Перемена в настроении Тима оказалась разительной — Ольга почувствовала ее мгновенно и, главное, приняла без сомнений. А Тим всего лишь старался быть честным с дорогим ему человеком. И все вернулось. И на словах, и в выражении глаз, и в мимолетных прикосновениях, и в постели. Теоретически Тим мог бы подстраховаться, направив свое пси на создание Ольге еще более комфортной атмосферы. Но он действительно хотел быть с ней совершенно честным.
Всего-то и нужно оказалось для счастья — окончательно сдаться на милость обстоятельств. И плыть по течению, задрав лапы кверху. А там, глядишь, как и обещали, вынесет река в тихую заводь, на песчаный бережок…
Кухня была густо засыпана энергетическим шлаком, чистить ее сил не было. «Небось опять спьяну буйствовал, шарики топтал…» Поэтому Тим временно перенес штаб-квартиру с кухни в кабинет, уединился там с чудом сохранившейся бутылкой, наполненной бурой жидкостью, имитирующей коньяк, и книгой Стругацких «Обитаемый остров» — и загрустил.
Фантастический мир Стругацких, в котором целая страна была покрыта одеялом психотронного поля, не давал Тиму покоя с детства. Особенно его потрясало гражданское мужество авторов, рискнувших пусть и в фантастической повести, но намекнуть, подсказать… Построить модель тоталитарного государства в конечной точке его развития. Ведь сама идея массового зомбирования была, с одной стороны, чудовищна, а с другой — лежала на поверхности. Потому что управлять массовым сознанием пытались в той или иной степени все правительства Земли. Но только Советский Союз додумался-таки до психотронного генератора. И оказался на пороге окончательного превращения в Страну Дураков.
Под такие мысли полбутылки уговорилось мгновенно.
Зазвонил телефон. Тим пересел в кресло у стола и поднял трубку. В душе его теплилась надежда, что звонит кто-нибудь хороший, Зайцев, например. Было бы совсем неплохо узнать, как у него идут дела.
— Отделение функциональной неврологии, — сообщил Тим неразборчиво. Язык заплетался сам — Тим уже основательно перебрал.
— Ой… — удивились на том конце. — Извините. — И дали отбой.
— Это не Зайцев, — сказал Тим трубке, кладя ее на место.
Телефон зазвонил вновь. Тим вздохнул. Голос в трубке был совершенно незнакомый, а говорить с чужими Тим сейчас не хотел. Особенно ему не улыбалось выслушивать излияния какого-нибудь зомби. Хотя такие ему уже давно не звонили. В неформальных организациях, пригревших жертвы психотеррора, уже разошелся слух о том, что «хороший был мальчик этот журналист Тим Костенко, но его тоже запугал КГБ».
— Помощник триста десятого, младший сержант Костенко, — представился Тим.
— Добрый вечер, Тимофей, — раздалось в трубке. — Это вас некто Ларин беспокоит, мне ваш телефон дал Олег Зайцев…
— Молодец! — одобрительно сообщил Тим и глубоко задумался. Форма обращения «некто Ларин» указывала на то, что парень работал в известной Тиму газете. Это была фирменная манера, ее в газете использовали все. Но кто такой этот Ларин, он не вспомнил.
— Алло? — осторожно спросил абонент.
— Да, да… — раздраженно ответил Тим. — Слушайте, господин Ларин, пока не забыл… Так ты Зайца знаешь?
— Кого? — Абонент явно был обескуражен.
— Ну Зайца! Олежку Зайцева!
— Ч-черт! — сказали на том конце с выражением. — Слушайте, Тимофей, вы меня совершенно с толку сбили. Вы просто Рябцев номер два! Я же сказал — это Зайцев дал мне ваш телефон…
— Значит, с Рябцевым ты уже познакомился, — заметил Тим. Наконец-то до него дошло, кто такой этот Ларин — сокурсник Зайцева, решившийся продолжать расследование. — Ну, как там японская разведка?
— Строит козни, — в голосе Ларина зазвучала легкая настороженность.
— Отлично. Слушай, тут такое дело… В общем, я тут малость того… Но мне кажется, я его просил. А если не просил, то ты ему скажи, что я тебе сказал… Тьфу! Значит, у Олежки есть пакет с документами… ну, по интересующей тебя проблеме. Ты ему скажи, что я тебе сказал… Блин! В общем, теперь они твои. Осознал?
— Спасибо, осознал. Большое спасибо. Скажите, Тимофей, а вы в редакцию не собираетесь зайти в ближайшие дни?
— И ты не ходи, — ответил Тим несколько туманно, но, как ему показалось, всеобъемлюще.
— Почему? — мгновенно спросил Ларин.
Тим снова задумался. Мысли путались, и почему-то хотелось рассмеяться.
— Да не ходи, и все тут.
— Ну хорошо. А не в редакции мы можем встретиться?
— Не-а, — ответил Тим безмятежно.
— Тимофей, мне нужна ваша консультация.
— А я больше не практикую. Все, завязал. Ушел из журналистики совсем и навсегда.
— В неофициальном порядке. Мне очень нужна ваша помощь, Тимофей.
Тим закусил губу. С одной стороны, не помочь парню было некрасиво. С другой — с материалами Тима он будет подкован по «Программе „Зомби“» целиком и полностью. А при поддержке Зайцева он в совокупности будет знать даже гораздо больше, чем Тим. Следовательно — какой смысл встречаться? Чтобы послушать, как тебе плачутся в жилетку?
Разумеется, парень не в курсе насчет Проекта. Но зачем ему такое знание? Он ведь не сенс и в поле зрения Проекта может попасть только в ранге настырного журналиста, еще одной назойливой мухи. «Нет, — подумал Тим, — не нужны мне его излияния. Он просто оказался в той же ситуации, что и я недавно. Его никто не хочет слушать, над ним смеются, и ему позарез нужна хоть одна живая душа, которая будет согласно кивать головой на россказни о „Программе“. Попользуется мной мальчик, отведет душу и побежит дальше — жить. Ему-то жить разрешено, ему Проект жизнь не сломал. Ну и живи себе. Существуй».
Ларин дышал в трубку. А Тим медленно закипал. И его прорвало.
— Нет, все правильно, — сказал он с притворной мягкостью. — Все должно оставаться так, как есть. Я уже узнал, что такое полное, запредельное одиночество. Что такое цензура, обструкция коллег, все узнал. Тебя еще начальник психом выставит. Все правильно. Я это уже знаю. Теперь попробуй ты. Настало твое время…
Он положил трубку. Отключил телефон. И вдруг его охватило глубочайшее отчаяние. Он только что оттолкнул от себя человека, который фактически повторял его путь со всеми мелями, порогами и остальными неприятностями. Как отталкивал в последние месяцы всех, кто в нем нуждался. И вдруг обнаружил, что расставаться больше не с кем. Потому что Ольга рано или поздно уйдет тоже, уйдет сама. И на этом все кончится.
В голове звенела пустота и тишина. На душе было невообразимо мерзко. Тим вздохнул, допил бурую пакость из горлышка, сильно «щелкнул», распахнул окно и перевесился через подоконник наружу. Присмотрелся к движению на узкой кривой улочке, подумал и решил, что оно ему не нравится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});