В первых числах мая поставили на могиле фото Н. С. в черном пиджаке и со звездами. Многие звонили и спрашивали, почему стоит фотография, где Н. С. снят даже без галстука? (Поставил Сережа по своему выбору.)
Скульптор Неизвестный (фамилия) показал проект памятника. Не особенно мне понравился, Сергею и другим понравился.
26 июня 1972 года. Мучает меня много недель вопрос, чувствовал ли Н. С., что он умирает? В один из дней в больнице, утром, когда я сидела у его кровати, он сказал такую фразу: «Вот и с Леной так нехорошо получилось…» Было ли это продолжением его мыслей о его собственном тяжелом положении, после трудной ночи… Ведь все ночи он мучился приступами сердечной боли.
Сегодня еду в город (с дачи), у Лены t=38, сердечные боли. Завтра возьмут ее в больницу на ул. Грановского. Требовалось специальное разрешение начальника 4-го управления Чазова, так как по его приказу туда кладут только определенную категорию лиц (в отделе госпитализации месяц назад отказали).
Давно не была на могиле, кружится голова. Сергей и Галя посадили какие-то цветы, надо посмотреть, как выглядит.
10 июля 1972 года. Аленушке очень плохо. Вторая неделя, как она лежит в больнице на улице Грановского, а улучшений мало. Очередная вспышка задела сердце, двустороннее воспаление легких, болит живот, одышка, большая слабость. Удалось остановить падение лейкоцитов, температура упала, субъективно состояние улучшилось, но объективно, говорит доктор, почти нет улучшения, о котором стоило бы говорить.
Что имел в виду Н. С., говоря о Лене тогда, в больнице? Неужели он мог предвидеть?
3 августа 1972 года. Все! Лена умерла 14 июля, кремировали 18 июля, похоронили урну 1 августа в могилу бабушки (Екатерины Григорьевны Кухарчук), моей мамы на Новодевичьем кладбище. Для этого потребовалось разрешение Моссовета.
Витя совсем извелся, похудел, погас как-то. Не хочет ночевать с нами на даче, не хочет со своей мамой, живет один в квартире в Староконюшенном переулке.[103]
Со мной на даче жила Вера Федоровна, мама Вити, сейчас живет Анна Осиповна Тарасова.[104] Галя и Сережа приезжают в пятницу, уезжают в воскресенье.
Рада очень переживала смерть Лены: похудела, почернела. У меня перед глазами стоит, как она прижимала к груди урну с прахом Лены, пока готовили место в могиле, потом отдала Вите, и он опустил урну на место. Мастер зацементировал, бросили мы по горсти земли, постояли пока забросали землей могилу. Подруги Лены — Ляля из Багдада и Ляля московская[105] посадили цветы, посеяли траву, вымыли надгробие, поставил Витя мраморную доску с именем Лены.
Потом все пошли к могиле Н.С., там навели порядок с цветами, полили землю.
Пришли Витины и Сережины товарищи, родители Гали, пробыли с нами до конца.
Юлия Никитична не приезжала, она себя плохо чувствует, мы и доктор ей не советовали ехать в 30-градусную жару в таком состоянии.
Болит душа за Лену и не верится, что она никогда не придет. И Н. С. тоже. Все забочусь о них в мыслях. Теперь очередь за мной.
19 августа 1972 года. Сегодня ночью приснился мне Н. С. Выглядел усталым, так, как он выглядел в последние месяцы в 1971 году. Он лег в постель в незнакомой комнате, устал. Когда я позвала его в другое место, он сделал жест недовольства и сказал: «Уже лег, не пойду». И я проснулась. Удивительно, что не забыла сон.
Витя ездит на кладбище каждый день: к Лене, потом к Н. С., поливает траву, цветы. Вчера рабочий кладбища Леша сказал ему, что накануне к вечеру пришли два лейтенанта и поливали могилу Н. С. Хорошо, что Н. С. похоронен на кладбище, люди приходят к нему, все кто хочет, и много людей, цветы свежие на могиле все время.
Живу с весны в Жуковке с кем-нибудь: Ника, Сережа с Галей, Анна Осиповна, мать Вити. Пока я тут, чувствую себя более-менее нормально. В Москве пока мне плохо, наверное, из-за жары. Выезжаю в Москву только в поликлинику.
«Что имеем — не храним, потерявши — плачем…»
(?Шота Руставели)
«Чтобы стать оптимистом, надо пережить отчаяние и победить его»
(композитор Скрябин).
29 сентября 1972 года. Уехала вчера Вера Гостинская,[106] прожила со мной в Жуковке 25 дней. Из добрых побуждений она меня «развлекала» разговорами, смехом непрерывным, а я так устала, что обрадовалась ее отъезду. Вот так получается.
Из статьи Александра Кривицкого «Итальянские силуэты», ЛГ (Литературная газета), 27 сентября 1972 г. «Неофашизм двоедушен, как изощренный политик, холодно свиреп, как наемный палач, труслив и неврастеничен, как профессиональный уголовник… Античеловеческая политика зовет на помощь биологию, вовлекая в свою орбиту, да и намеренно культивируя порочные характеры». «Morte al popolo» — «Смерть народу» — на лозунге на фасаде старого дома на Пьяцца де Ла Республика.
6 октября 1972 года. Заехала на кладбище в 14–00, не заходя домой. Посадила тюльпаны Лене, почистила могилу Н.С., поставила гвоздики. Когда шла под стеной старого кладбища, встретила пару пожилых людей. Он, проходя мимо меня, смотрел на боковую дорожку, позвал: «Ира, пойдем еще к Никите Сергеевичу». Она ответила из-за чьего-то памятника: «Пойдем, пойдем к нашему родному».
Когда возилась у могилы Н.С., подошла группа людей. Я подрезала цветы и головы не поднимала. Вдруг над моей головой раздается мужской голос: «Нина Петровна, что передать Вашим истринским знакомым? Я с ними часто говорю…»
Другой отозвался: «Тут со всех концов… Мы с Дальнего Востока…» Женщина говорит: «Много доброго Н.С. сделал для моей семьи».
21 октября, в Жуковке.[107] Пока я на даче, чувствую себя хорошо, вожусь на кухне, легко хожу, не устаю. В Москве же очень быстро устаю, еле добредаю из поликлиники домой (4 квартала).
Руки очень беспокоят, немеют, надо ходить в поликлинику, иначе я бы сидела в Жуковке, даже в одиночестве. В Москве тоже сижу в квартире одна, вернее — топчусь. Может быть, и устаю от этого.
Ездили с Сережей и Радой к скульптору Эрнсту Неизвестному, смотрели проект памятника Н. С. в миниатюре. Последний вариант лучше первого. Оказалось, что нет монолитных плит, и скульптор должен придумывать новый вариант из кусков гранита и мрамора. Долгое это дело.
Несколько дней жила со мной на даче Галина Ивановна Бурмистренко.[108] С ней очень легко быть, вспоминались пред— и послевоенные годы в Межигорье.[109] Молодые (относительно) годы, — в памяти многое осталось. Как родная.