Все это делалось в жесточайшем противоборстве как с конкурентами из радийно-телевизионного мира, так и в борении с властью, действия которой становились все более сумбурными и непоследовательными. С 92-го года начались перебои с финансированием. Вспоминается один разговор, который у меня случился с Егором Гайдаром, в ту пору возглавлявшим правительство. На мою просьбу принять меня Гайдар откликнулся сразу. Ему было примерно понятно, зачем и почему я напрашиваюсь на встречу. И тем не менее он дал мне выговориться. Я сказал, что правительство не выполняет своих обязательств и срывает финансирование компании, а значит, перечеркивает концепцию развития. Я хорошо помню его невозмутимый ответ: «Это неправда». Полные гайдаровские губы не то пережевывали фразу, не то пробовали ее на вкус, лицо излучало уверенность и всякую бесполезность оспаривания мыслей премьера.
— То есть как неправда? — возмутился я.
— Очень просто. Мы платим вам зарплату.
— А деньги на развитие?
— Это из разряда трудностей, которые переживает вся страна.
О трудностях, их причинах, о виновниках этих трудностей из социалистического прошлого Гайдар говорил возбужденно и убедительно.
События августа 91-го года фактически опрокинули ситуацию. Ни о каком постепенном вползании в эфир не могло быть и речи. Вместо четырехчасового вещания нам предлагался 16-часовой эфир. Отныне второй канал — это канал телевидения России. Всякая радость по поводу случившегося — мы обрели значимую самостоятельность — сводилась на нет драматизмом настоящего. В течение пяти месяцев создать команду, структурный и технологический модуль, обеспечить продуктивное вещание в течение 16 часов в день, не имея в тот момент практически ничего, кроме зачаточного вещания, находящегося в фазе эксперимента или первых проб. Даже Шаболовка, переданная нам в управление, не добавила радости. О техническом состоянии комплекса неприлично даже говорить. Шаболовка в 1980 году, когда было пущено «Останкино», уже считалась далеким прошлым телевидения, и, в лучшем случае, ее можно было рассматривать как музей. Единственная не столько техническая, сколько историко-культурная ценность Шаболовки — Шуховская телевизионная башня, выполненная как кружевная спираль, занесенная в реестр памятников архитектуры. И плюс к тому три здания, внешне более напоминающие армейские казармы, нежели телевизионный центр. Внутри тоже не роскошь. Застывшее, никогда не ремонтированное прошлое. И тем не менее мы получили в свое управление три студии, из которых могли вести собственное вещание. Безумно устаревшие, с минимальными техническими возможностями. И тем не менее это было наше. Техника, пятикратно отработавшая свой ресурс. Но она была, существовала, к ней можно было прикоснуться. Мы радовались как дети. Приобретение нами резервного ЦУПа, расположенного бок о бок с Шаболовкой, давало ВГТРК заманчивую перспективу. Да, это был долгострой, но, правильно им распорядившись при помощи грамотного правительства, мы могли совершить прорыв. Идея была проста, как орех. Мы вкладываем деньги, отпускаемые на капитальное строительство Шаболовки, 35. Это где-то 14–16 миллионов долларов. Создаем инвестиционную схему и к 96-му году получаем современный телецентр. Переселяем туда практически всю Шаболовку, 37. Спокойно и неспешно занимаемся реконструкцией этого древнего объекта, даем волю своей технологической фантазии. И где-то к 96–97-му году, при благоприятных обстоятельствах, имеем на полном ходу вторую трансконтинентальную компанию, способную обеспечивать на современном уровне вещание по двум федеральным каналам в объеме 36–38 часов в сутки. А также оказывать услуги в сфере телекоммуникационного обслуживания и производить телепродукцию совместно с коммерческими компаниями на базе использования наших помещений и нашей техники. И все это создавалось в параметрах самых современных цифровых телевизионных форматов, оптико-волоконных технологий, с использованием спутников для распространения сигнала. При этом имелся в виду бесспорный телевизионный бум, который захватит Россию начиная с 98-го года. Это давало возможность новой компании, арендуя зарубежные спутники, используя новейшие системы кодирования и сжатия телесигнала, иметь еще 10–15 коммерческих каналов. Иначе говоря, с громадным опережением делать то, что делает сейчас НТВ и что собирается делать «ТВ-центр». Жаль, а ведь все это было концептуально сформулировано в начале 92-го года. А в конце 94-го на столе уже лежала проектная документация, бизнес-план и все технологические расчеты.
Почему не получилось так, как должно было получиться? Мы были не слишком настойчивы? Нет. Все дело в том, что реформаторский порыв власти был лишен стратегии. Власть стремительно теряла связь с будущим. Революционный прорыв, ориентированный на скоротечный результат: немедленной приватизации, немедленного рынка с акцентом. Все это стало буксовать. Телевидение и радио не воспринимались реформаторами как приоритетные направления. Показывает, говорят, и слава Богу. К власти еще не пришло понимание того, что телевидение и радио — это не столько средства массовой информации, сколько главенствующий механизм управления страной.
А время шло. И за неполные полтора года уже третий человек возглавил «Останкино». Им стал Егор Яковлев.
То, что Егор согласился, у меня не вызвало удивления. Он пересидел в «Московских новостях». Его вечная мечта возглавить газету «Известия» так и не воплотилась. Ему нужен был размах, способный вместить его профессиональный масштаб, его личные амбиции. Телевидение могло оказаться таким масштабным пространством. Здесь мы очень похожи с ним. Мы оба любим начинать с чистого листа. Правда, между нами наблюдалось существенное различие. Я начинал дело в полном смысле этого слова на пустом месте. Ни стула, ни стола, ни телефона — вообще ничего нет, кроме решения о твоем назначении на руках. Егор получал уже сложившуюся организационную структуру с масштабом традиций, претензий, с устоявшимся климатом взаимоотношений. Громадную территорию, громадные здания с громадным количеством работающих людей. В тот момент в «Останкино» работало 25 тысяч человек. Правда, чуть позже наши позиции с точки зрения уязвимости несколько выровнялись. К нам отошла Шаболовка и весь работающий на ее территории творческо-технический персонал. Вроде как мы получили землю вместе с крестьянами. Романтические надежды создать команду на едином дыхании несколько отодвинулись. Им на смену пришла трудноподъемная реальность.
Всех, кто сидел на Ямском поле, можно назвать демократами революционного призыва. Ну а Шаболовка — устойчивое советское прошлое, резервация профессионального консерватизма. Хорошо это или плохо? Это естественно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});