Читать интересную книгу 1917. Российская империя. Падение - Эдвард Радзинский

К примеру – Александр Иванович Гучков, почтенный человек – действительный статский советник, гласный петроградской городской Думы. Столыпин предлагал ему быть министром, но он отказался. В новой Думе Гучков поносил разом всех великих князей…

Покушения продолжались: застрелен усмиритель Москвы генерал Мин…

Взорвали бомбу на Аптекарском Острове – на даче Столыпина. Была суббота, приемный день премьера, его ожидало множество посетителей в комнатах нижнего этажа. Во втором этаже дачи были жилые комнаты, там играли дети Столыпина – дочь и сын.

Трое офицеров вошли в дом. Охранник тотчас заметил какой-то дефект в их военной форме и попытался задержать их. Тогда с криком: «Да здравствует революция!» – один из них бросил бомбу. Все, кто был в комнате, и сами террористы погибли. Сила взрыва была такова, что деревья на набережной Невы вырвало с корнем. Сам Столыпин был опрокинут на пол взрывной волной, но совершенно не пострадал. Под обломками разрушенного дома копошились раненые люди, валялись куски человеческих тел… Там обнаружили раненую дочь Столыпина. Своего четырехлетнего сына Столыпин сам извлек из-под груды обломков.

И в это же время случилось невероятное – царя всея Руси сделали затворником в собственном доме. Николай узнал, что в Петергофе, где он проводил лето, появились террористы…

«Мы сидели здесь почти запертые в «Александрии». Такой стыд и позор говорить об этом… Мерзавцы анархисты приехали в Петергоф, чтобы охотиться на меня, Николашу, Трепова… Но ты понимаешь мои чувства: не иметь возможности ни ездить верхом, ни выезжать за ворота куда бы то ни было. И это у себя дома в спокойном всегда Петергофе! Я краснею писать тебе об этом», – сообщал он матери.

Его тогдашняя жизнь протекала под охраной, без прогулок, в постоянном ужасе за безопасность Аликс и детей – будто репетиция будущей жизни – через 12 лет.

«Агунюшко», «Солнечный Луч», «Бэби», «Маленький человечек» – так они называли своего больного мальчика. И он – отец и царь – не мог защитить его от бомб в собственном доме! В нем произошел переворот. Он должен был отплатить за все муки и унижения. И он должен был сохранить державу – усмирить мятежников, дать покой стране. Этого требовала тень отца, этого требовали Аликс и мать. «Должны быть истреблены чудовища!» – писала она ему.

И он постарался быть беспощадным… Но вряд ли бы ему это удалось, если б рядом с ним не встала мощная фигура – Столыпин. У Столыпина, человека твердого, неукротимо властолюбивого, было одно общее с мягким Николаем: он обожал семью и был очень зависим от любимой жены. Страдающие раненые дети ожесточили жену и мужа. Теперь Столыпин был готов карать и вешать. «Столыпинским галстуком» будут называть революционеры веревки на своих шеях.

Еще в июне 1906 года Дума отменила смертную казнь. Но, пока Европа присылала поздравительные телеграммы, Николай принял закон о военно-полевых судах.

И виселица принялась за работу. Со времен Ивана Грозного Россия не видела такого количества смертных казней.

Когда Витте напомнил бывшему либералу Столыпину о прежних его взглядах, министр ответил: «Да, это все было… До взрыва на Аптекарском Острове».

26 августа 1907 года Государь «высочайше повелеть соизволил объявить командующим войсками», что они должны «озаботиться», чтобы царю не представлялись телеграммы о помиловании.

Во времена его отца был повешен Александр Ульянов. Казнь брата сформировала характер будущего вождя революции Владимира Ульянова-Ленина. Казнь и кровь вошли в его подсознание.

При Николае по всей России братья и сестры убиенных клялись в ненависти к царю.

«Уж очень не хочется умирать: ночью поведут на задний двор, да еще в сырую погоду, в дождик. Пока дойдешь, всего измочит, а мокрому каково висеть… Встанешь утром и как ребенок радуешься тому, что ты еще жив, что еще целый день предстоит наслаждаться жизнью…» – такие письма читали в семьях.

