Читать интересную книгу Ничего невозможного - Людмила Астахова

— Я провожу вас, ми…стрил Джайдэв, — тут же предложил Иниго.

Теперь и Росс его вспомнил. Как же, как же, был такой лейтенант, руководил курьерской службой, причем весьма успешно.

Фэйм последовала за мужем. Она еще ни разу не видела живого аборигена и, несмотря на смертельную усталость, жаждала удовлетворить любопытство.

— Спасибо вам, — улыбнулась она лейтенанту и шепотом добавила: — Мы бы не хотели пока раскрывать свои настоящие имена. Это было бы сложно доказать и вызвало нежелательные осложнения.

— Я понимаю, миледи. Ваше желание для меня закон.

По всему было видно — выбор бывшего маршала Иниго всецело одобрял.

— Как вы тут оказались, Юсиф? Почему до сих пор тянете лямку?

Пожилой лейтенант едва не рухнул, споткнувшись о камень.

— Польщен, не ожидал, что вспомните мое имя.

— Я думал, вы давно уже стали владельцем пивной где-нибудь в Сидиаме.

— Скукота, милорд, эта мирная жизнь. Пустое прозябание, и ничего больше.

— А тут веселее?

Иниго пожал плечами.

— Было неплохо, пока не началась заварушка с кехтанцами. Столько лет они сидели тише воды ниже травы и вдруг вспомнили, что потеряли Арр.

— Или им настойчиво напомнили об этом вопиющем факте, — буркнул себе под нос Джевидж.

Его великокняжеское высочество прекрасно понимал, как достойно ответить на демарш в Южном океане. Так чтобы никому не показалось, будто в природе существуют неуязвимые и недосягаемые. И уязвили, и дотянулись почти через континент. Растет Великий князь, мужает. Это уже не тот спесивый юноша с легкой склонностью к истерии.

— Так что там у вас со скорострельной пушкой? — напомнил Джевидж. — Не проржавела насквозь? Стреляет?

— Разумеется, милорд, и очень даже неплохо это делает. Особенно полыми картечными снарядами на восемьдесят восемь пуль, коих у нас небольшой запас, рассчитанный на три дня обороны.

— А второй такой у вас случайно нет?

— К сожалению. Остальное сущее старье — две трехдюймовки Феррэна и семь древних, как этот мир, гладкостволок «Шершень». Но зато ядер и пороху к ним хватит на месяц осады, если не больше.

В свое время гладкоствольные 12-фунтовые пушки, предназначенные для легких батарей, творили на полях сражений историю. Без малого полвека. Кехтанцы так любили «Шершней», что неохотно перевооружали свою армию. К тому же снаряды, которые использовались в гладкоствольной артиллерии, в общем, ничем особым не отличались от тех, что предназначались для нарезных орудий, а вот их изготовление не требовало особых сложностей и вложений. Зачем же тратить силы и деньги, когда все равно стреляет?

Четырнадцать лет назад эрройя прислали своих переговорщиков буквально накануне начала вторжения. Что-то подобное Росс предполагал, опираясь на донесения своей разведки. Коренные жители Арра не собирались воевать с родственным народом. Напротив, приветствовали воссоединение с Эльлором. Поэтому главнокомандующий заблаговременно приказал предупредить все посты и разъезды, чтобы послов от эрройя без промедления доставили в его штаб, не чиня препятствий.

Когда же четверо степенных мужчин, одетых в куртки и штаны из прекрасно выделанной кожи, в меховых шапках, предстали перед маршалом, то удивление оказалось взаимным. Будь Джевидж более загорелым и отрасти его вороная шевелюра до самых плеч, лицом к лицу не отличить от эрройя. Одни и те же выдающиеся, часто крючковатые носы, тяжелые подбородки, резкие черты, глубоко посаженные глаза, словно… отражение в зеркале.

Надо ли дивиться тому, что эрройя сразу же приняли маршала за своего.

— Старая кровь, — кратко пояснил причину необыкновенного сходства самый молодой из послов — сорокалетний Скала. — Очень старая кровь в роду. Почти все ушли в Арр, но кто-то остался.

Росс принял факт родства с эрройя как еще одно удачное стечение обстоятельств, очередной подарок судьбы. Когда во главе воинства стоит далекий родич по крови, аборигены будут лояльны вдвойне.

