Читать интересную книгу Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). - Николой Костомаров

Пробужденное свободомыслие не оставалось на одном пункте; загорелось умственное движение в разных видах. В XV веке, обличая стригольников, митрополит Фотий выказывает такие противоположные между ними черты, которые указывают, что под общим именем стригольников он разумел различные толки, возникшие в северной стране. Видно, что в умах местных филозофов господствовало разнообразное волнение. Одни, так сказать, смахивая на стригольников, в то же время не расходились с Церковью, и Фотий предписывает духовным не брать от них приношений. Очевидно, эти были отличны от тех, которые еще прежде пришли к отвержению всякого приноса в Церковь и расторгнули с нею связь. К тем, которые только расходились с Церковью, соблазняясь способом поставления духовенства, Фотий обращает такие выражения: "а весте еже не ангелы Бог сведе роду человеческому на исправление, но человек достоверных святителей и архиереев постави и иереи, и свою власть от апостолов тем дарова" [256]. Некоторые, недовольные церковью, оторвавшись от нее, чувствовали необходимость богослужения — образовали собственное. Митрополит Фотий приводит, в обличение таких, правило вселенских соборов, воспрещающее даже пресвитерам воздвигать особенный жертвенник и творить службу [257]. Неизвестно, какого рода было это богослужение, а равным образом, какое соотношение было между учреждавшими собственное богослужение, и, по известию митрополита Фотия, отвергавшими даже коренные церковные уставы и предания. Еретики, которых Фотий обличает под общим именем стригольников, доходили уже до чистого деизма, нарицали себе отцом Бога небесного и отвергали не только соборы, предания церковные, но и евангельские и апостольские [258]. Вероятно, эти "помраченные" составляли дальнейшее развитие ереси. О разности, которая тогда возникла в еретических учениях, можно ясно видеть из того, что Фотий в том же послании громит явно два толка, из которых один отвергает священство и иночество, а другой доходит до отрицания воскресения мертвых, подобно саддукеям [259]. Здесь ясно различаются два еретические учения, и последнее показывает уже материализм.

Такое брожение умов господствовало в XV веке в северной Руси, когда, пред падением Новгорода, занесена была ересь рационального жидовства. Вместе с князем Михаилом Олель-ковичем, призванным новгородцами в 1471 г., приехал из Киева ученый иудей Схария и начал распространять еще новое учение. Он нашел готовый материал в умах тех, у которых целость православной веры была потрясена, но они еще не успели прочно утвердиться ни в какой новой теории. Известия об этой ереси показывают, что разбившееся на толки стригольничество представляло такие учения, которые были сходны с разными еретическими учениями древности. Иосиф Волоцкий, ратуя собственно против ереси жидовствующих, говорит, что многие втайне придерживались саддукейской и массалианской ереси [260]. Под саддукейскою разумелся, конечно, материализм, отвергающий будущую жизнь, или, по крайней мере, изъявляющий сомнение в ней. Мы видели, что митрополит Фотий упрекал в этом стригольников в эпоху их разложения на толки. Древняя массалианская ересь имела те же основания, как и богумильская. Вероятно, были в Новгородской и Псковской Земле и такие, что признавали творение Мира делом злого духа. Может быть, это представление зашло в древности чрез бывшее влияние богумилов; но могли образоваться также толки и самобытно, во всеобщем брожении умов, особенно когда и древние язычества верования, и кое-что из народных суеверных мифов, доставляли для этого готовые материалы. Едва ли под словом "ересь" у Иосифа следует разуметь замкнутые, уже вполне сформировавшиеся секты: тогда господствовало скептическое направление; стригольническое движение пробудило мыслительность: не образуя еще определенного вероучения, люди грамотные, склонные к размышлениям и критике, обратились смело на церковное учение, на церковный порядок и на толкование священного писания. Религиозные прения сделались публичным препровождением времени [261]. В этом хаосе толков иудей Схария пустил свою пропаганду. Он совратил сначала одного попа, по имени Дениса, потом поп привел к нему другого попа, по имени Алексия, бывшего в приходе на Михайловской улице. Это были люди мыслящие и просвещенные по тогдашнему времени; их семейства последовали их примеру. Увидав, что пропаганда может пойти успешно, Схария пригласил товарищей ереси — одного по имени Иосифа Шмойла Скаряваго, другого Моисея Хапуша. Денис и Алексий хотели было предать себя обрезанию, но их наставники не дозволили и советовали держать жидовство втайне, а явно показываться христианами. Эти прозелиты, вместе с иудеями, распространяли жидовство: и начали совращаться другие, и миряне, и попы. Замечательно, что духовенство, более книжное и прежде приготовленное к религиозным вопросам, но не имевшее строгого научного образования, легче, чем миряне, подвергалось влиянию пропаганды. Когда Иван III был в Новгороде, то взял Алексия и Дениса к себе в Москву; люди книжные и смышленые, они тотчас получили там отличия: первый сделан был протопопом в Успенском соборе, второй у Архистратига Михаила. Никак нельззя было подозревать в них и тени какого бы то ни было неправоверия. Они были жизни благочестивой и воздержной, кротки, степенны, казались толпе ревностными христианами, а втайне начали распространять ересь. Пропаганда их в Москве была так счастлива, что они, кроме других, совратили любимца великого князя, дьяка Федора Курицына, двух крестовых дьяков, Истому и Сверчка, и архимандрита Зосима. Этот Зосима, сообразно наставлениям своих учителей, умел так искусно скрывать свою ересь, что сохранял репутацию святого мужа и был избран митрополитом. Торжество еретиков казалось после этого надолго упроченным.

