и до Меркурия.
Он расхаживает в ядовитом молчании.
– Однако же вы допустили, чтобы я гнил там. Вы допустили гибель ваших братьев и сестер. И вот я вижу, как вы жиреете, словно коровы на пиве с пряностями, как будто сама Калипсо одурманила вас вином из своих сисек. Стоило ли платить позором за вашу праздность? Что сказали бы ваши отцы? Что подумали бы ваши матери?
Он опускает голову, и я ловлю себя на том, что восхищаюсь его актерским мастерством. Этот человек умеет управлять толпой.
– Я смотрю на вас и плачу. Стыд мой так велик, что один лишь Люцифер может знать глубину моей боли. Мы утратили наши нимбы, дети мои, рухнули с благодатных небес в мифические облака и очутились здесь, в кипящем аду разврата и осквернения, а враги наши хохочут, глядя, во что мы превратились по собственной вине.
Но не все еще потеряно. Непобедимая воля, жажда отмщения, бессмертная ненависть и мужество, позволяющее никогда не подчиняться и не уступать, все еще сильны в моем сердце! – Он бьет себя в грудь, и я будто бы ощущаю силу удара сквозь голограмму. – Я не успокоюсь, пока не свершу возмездие, ибо я – Аполлоний Валий-Рат. Император легионов Минотавра. Человек Марса. Железное золото. Сегодня я умчусь на крыльях битвы из этой островной тюрьмы, чтобы расплатиться с долгами и избавиться от этого гнусного недуга – позора. Я мчусь к войне. К славе. Я мчусь за головой Повелителя Праха. – Он бросается вперед и вскидывает клинок. – Я улечу не один. И я говорю вам, мои темнейшие дьяволы: пробудитесь, восстаньте и верните себе славу!
От ответного рева что-то леденеет в глубине моей души. Я выключаю голограмму и молча стою в гулкой тишине. Ее нарушает лишь тиканье старинных часов на стене. Севро проводит рукой по свежевыбритой голове с ирокезом.
– И это наша армия? – бормочет он. – Это кости от обглоданных бараньих ребрышек!
– Они подойдут, – говорю я.
– Они подойдут, – повторяет Севро. – С чего ты это взял? Надеешься на Аполлония? Он гавкающий безумец. Накручивает их на самоубийственный поход. Их там разорвут в клочья, а мы останемся с хером наперевес у крепости. Мы к этому не готовы.
– А как ты можешь подготовиться к пинку по яйцам? – спрашиваю я. – Никак. С этим надо просто смириться.
– Это должно меня вдохновить? Раньше его люди были круче. – Севро сверлит меня сердитым взглядом. Он был в плохом настроении с тех самых пор, как мы приземлились и увидели состояние владений семьи Валий-Рат. – И не только они.
– Ты хочешь что-то сказать?
– Конечно, потому что все остальные сосут миф о тебе, словно молоко из коровьей сиськи.
– Ну так скажи. Давай. Тракса не будет возражать.
Тракса неловко утыкается в свой датапад.
– Я всю дорогу поддерживал тебя. Стоило кому-то буркнуть, как я сшибал говоруна с ног и толкал старые добрые речи. Но знаешь, почему я сижу тихо как мышь с самого момента высадки? Я ждал, что ты поймешь, в каком мы дерьме. У них нет людей. Аполлоний безумен. Ничего не получится. – Севро скрещивает руки на груди и смотрит на меня так, словно поражается собственной глупости. – Я не слишком-то хотел кидаться в эту авантюру. Мы уже месяц не слышали новостей из дома. Целый чертов месяц!
Во мне разгорается гнев.
– Тогда какого черта кинулся?
– Потому что не хотел растить твоего ребенка! – огрызается он. – Затем, чтобы ты остался в живых. И чтобы защитить остальных от тебя.
Эти слова вышибают из меня злость.
– Думаешь, тебе нужно оберегать их от меня?
– А что, нет? Посмотри, куда ты завел своих лучших друзей. Посмотри, сколько за нами тянется могил. И знаешь почему?
– У меня такое чувство, что ты намерен мне это рассказать.
– Ты всегда срезаешь путь. Идешь напрямик через поле дерьма и веришь, что все будет просто зашибись.
– Но до сих пор это неплохо работало. Мы…
– Погоди, – перебивает меня Севро. – Дай спрошу у Рагнара, согласен ли он. – Он оглядывается по сторонам. – Ой, погоди. Его здесь нет. Тогда спрошу у Пакса. Упс. У Лорна… Упс. У папаши… – Он вскидывает руки. – И его тоже не могу спросить. Ты так рвешься покончить с этим, что готов поставить на карту все, что мне дорого, хотя план не продуман.
– Он вполне продуман, – спокойно говорю я. – Это сработает. Ты слишком эмоционален.
Он смотрит на меня безумными глазами – моими прежними глазами алого, – и в них разгорается осознание.
– Шлак мне в бок… Ты действительно пьян собственным мифом, да? Я не купился на слова Клоуна, когда он сказал это. Но ты веришь им всем. Ты думаешь, что ты бог. Что ты бессмертен.
– Кто-то должен положить этому конец. Ты можешь быть отцом в