— Дай угадаю, — проговорила я. — Командиром одного из подлетевших на помощь поисково-спасательных звездолётов был Бен Олдридж.
Азаров кивнул.
— Да, Бен просёк ситуацию, отыскал в ближайшем к пульту аварийной системы отсеке труп и поднял его. Зомби прошёл по коридору, не чувствуя боли и страха и сделал то, что приказал ему Бен. Люди спасены. Награда нашла героя. Парень не страдал больше, чем ему уже досталось. Всё это к вопросу о пользе некромантии в спасательном деле.
— Он сразу признался, что сделал это?
— Конечно. Он же знает, кто я. Мы все друг о друге знаем. Вернее, он знал обо мне, но я знал только его отца. Увидев фамилию Олдридж, я тут же понял в чём дело, но мне тогда и в голову не могло прийти, что он прирождённый некромант. У нас любой, кто занимается чёрной магией всерьёз, может сделать зомби. Ты это сама знаешь. Я понял, что он чародей, пригласил его на чашку чая, тогда и узнал о его способностях. Он мне понравился, но этот дар… как тёмное пятно, всегда был перед глазами. Я не до конца ему доверял, а он слишком скрытен. Он привык прятать свои чувства, и плохие, и хорошие. Я не знал, каких у него больше. Бережёного Бог бережёт. Решил, что возьму его к себе, присмотрюсь. Если что, он у меня под присмотром. В общем, впал в ту же ересь, что и его отец.
— А факт психокоррекции тебя не смутил?
— А ты знаешь, что он выбрал повышенные значения уровня сострадания? — ответил он вопросом на вопрос. — Подозрения при отсутствии точной информации искажают восприятие действительности. Я думаю, что ему не так уж нужна была эта коррекция. Он уже был полон сострадания и любви к людям, это его отец жёстким воспитанием и тотальным контролем задавил, заблокировал в нём эти чувства. Бен чувствовал этот блок и знал, что за ним что-то есть, какая-то важная часть его личности, без которой он не может ощущать жизнь во всей полноте. Поэтому он и сдвинул показатели вверх. А я решил, что он искусственно пытался сделать себя лучше, потому что ощущал свою порочность.
— Тебя послушать, так Бен — ангел, — проворчала Изабо.
— Бен — хороший человек, — устало возразил Азаров. — И я без него никуда не улечу. Может, тоже останусь и построю хижину на другом склоне.
— Вряд ли это жертвенное решение имеет смысл, — заметила я. — Мы никуда не летим, по крайней мере, пока, потому что оба звездолёта мертвы.
— Это точно, — пробормотала Изабо. — И я почему-то сомневаюсь, что они оживут. Нет никаких признаков того, что что-то изменится.
— Есть, ты просто не замечаешь их, — проговорил Азаров и снова развернул своё кресло к выходу из отсека.
Вскоре раздались шаги, и на пороге появился Ноттингем. Поприветствовав меня, он посмотрел на командира.
— Командор, вернулся лейтенант Набиев. Он не один. Вам лучше посмотреть.
— Посмотрю, — согласился Азаров и, кивнув мне, поднялся и опустил на пол Василия, который тут же решительно направился впереди него к выходу.
Выйдя на улицу, мы увидели, что на поляне возле звездолёта появилась большая телега, запряжённая двумя рыжеватыми пони. Причём эта телега была заполнена ребятишками разного возраста, сидевшими на мешках с вещами. Они с восхищением смотрели на огромный серебряный звездолёт, пока не замечая ничего вокруг. Салим Набиев, невысокий, коренастый, с чёрной бородой, в светлой домотканой одежде стоял возле телеги, а рядом с ним застыла растерянная молодая женщина с маленьким мальчиком на руках.
Увидев Азарова, Набиев решительно двинулся к нему и доложил о своём прибытии, после чего немного помолчав, добавил:
— Командор, прошу принять на борт мою семью: жену Амэ и шестнадцать детей. Я их тут одних оставить не могу, а дома, сами понимаете, у них возможностей для успешной жизни будет больше, чем здесь, образование получат, хорошими людьми вырастут, много пользы Земле принесут.
— Ну, если это ваша семья, лейтенант, то у меня возражений нет, — улыбнулся Азаров.