Но не так легко было поколебать православие, давно уже ставшее душою всей Руси. Еретические попытки, как ни хитро, как ни искусно были ограждены, как ни ловко избраны были для них верные и выгодные пути, разбились о непоколебимую приверженность русского народа к отеческой вере.

Дальнейшая судьба жидовствующей ереси не принадлежит уже специальной новгородской истории. Когда архиепископ Геннадий с фанатическою ревностью устраивал по новгородским улицам триумфальный поезд еретиков в берестяных шлемах с соломенными венцами, которые приказал зажечь на головах вольнодумцев, — Великого Новгорода уже не стало; в его стенах жили другие люди, с другими нравами и понятиями, а его прежние дети умирали в чужих землях, оставляя потомству удел — забывать прошлое...

Примечания

1

"Сынове их и внуци княжаху по коленом своим и налезоша. себе славы вечныя и богатства многа мечем своим и луком, обладаша же и северными странами и по всему морю даже до предел Ледовитаго моря и окрест желтоводных и зеленоводных вод и по великим рекам Печере и Выми и за непроходимыми высокими горами а стране рекомой Скир по велицей реце Оби до устия Беловодныя реки, еяже вода бела аки млеко: тамо бо звери родятся рекомии соболь. Хождаху же и на египетския страны, воеваху со многою храбростью, показующе в елиньских и зарьварских странах: великий страх тогда от них належаше".

2

"Оставшии же людие нзыдоша из градов в дальныя страны, овии на Белыя воды, иже ныне зовется Белое езеро; овни же на езеро Темное и нарекошася Весь. Иные же по разным и нарекошася различными наименованиями".

3

Рассказ о Волхве по своему колориту бесспорно народный. Змей, залегающий путь — обыкновенный образ древних сказок, сродный всем народам. Профессор Буслаев очень остроумно и справедливо нашел этого Волхва славянского в древней эпической песне о Волхе Вссславиче; Всеслав и Славен — созвучные, легко заменяемые взаимно формы, могли в предании смешиваться. Действительно, в песне о Волхе Всесла-виче он представляется сыном девицы Марфы Всеславьевны и лютого змия; здесь является верование, что духи в виде змиев прилетают к женщинам — верование, зашедшее в повесть о Петре и Февронии и сохранившееся до сих пор между народными суевериями об огненных змиях. Это верование соединено с понятием о полубогах, исполинах, рожденных от земных матерей и отцов нечеловеческого происхождени я. Таким обра зом песня о Волхе Всеславиче пополняет промежуток п сказке: этот Волхов или Волх принадлежит к области исполинов, о которых сохранилось у нас предание, как о существах необыкновенных, хотя и в человеческом образе, составлявших переход от богов к человеку; предания эти связывались с историей местности: на это указывает и местность Волотова. Имя это происходит от Волот, исполин, великан. Что Волх Всеславич и сказочный Волхв одно и то же лицо, показывают и обстоятельства жизни липа, и характер его: Волх Всеславич в песне, как сказочный Волхв, мечты творит, и между прочим Волхв сказочный превращается в змия, а Волх песенный обертывается соколом, волком, туром-золотые рога; в песне он сын змия, в сказке превращается в змия, в сказке он научен от бесов всяким хитростям, в песне он также научается такой мудрости превращений. В сказке он залегает мути к реке "и не поклоняющихся ему овех пожираше, otiex же нспротерзяше и оутопляя". В песне он побеждает индейское царство. Как мне кажется, соответствующего этой победе над индейским царством надобно искать в сказке именно в том, что там рассказывается не о нем самом, а о его преемниках — именно, что они ходили к морю и покорили отдаленные страны: Печору. Вымь. Обь. Самая странная путаница в географии (египетские и елиньские страны) показывает сходство с такой же путаницей в песне об индейском царстве.