— Это желание королевы-матери?
— Приказ.
— Будем разыскивать господина д’Эрбле.
— О, мы знаем, где он. Он на Бель-Иле, у господина Фуке.
— Его схватят.
— Не считайте, что это так просто, — сказала герцогиня с усмешкой, — и не обещайте этого с такой легкостью.
— Почему же, сударыня?
— Потому что господин д’Эрбле не из тех, кого можно схватить когда вздумается.
— Значит, это мятежник.
— О, господин Кольбер, мы всю жизнь были мятежниками, и, однако, как видите, нас не хватают; больше того, это мы хватаем других.
Кольбер, смерив старую герцогиню одним из тех злобных взглядов, выражение которых передать невозможно, произнес с твердостью, не лишенной величественности:
— Прошли те времена, когда подданные добывали для себя герцогства, воюя с королем Франции. Если господин д’Эрбле заговорщик, он кончит на эшафоте. Понравится это его врагам или нет, — для нас безразлично.
Над словом «нас», так странно прозвучавшим в устах Кольбера, герцогиня на минуту задумалась. Она поймала себя на мысли, что ей теперь придется считаться со словами этого человека.
И на этот раз Кольбер добился превосходства над нею; желая сохранить его за собой, он спросил:
— Вы обращаетесь с просьбой, сударыня, арестовать господина д’Эрбле?
— Я? Я у вас ничего не прошу.
— Я так подумал. Но раз я ошибся, предоставим всему идти своим чередом. Король еще ничего не сказал. Впрочем, не такая уж крупная дичь этот епископ! Что он королю? Нет, нет, я не стану заниматься подобными мелочами.
Ненависть герцогини обнаружила себя с полною откровенностью.
— Он крупная дичь для женщины, — сказала она, — а королева-мать — женщина. Если она желает, чтобы господин д’Эрбле был арестован, значит, у нее есть основания к этому. Ко всему, господин д’Эрбле — близкий друг того человека, который вскоре впадет в немилость, не так ли?
— О, это не имеет никакого значения! Его пощадят, если он не враг короля. Вам это не нравится? И… вы предпочли бы видеть его в тюрьме, скажем, в Бастилии?
— Думаю, что тайна будет надежнее погребена в стенах Бастилии, чем за стенами Бель-Иля.
— Я поговорю с королем, и он снабдит меня указаниями.
— А пока вы будете ждать указаний, сударь, ваннский епископ сбежит. На его месте я по крайней мере поступила бы именно так.
— Сбежит? Но куда? Европа если и не принадлежит Франции, то, во всяком случае, покоряется нашей воле.
— Он всегда сможет найти убежище. Видно, что вы не осведомлены, с кем имеете дело. Вы не знаете господина д’Эрбле, вы не знали Арамиса. Это один из четырех мушкетеров, которые при покойном короле держали в трепете кардинала Ришелье и во время регентства причинили столько хлопот монсеньору Мазарини.
— Но как же он все-таки сделает это, если не располагает своим собственным королевством?
— Оно есть у него.
— Королевство у господина д’Эрбле?!
— Повторяю вам, сударь, если у него будет нужда в королевстве, то он уже обладает им или будет им обладать.
— Поскольку вы находите столь важным, чтобы этот мятежник не скрылся, уверяю вас, он не скроется.
— Бель-Иль укреплен, господин Кольбер, и укреплен им самим.
— Даже если он сам будет оборонять Бель-Иль, Бель-Иль вовсе не неприступен, и если ваннский епископ заперся на Бель-Иле, ну что ж, сударыня, мы осадим остров и схватим епископа.
— Можете быть уверены, сударь, что готовность, с которой вы беретесь выполнить пожелание королевы-матери, живо тронет ее величество, и вы будете за это по заслугам вознаграждены. Что же мне передать королеве о ваших планах относительно этого человека?
— Передайте, что, как только он попадет в наши руки, его заточат в крепость, и тайна, которою он владеет, никогда оттуда не выйдет.
— Превосходно, господин Кольбер, и мы можем сказать, что отныне у нас с вами прочный союз, и я полностью к вашим услугам.
— Это я, сударыня, готов служить вам во всем, что потребуется. Но шевалье д’Эрбле — испанский шпион, не так ли?
— Он нечто большее.
— Тайный посол?
— Берите повыше…
— Погодите… Король Филипп Третий весьма набожен. Это… духовник Филиппа Третьего?
— Еще выше.
— Черт возьми! — вскричал Кольбер, забывшись до того, что выругался при высокопоставленной даме, при давней подруге королевы-матери, при самой герцогине де Шеврез. — Что же он — генерал иезуитского ордена, что ли?
— Полагаю, что вы угадали, — ответила герцогиня.
— Ах, сударыня, значит, этот человек погубит нас всех, если только мы его не погубим. И притом нам следует поторопиться.
— Я была такого же мнения, сударь, но не решалась высказать его до конца.
— И нам еще повезло, что он напал на трон, вместо того чтобы напасть на нас, грешных.
— Но запомните, господин Кольбер: господин д’Эрбле никогда не падает духом, и если его постигла в чем-нибудь неудача, он не успокоится, пока не добьется своего. Если он упустил случай создать покорного себе короля, он рано или поздно создаст другого, и будьте уверены, что первым министром этого короля вы, конечно, не будете.
Кольбер грозно нахмурил брови:
— Я полагаю, сударыня, что тюрьма разрешит это дело, и притом таким способом, что мы оба сочтем себя удовлетворенными до конца.
В ответ на эти слова г-жа де Шеврез усмехнулась.
— Если б вы знали, — вздохнула она, — сколько раз Арамис выходил из тюрьмы.
— Но теперь мы сделаем так, что он из нее больше не выйдет.
— Вы, по-видимому, забыли о том, о чем я только что говорила? Вы позабыли уже, что Арамис — один из четырех непобедимых, которых боялся сам Ришелье? Но в те времена у четырех мушкетеров отсутствовало все то, чем они располагают теперь, — у них не было ни денег, ни опыта.
Кольбер закусил губу и тихо сказал:
— Ну что ж, тогда мы откажемся от тюрьмы. Мы найдем убежище, из которого не сумеет выбраться даже этот непобедимый.
— В добрый час, дорогой союзник! — ответила герцогиня. — Но уже поздно; не пора ли нам возвращаться?
— Я вернусь тем охотнее, что мне нужно еще приготовиться к отъезду с его величеством королем.
— В Париж! — крикнула кучеру герцогиня.
И карета повернула к предместью Сент-Антуан. Итак, во время этой прогулки был заключен союз, обрекавший на смерть последнего друга Фуке, последнего защитника укреплений Бель-Иля, старинного друга Мари Мишон и нового врага герцогини.
XVIII. Две габары
Д’Артаньян уехал; Фуке тоже покинул Париж. Он ехал с поразительной скоростью, которая все возрастала и возрастала благодаря нежной заботливости друзей.