Я подумала, что это первая улыбка, которую я увидела на его лице за последнее время.
— Скажите, лейтенант, — произнесла я, — а почему вы решили вернуться на звездолёт? Именно сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он немного смутился и обернулся назад, чтоб посмотреть на своё большое семейство, а потом снова взглянул на меня.
— С тех пор, как капитан Ченг ушёл из деревни, я всё думал и, наконец, решил, что оставаться здесь будет неправильно. У меня выбор был невелик: или остаться с семьёй и отказаться от возможности вернуться домой, или вернуться вместе с ними и дать своим детям целую Землю в подарок. Выбор очевиден. А что сейчас… У меня вдруг возникло ощущение, что ещё немного, и я опоздаю. Как видите, не опоздал.
— Хорошо, что ты вернулся, Салим, — заметил Азаров и обернулся к стоявшему рядом Ноттингему. — Джим, помоги ему разместить детей и оформи необходимые документы.
— От руки? — с некоторой ехидцей уточнил тот.
— Проблемы? — усмехнулся Азаров.
— Никак нет, командор, — покачал головой Ноттингем. — Разрешите выполнять?
— Давай.
Я заметила, как посветлело лицо Азарова, когда он наблюдал, как аккуратно стажёры снимают с телеги детей, а те, не отрываясь, смотрят на чернокожего Ганжу и даже пытаются потрогать его лицо, видимо, что б стереть с него сажу.
— И что это, как не признак того, что скоро у нас будет возможность улететь отсюда? — спросил Азаров, посмотрев на меня.
— Я буду уверена, когда вернутся все, — ответила я. — Включая Бена. У меня почему-то такое чувство, что он тоже вернётся.
— Надеюсь, оно тебя не обманывает, — снова помрачнел он и направился к трапу звездолёта.
К обеду я решила вернуться в свой лагерь и наверно моего ухода никто не заметил. Экипаж «Паладина» был занят своим многочисленным юным пополнением. Офицеры и стажёры, соскучившиеся по собственным детям, внукам, младшим братьям и сёстрам, старались как можно лучше устроить детей Салима, накормить их повкуснее, приласкать и развлечь. Со склада принесли игрушки, приготовленные на случай эвакуации детей, оттуда же достали детские кроватки и дополнительные палатки. А зардевшийся от счастья и нахлынувшего энтузиазма Франческо Гримбальди крутился у своей любимой плиты, подгоняя помощниц, чтоб как можно скорее приготовить для малышей какую-то особую пасту, которую в детстве готовила ему бабушка.
Короче, всем было не до меня, и я вернулась на «Пилигрим» как раз к тому моменту, когда члены моего экипажа садились за столы. Джулиана среди них не было, потому после обеда я взяла у Бетти судки, в которых она обычно приносила еду вахтенным, и поднялась в медотсек.
Джулиан стоял возле большого белого кокона, на бортике которого поблескивали работающие экраны и перемигивались сигнальные огоньки. Здесь всё казалось мне странным, может, потому, что я уже отвыкла от работающей аппаратуры, от этого тихого, едва уловимого звукового фона, который обычно всегда присутствует на живом звездолёте. Это было так странно и так приятно, и тоже, как и возвращение к нам наших товарищей, давало надежду на то, что скоро и остальные системы баркентин заработают, и мы сможем вернуться домой.
Поначалу я даже пыталась выяснить у Джулиана, как так получилось, что именно здесь заработала умирающая в других отсеках электроника, но он только отмахнулся от этого глупого вопроса. Какая разница, как? Главное, что работает! Технические детали его не интересовали. Он мечтал спасти своего короля, и у него получалось.
— Как он? — спросила я, увидев, что Джулиан списывает в блокнот показания с приборного щитка капсулы.
— Хорошо, — кивнул он и его сосредоточенный взгляд упал на разноцветные судки у меня в руках. — А что, уже обед? Это кстати!
Он отложил блокнот и пошёл мыть руки, а я, немного прибрав у него на столе, освободила место для посуды. Пока он ел, я поглядывала на капсулу, пытаясь представить, что там внутри, и рассказывала ему о разговоре с Азаровым и о возвращении Салима, о детях и о том, как оживились с их прибытием члены экипажа «Паладина».