Вот и еще одна перемена, порожденная пустыней…
Дождь прекратился, но отовсюду капало и воздух был прохладным. Тучи разошлись, и Эсменет увидела Небесный Гвоздь — словно сверкающий пупок между разошедшимися полами шерстяного одеяния. Если поднять голову и смотреть только на Гвоздь, можно вообразить себя где угодно — в Сумне, в Шайгеке, в пустыне или в одном из колдовских Снов Ахкеймиона. Эсменет подумала, что Небесный Гвоздь — единственная вещь, для которой не имеет значения ни «где», ни «когда».
Два человека — судя по виду, галеоты, — устало брели в ее сторону через темноту и грязь.
— Истина сияет, — пробормотал один из них, когда они приблизились; лицо его было в пятнах от сильных солнечных ожогов, полученных в пустыне.
Потом они узнали Эсменет…
— Истина сияет, — отозвалась она, опуская лицо.
Она пряталась от их взволнованных взглядов, пока онине прошли дальше.
— Госпожа… — прошептал один из галеотов; у него словно бы перехватило дыхание от благоговения.
Люди все чаще и чаще вели себя в присутствии Эсменет робко и подобострастно. И похоже, это все меньше смущало ее и все больше ей нравилось. Это был не сон.
Откуда-то донеслась резкая мелодия. Это шрайские жрецы подули в молитвенные трубы, и правоверные айнрити преклонили колени у самодельных алтарей. На миг эти ноты напомнили Эсменет крики Серве, как они звучали бы издалека.
Горе Эсменет сменилось раскаянием. Почему она в пустыне охотно отдала Серве свою воду и едва не отдала жизнь, а теперь не смогла подарить ей мгновение радости? Что с ней? Она ревнует? Нет. От ревности человек с горечью поджимает губы. Она не ощущала горечи…
Или все-таки ощущала?
«Келлхус прав… Мы не знаем, что нами движет». Всегда есть что-то большее.
Грязь под ногами была прохладной — такой непохожей на дышащий жаром песок.
Крики, раздавшиеся в ближайшей палатке, напугали Эсменет. Она поняла, что там лежит больной, страдающий от гемофлексии. Эсменет попятилась, борясь с желанием взглянуть, кто это, предложить поддержку и утешение.
— Пожа-алуйста… — выдохнул слабый голос. — Мне нужно… мне нужно…
— Я не могу, — сказала Эсменет, с ужасом глядя на неясный силуэт хижины, сооруженной из ветвей и кож.
Келлхус изолировал больных и требовал, чтобы им помогали только те, кто переболел и выжил. Он сказал, что Ужасный Бог передает болезнь через вшей.
— Я валяюсь в собственном дерьме!
— Я не могу…
— Но почему? — донесся жалкий голос. — Почему?
— Пожалуйста! — негромко воскликнула Эсменет. — Пожалуйста, пойми! Это запрещено.
— Он не слышит тебя…
Келлхус. Его голос казался чем-то неизменным. Он обнял Эсменет; его шелковистая борода скользнула по ее шее.
— Они слышат лишь собственные страдания, — пояснил Келлхус.
— Совсем как я, — отозвалась Эсменет.
Ее вдруг одолели угрызения совести. Ну зачем ей понадобилось убегать?
— Ты должна быть сильной, Эсменет.
— Иногда я чувствую себя сильной. Иногда я чувствую себя обновленной, но тогда…
— Ты на самом деле обновлена. Мой отец переделал нас всех. Но прошлое остается прошлым, Эсменет. Если ты была кем-то, ты этим была. Прощение требует времени.
Как ему это удается? Как он может так легко, без малейших усилий, говорить с ее сердцем?
Но Эсменет знала ответ на этот вопрос — или думала, что знает.
Люди, как сказал ей когда-то Келлхус, подобны монетам: у них две стороны. Когда одна из сторон видна, другая остается в тени, и хотя все люди являются и тем и другим одновременно, они знают лишь ту сторону себя, которую видят, и те стороны других, которые видели, — они способны на самом деле познать лишь внутреннюю часть себя и внешнюю часть окружающих.
Сперва это казалось Эсменет глупостью. Разве внутренняя часть — это не целое? Просто окружающие недостаточно его постигают. Но Келлхус попросил ее поразмыслить надо всем, что она свидетельствовала в окружающих. Сколько она видела непреднамеренных ошибок? Сколько изъянов характера? Самомнение, звучащее в брошенных мимоходом замечаниях. Страхи, прикидывающиеся суждениями…
Недостатки людей написаны в глазах тех, кто смотрит на них. И именно поэтому каждый так отчаянно хочет добиться хорошего мнения о себе. Именно поэтому все лицедействуют. Они в глубине души знают, что то, какими они видят себя, лишь половина того, чем они являются на самом деле. И им отчаянно хочется быть целыми.
Келлхус говорил, что истинная мудрость заключается в том, что находится в промежутке между этими двумя половинами.
Лишь позднее Эсменет подумала так о самом Келлхусе. И с потрясением осознала, что ни разу — ни разу! — не видела ни единого изъяна ни в его словах, ни в поступках. Именно поэтому он казался беспредельным, словно земля, раскинувшаяся от маленького круга у нее под ногами до огромного круга под небом. Келлхус стал ее горизонтом.
Для Келлхуса не было ни малейшей разницы между тем, чтобы видеть и быть видимым. И более того, он каким-то образом оставался извне и видел изнутри. Он сделался целым…
Эсменет запрокинула голову и взглянула ему в глаза.
«Ты здесь, ведь правда? Ты со мной… внутри».
— Да, — сказал Келлхус, и Эсменет показалось, будто на нее смотрит бог.
Она сморгнула слезы.
«Я твоя жена! Твоя жена!»
— И ты должна быть сильной, — сказал он, перекрывая жалобный голос больного. — Бог очищает Священное воинство, очищает для похода на Шайме.
— Но ты сказал, что мы можем не бояться болезни.
— Не болезни — Великих Имен. Многие из них начали бояться меня… Некоторые считают, что Бог наказывает Священное воинство из-за меня. Другие опасаются за свою власть и привилегии.
Неужто он предвидит нападение, войну внутри Священного воинства?
— Тогда ты должен поговорить с ними, Келлхус! Ты должен сделать так, чтобы они увидели!
Келлхус покачал головой.
— Люди восхваляют то, что им льстит, и насмехаются над тем, что их укоряет, — ты же это знаешь. Прежде, когда меня слушали лишь рабы и простые пехотинцы, знать могла позволить себе не обращать на меня внимания. Но теперь, когда их самые доверенные советники и вассалы принимают Поглощение, они начинают понимать истинность своей власти, а вместе с этим и свою уязвимость.
«Он обнимает меня! Этот человек обнимает меня!»
— И что тогда делать?
— Верить.
Эсменет смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.
— Тебе и Серве, — продолжал Келлхус, — ни при каких обстоятельствах не следует ходить без сопровождения. Они, если сумеют, используют вас против меня…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});