Пальцы Ноккура сжались еще сильнее, и он захрипел, наклоняясь вперед, но в следующее мгновение лихорадочно обернулся к застывшим за его спиной гладиаторам.
— Эй, Линн… здесь меньше ста шагов… целься, ты докинешь… где там Линн?
Корабль уже значительно отдалился от берега, частые волны, гуляющие в таширских проливах, били о борт, заставляя судно раскачиваться, Но все же один из гладиаторов Ноккура все-таки разглядел что-то в толпе на берегу и вытянул руку, ухватившись другой за какую-то снасть.
Гвендолен стояла на пристани, по привычке положив пальцы на рукояти кинжалов и щурясь на солнце, отчего выражение ее лица нельзя было разобрать. Суетящиеся вокруг и толкающие друг друга домочадцы Эвнория тем не менее остерегались ее задеть, пусть даже нечаянно.
— Я опасалась, что не попаду в цель с такого расстояния! И наверняка разочарую тебя, мастер Ноккур! — выкрикнула она внезапно. — А поскольку я не смогу это вынести, то сочла за лучшее остаться!
Эвнорий в ужасе отшатнулся, прикрывая глаза рукой, когда услышал яростный вой, раздавшийся с палубы. Многие из его свиты в испуге поднесли ладони к ушам, зажмурившись. Кое-кто даже накинул на голову полу плаща. Смотреть на Ноккура, мечущегося по палубе и расшвыривающего все на своем пути, было на самом деле страшно — волосы растрепались в разные стороны, сросшиеся брови словно выдвинулись вперед и нависли над глазами, отчего казалось, что у него вообще нет глаз, только темные провалы. Вандерцы, ценители боевого бешенства, переглядывались с любопытством и явным уважением.
По-прежнему невозмутимо продолжали смотреть перед собой только двое. Логан скрестил руки на груди, пережидая с терпеливо-снисходительной ухмылкой, едва угадываемой в углах губ — если не приглядываться, его лицо казалось мраморным. Гвендолен продолжала упрямо щуриться, словно разглядывать солнечные блики на светло-зеленой воде таширской бухты — самое увлекательное в мире занятие. Ветер сдувал ей на лицо отросшие рыжие пряди, волосы падали на лоб и лезли в глаза, но она не шевелилась, чтобы их убрать.
— Ты очень ошиблась, Линн! — закричал наконец Ноккур, справившись со звериным воплем, который рвался из горла и мешал выговаривать слова. — Сильно ошиблась!
В очередной раз невольно передернулись все, не исключая Эвнория. Даже Дрей перестал изображать безутешное горе, отнял от лица платок и встревоженно покосился на Гвендолен.
— Очень типично для меня. В цель я попадаю только кинжалами, — пробормотала она себе под нос, ни к кому в особенности не адресуясь. — А во всем остальном без конца промахиваюсь.
— Так вот, они поселились в Прибрежном Чертоге и жили долго и счастливо, пока смерть их не разлучила… Полагаю, хронисты в очередной раз наврали, и на самом деле под конец жизни они уже смотреть друг на друга не могли без отвращения, но сути это не особенно меняет, потому что больше ничего знаменательного с ними не произошло… Послушай. Линн! В конце концов это невежливо! Сама просила рассказать историю Дома Эвнория!
— Я закрыла глаза, чтобы лучше запомнить.
Гвендолен встряхнула головой, выпутываясь из сонной пелены. Они сидели, прислонившись спиной к нагретой солнцем террасе в висячих садах, вернее, Гвендолен сидела, пытаясь поудобнее пристроить голову на изгибах мраморных перил и наконец задремать. Дрей бродил вокруг, то опускаясь на траву и скрещивая ноги в умопомрачительных башмаках с раздвоенными и загнутыми кверху носами, то вскакивая и совершая витиеватые пируэты от лица представляемых собеседников. Наверно, в любое другое время Гвендолен не оставила бы его старания без комментариев. Но сейчас ею овладело полное невнимание к происходящему, словно она была таким же камнем, веками лежащим среди других на террасе над морем.
— Молодой девице не следует столько запоминать, Линн. От этого портится цвет лица.
— Тогда зачем ты три часа подряд заталкиваешь мне в голову тридцать пять поколений предков Эвнория?
— Чтобы ты отвлеклась и перестала так напряженно думать. Потому что тогда у тебя испортится не толкьо цвет лица, но и характер.
— В таком случае ты опоздал лет на двадцать, — Гвендолен оттолкнулась от перил и обхватила руками колени. В подобной позе спать хотелось немного меньше. — Потому что характер у меня испортился очень давно.
— В самом деле? — Дрей изобразил неподдельное изумление, всплеснув руками. — Что же теперь делать? Ну ничего, самоотречение и смирение — вот высшие добродетели, которых надо придерживаться. Мы будем покорно сносить твой дурной характер, благодаря судьбу за ниспосланные нам испытания.
— Это в каком смысле?
— Разве я не говорил тебе, что Эвнорий приглашает тебя остаться в Доме?
— Приглашает? В качестве кого?
Гвендолен прищурилась, опустив подбородок на скрещенные руки. Последнее время ее глаза по цвету точно совпадали со сталью ее кинжалов, и когда она бросала на собеседника мрачноватый взгляд, чуть искоса, то невольно казалось, что она выхватывает клинок из ножен.
— Ну… ты могла бы быть телохранителем… его… или Ниабель…
— До конца жизни Эвнорию понадобятся не телохранители, — резко произнесла Гвендолен, выпрямляясь, — а хорошо укрепленные стены и три сотни орденских воинов. Я ему не пригожусь.
— А мне?
— Ты тоже приглашаешь меня остаться?
Дрей внезапно перестал выделывать танцевальные фигуры на траве и опустился рядом. Теперь, когда они сидели совсем близко друг от друга, его глаза смотрели прямо в глаза Гвендолен, а не снизу вверх, как обычно. Было особенно хорошо заметно, сколько в них печали — не временной человеческой грусти, вызванной каким-то событием или словом, а вечной тоски, происходящей от существования мира. И еще в его зрачках светилось что-то вроде понимающей и очень осторожной нежности — выражение, которое Гвендолен не видела ни у кого, даже у Баллантайна, и меньше всего предполагала увидеть у смотрящих на нее мужчин.
— Я не приглашаю, — сказал он чуть хрипло. — Я прошу. Очень прошу.
— В качестве кого?
— Линн, сокровище мое, — Дрей еле слышно вздохнул. — Любой мужчина старше двенадцати лет и моложе восьмидесяти, кто не слишком сильно жалуется на здоровье, хотел бы тебя в одном единственным качестве. А у меня пока что со здоровьем все в порядке, поэтому я не исключение. Но что-то мне подсказывает, что ты вряд ли захочешь того же. По крайней мере вот так, сразу.
Он внезапно резко поднялся и отошел к краю террасы, отвернувшись, словно не желая ничего читать на лице Гвендолен. Неотрывно глядя на горизонт, где сине-зеленое море перетекало в сине-розоватое небо, Дрей закончил свою непривычно серьезную речь:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});