И вот новая встреча. Высокая крепкая женщина по имени Подарок — по виду родная сестра Джевиджа. Только глаза темно- карие да округлые, не свойственные мужчине формы тела.

Теперь-то Фэйм осознала, в чем загвоздка, почему Росс так архаично смотрится во фраке или в дорогом костюме. Нарядить его в куртку из лошадиной шкуры шерстью наружу, перепоясать ярким кушаком и повязать голову черным платком — и глаз от лихого степняка не отвести.

— Здравствуй, эрройна.

Но Подарок безмолвно таращилась на вороненка, мертвой хваткой вцепившегося когтями в Джевиджево плечо. Словно птица ей была давно знакома и увидеть ее сидящей на плече у пришлого эльлорца все равно что лицезреть восход солнца с западной стороны горизонта.

Фэйм уж было решила, что они с Россом каким-то образом умудрились нарушить местные религиозные запреты:

— Птица сама к нам прилетела, честное слово.

И тогда эрройна быстро-быстро залопотала что-то на своем языке, застрекотала, будто перепуганная сорока. За много столетий язык их общих предков изменился до неузнаваемости, остались только общие корни да строение предложений. Но в яростной скороговорке чуткое ухо Фэймрил несколько раз услышало… «Диан» и «мальчик».

В таких случаях в романах принято говорить: «От волнения у нее едва не остановилось сердце», и Фэйм всегда считала это сравнение слегка преувеличенным. До этого момента.

Леди Джевидж крепко сжала руку мужа в своей мелко дрожащей ладони.

— Диан? Вы сказали — Диан?! Вы его видели?

Удивительно, но язык не отказался слушаться, и вышло очень спокойно.

«Только не кричать! Не кричать и не умолять!»

— Это его вороненок.

Фэйм метнула полубезумный взгляд на Росса: «Она знает! Пусть она скажет!»

Бывший маршал решительно отодвинул супругу в сторону и грозовой тучей навис над эрройной.

— Где мой сын? — спросил он. — Где Диан?

— У каси, конечно, — без доли смущения сообщила Подарок на чистейшем эльлорском.

В канун зимы ночь над Арром — Последней землей — темна и непроглядна. Проще простого заблудиться во мраке ее, за шелестом жестких степных трав не слышно шагов, и свист ветра заглушает человеческие голоса. В такую ночь надо сидеть возле костра, потягивая горячее вино с душистыми травами, чтобы по правую руку лежала заряженная винтовка, а левый бок согревало женское плечо. И чтобы побратим тихонько напевал эро-сказание. «Тысяча лиц» — вполне подойдет. Глядишь, дойдет повесть и до твоего славного предка-пращура.

Давно, так давно, а Песчаный до сих пор помнил о таких ночах. И все у него было — и чашка с вином, и сладкие губы возлюбленной, и голосистый побратим. Ничего не осталось, все унесла невидимая река. Порой до сердечной боли обидно становилось — все ушли, кого любил и кого ненавидел, унесли с собой в заплечных мешках и радость и удовольствия, а его бросили, точно старого пса, забыв отвязать, когда снимались с временной стоянки. Одного оставили, совсем одного. Не с кем даже волнениями поделиться, ибо запрещено вождю-пророку отягощать жизнь сородичей непосильными тревогами. Стыдно теперь, что скинул часть своих забот на Бирюзу. Поэтому Песчаный не роптал, когда та наказала стеречь близняшек и нянчить Диана. На детишек его глаз и рук еще должно хватить. По крайней мере, так ему поначалу казалось. Но то ли со времен его молодости дети стали бойчее, то ли силенок не рассчитал каси, а когда снаружи наступила ночь, сон сморил не только малых, но и старого. А у стариков сны в основном про молодость, чьи краски не тускнеют с годами, а напротив, становятся все гуще и ярче. Это вчерашний день растрескивается и крошится в руках, словно кусочек мела, а случаи полувековой давности крепче скал и помнятся до крошечных мелочей. Например, как отец учил объезжать диких лошадей. И все как наяву — запах пота, вкус пыли, жгучее солнце, недовольный голос родителя — только во сне. И не хочется пробуждаться, так не хочется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});