Читать интересную книгу Жития Святых (все месяцы) - Димитрий Ростовский

Они долго молчали, качая головою, а затем сказали:

— Неудобно и даже невозможно сделать все то, что ты советуешь, авва.

Побеседовав еще достаточно о разных предметах, они простились и дружелюбно расстались.

Чрез неделю после этого разговора, в следующую субботу, святого и обоих его учеников опять позвали в царскую палату к допросу. Прежде был введен более ранний ученик его Анастасий, а другой Анастасий, бывший апокрисиарий римской церкви, был поставлен вне палаты. Когда первый Анастасий был введен в залу, где сидели среди членов сената два патриарха: Фома, константинопольский патриарх, и какой-то другой, тотчас вошли и клеветники, возводившие на преподобного Максима ложные обвинения. Присутствующее заставляли Анастасия подтверждать клеветы, возводимые на его учителя. Но он дерзновенно изобличал ложь, мужественно возражая пред патриархами и сенатом. Когда же его спросили: анафематствовал ли он «типос», он ответил, что не только анафематствовал, но и составил против него книгу. Тогда сановники спросили:

— Что же? Не признаешь ли ты, что ты дурно поступил?

— Да не попустит мне Бог, — ответил Анастасий, — считать дурным то, что я сделал хорошо, согласно церковному правилу.

Когда затем его спрашивали о многих других вещах, он отвечал, как ему помогал Бог. После этого его вывели, а ввели преподобного старца Максима. Патриций Троил обратился к нему с словами:

— Послушай, авва, скажи правду, и Бог помилует тебя. Ибо если мы станем допрашивать тебя законным порядком и окажется истинным хотя бы одно из возводимых на тебя обвинений, то ты будешь казнен по закону.

Старец отвечал:

— Я уже сказал вам и опять скажу: настолько же возможно хотя бы одному обвинению быть справедливым, насколько сатане возможно стать Богом; но так как сатана не есть Бог и стать Им не может, будучи отступником, то и те обвинения не могут стать истинными, которые совершенно ложны. Поэтому, что хотите сделать, то и делайте; я же, благочестно почитая Бога, не боюсь обиды.

На это Троил возразил:

— Но разве ты не анафематствовал типоса?

Старец отвечал:

— Несколько раз уже я говорил, что анафематствовал.

— Но если ты, — сказал Троил, — анафематствовал «типос», то следовательно и — царя?

— Царя я не анафематствовал, — ответил преподобный, — а только хартию, ниспровергающую православную и церковную веру.

— Где же ты анафематствовал? — спросил Троил.

— На поместном соборе, в Риме, — отвечал Святой Максим, — в церкви Спасителя и Пресвятой Богородицы.

Тогда обратился к нему председатель:

— Вступишь ли ты в общение с нашею церковью, или нет?

— Нет, не вступлю, — отвечал Святой.

— Почему же? — спросил председатель.

— Потому что она, — отвечал Святой, — отвергла постановления православных соборов.

— Но если церковь наша отвергла соборы, — возразил председатель, — то как же они записаны в месяцесловном диптихе [46]?

— Какая польза, — отвечал Святой, — от названий и воспоминания их, если догматы тех соборов отвергнуты?

— Можешь ли ты, — спросил председатель, — ясно показать, что нынешняя Церковь отвергла догматы бывших ранее святых соборов?

— Если не будете сердиться и повелите, — ответил старец, — то я легко могу показать.

Когда все умолкли, к нему обратился казнохранитель:

— За что ты так любишь римлян и ненавидишь греков?

Святой ответил:

— Мы имеем от Бога заповедь — никого не ненавидеть. Я люблю римлян, как единоверных со мною, а греков — как говорящих одним со мною языком.

— А сколько тебе лет? — спросил казнохранитель.

— Семьдесят пять, — отвечал святой.

— А сколько лет, — продолжал казнохранитель, — находится при тебе твой ученик?

— Тридцать семь, — отвечал святой.

В это время один из клириков воскликнул:

— Да воздаст тебе Бог за все, что ты сделал блаженному Пирру.

Святой ничего не ответил этому клирику.

Во время этих, довольно продолжительных, допросов ни один из находившихся там патриархов ничего не сказал. Когда же стали распространяться о соборе, бывшем в Риме, некто Демосфен заявил:

— Не истинен этот собор, потому что созвал его Мартин, отлученный папа.

Преподобный Максим отвечал:

— Не отлучен папа Мартин, а подвергся гонению.

После этого, выслав святого вон, они советовались, что с ним сделать? Бесчеловечные мучители находили, что было бы слишком милостиво оставить его жить по-прежнему, в заточении, и что лучше подвергнуть его мучениям более тяжким, чем смерть. Поэтому предали его в руки градского воеводы. Префект велел отвести святого Максима и учеников его в преторию [47]. Здесь беззаконный мучитель, прежде всего, обнажив святого старца и повергнув его на землю, велел бить его острыми воловьими жилами, не устыдившись ни старости его, ни почтенного вида, — не умиляясь и видом его тела, изможденного постническими подвигами. Святого били так жестоко, что земля обагрилась его кровью, а тело его было настолько иссечено, что не оставалось на нем ни одного неповрежденного места. Затем свирепый зверь с яростью обратился к ученикам преподобного и избил их в такой же степени. Когда их били, глашатай восклицал:

— Неповинующиеся царским повелениям и остающиеся непокорными достойны терпеть такие страдания.

Затем их, еле живых, ввергли в темницу.

На утро снова привели в судилище из темницы святого и преподобного мужа с первым учеником его Анастасием. Святой был еще жив и весь покрыт ранами, так что нельзя было смотреть без сострадания на почтенного старца, святого постника, богомудрого учителя и исповедника-богослова, всего окровавленного и изъязвленного глубокими ранами, не имеющего с ног до головы неповрежденного места. Однако не сжалились над ним жестокосердные мучители, а пришли в еще большее озлобление. Извлекши его многоглаголивый язык, источавший реки премудрых учений и потоплявший еретические умствования, глубоко, у самой гортани, отрезали без всякого милосердия, и, таким образом, хотели наложить молчание на богословствующие уста святого. То же сделали и с более ранним учеником его Анастасием, а затем снова заключили их в темницу. Но Господь Бог, сделавший некогда грудных младенцев способными к восхвалению Своего святого имени, а равно давший немому способность речи, и этим Своим истинным и верным рабам, преподобному Максиму исповеднику и мученику, а равно и ученику его преподобному Анастасию, подал возможность и без языка говорить еще лучше и яснее, чем раньше, до усечения языка. О, сколь тогда устыдились окаянные еретики, узнав об этом! Воспылав еще большею злобою, они отрезали его правую руку и бросили на землю. Точно также они отрезали руку и ученику его, святому Анастасию. Другого же ученика его, также Анастасия, бывшего апокрисиария римской церкви, они пощадили, так как он по временам бывал секретарем у государей.

После этого, преподобного Максима и ученика его вывели из претории, и влачили их по всему городу с поруганием, — показывали их отрезанные языки и руки всему народу и безобразными голосами производили клик и насмешки. После такого бесчеловечного издевательства и бесчестного поругания, сослали всех троих, каждого порознь, в дальнее изгнание, без всякой заботы о них, без пищи и одежды, нагих и босых. Много бедствий и страданий испытали они в пути. Преподобный Максим, вследствие тяжких ран, не мог держаться ни на лошади, ни в повозке. Воины сплели корзину, на подобие постели, и положив в нее тяжко страдавшего старца, с большим трудом могли нести его к месту заточения. Препроводив его в отдаленную скифскую страну, которая в Европе называется Аланией [48], они заключили его в темнице, в городе Шемари. Преподобный же ученик его Анастасий, которому были отрезаны язык и рука, еще на пути почил своим многотрудным и многострадальным телом, а душа его перешла к Богу в жизнь бессмертную.

Преподобный Максим в своем последнем изгнании прожил, среди тяжких страданий, еще три года. Заключенный в темнице, он не пользовался ни от кого ни необходимыми в его старости услугами, ни человеколюбивым попечением. Когда же Господь восхотел положить конец его болезням и скорбям и вывести его из темницы на вечный простор и веселие Небесного Царствия, то утешил его прежде одним Божественным явлением на земле, а затем возвестил ему час кончины. Блаженный страдалец исполнился великой радости, и хотя всегда был готов к кончине, однако начал усердно готовиться к ней. Когда же наступил радостный для него час смерти, он с весельем предал душу свою в руки Христа Бога, которого возлюбил от своей юности и за которого столько пострадал.

Так исповедник Христов и мученик исполнил свой жизненный путь [49] и вошел в радость Господа своего. Погребен он в том же городе. После погребения святого, на могиле его были видны три чудесные лампады, светившие пламенем несказанного сияния и озарявшие то место. Святой, который при жизни своей был светом миру, и по кончине своей не переставал светить и ныне; светить всем людям примером своей добродетельной и многострадальной жизни и великой ревности по Богу. Те три, виденные на гробе святого, лампады служили ясным знамением того, что Святой угодник Божий вселился в светлых обителях Пресвятая Троицы, немерцающих в Царствии Божием, где он сияет с праведными, как солнце, и наслаждается созерцанием Троичного света. После кончины преподобного Максима остался в живых, в отдельном заточении, другой ученик его, апокрисиарий Анастасий, который впоследствии с особенною подробностью описал житие, подвиги и страдания отца и учителя своего. Из этого описания здесь взято в сокращении то, что достаточно для пользы нашей, для прославления Бога, во святых славимого, Отца, и Сына, и святого Духа, Которому и от нас грешных да будет честь, слава и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.