В крови он стал наследником, в крови был царем этот милый, добрый человек… Кровавое воскресенье, кровавая Ходынка. Кровь первой революции… И как предсказание грядущего, кровью исходил его несчастный мальчик…

Закончилась первая революция. Удивительная репетиция будущего – того, что случится через 12 лет, – предстала перед ними. Но предостережение прошло даром.

Он и Аликс так и не поняли: революцию усмирили не пули, но буквы на бумаге, которые написал его министр и которые подписал Николай. Мудрый Витте уже тогда предсказал: это погубит их. Сидя в своем кабинете и размышляя над событиями эпохи, старик написал страшные слова:

«Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть… И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника… Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел подобных ужасов».

И Бог дал: Витте умер в начале 1915 года. Перед смертью старик написал письмо Николаю и распорядился, чтобы оно было подано Государю после его, Витте, смерти. Так Николай получил это загробное послание.

В письме Витте просил царя передать его графский титул «любимейшему внуку своему Л. К. Нарышкину: пусть он именуется «Нарышкин, граф Витте». Но это был только повод. Важнейшее шло после просьбы. Это был перечень величайших деяний Николая, связанных с именем Витте. И на первом месте была конституция: «Это ваша бессмертная заслуга перед народом и человечеством».

Своим напоминанием о конституции умирающий старик не собирался уязвить Николая или напомнить ему о своих заслугах. Великий политик – он уже тогда, в 1915 году, почувствовал странную схожесть ситуации с тем, что было накануне трагического 1905 года. Он понял: скоро грянет гром. И он решил еще раз напомнить царю главный урок 1905 года: уметь уступать!

Но в тот год Аликс и Николай были озабочены очередной битвой с Думой. И Николай рассердился напоминанию о «прежнем грехе» (так он теперь называл конституцию). И не выполнил маленькую просьбу своего бывшего министра: Л. Нарышкин так и не стал графом Витте.

Но есть еще одна точка зрения на эту репетицию будущей гибели империи:

«В Смутное время, в XVII веке, когда пресеклась в России древняя династия и наступила всеобщая Смута, когда бояре предавали иноземцам Русь, власть церковная – Патриарх – сохранила Россию. Недаром при первом Романове Патриарх носил титул «Великого Государя». Петр Великий, чтобы усилить светскую власть, уничтожил патриаршество. Два столетия без Патриарха ослабили церковь. При Николае заговорили о восстановлении патриаршества, но дальше разговоров не пошли… Когда наступили события первой революции, царь должен был понять: он слаб. Господь в милости своей дал ему это предостережение. В предчувствии новых великих бедствий Николай должен был восстановить второй центр – вернуть власть Патриарха. Только сильная церковь могла удержать Святую Русь от окончательной катастрофы… Но царь не понял предостережения».

Глава 4

Могущественная пара

Революция в России совпала с революцией в Семье. В это время в Царском Селе появляются двое… Эти двое мало отражены в дневниках Николая, хотя занимали большое место в его жизни. И в жизни Семьи. И страны.

Подруга

В своих мемуарах Анна Танеева пишет о своем роде: ее отец Александр Сергеевич Танеев был статс-секретарем, обер-гофмаршалом двора и главноуправляющим Собственной Его Императорского Величества Канцелярией. Ее дед и прадед занимали эти должности при прежних императорах, ее другой предок – победитель Наполеона фельдмаршал Кутузов.

Правда, она не упоминает в своей книге еще об одном предке, которого светская молва связывала с родом Танеевых, – об императоре Павле I. Кровь этого безумного императора (точнее, его незаконного ребенка) текла в жилах Ани Танеевой. Да, она тоже была из рода Романовых.

В 17 лет она, опьяненная выходом в свет, танцует на 22 балах. Молодая фрейлина представлена императрице. Аликс заметила ее.

И вскоре скороход (была такая должность во дворце – будто из сказки Андерсена) по прозаическому телефону сообщает Ане: ее приглашает императрица.

Их первый разговор. Аня Танеева рассказывает Аликс: в детстве она заболела тифом, была при смерти, но отец позвал Иоанна Кронштадтского – и тот молитвой своей поднял ее с одра болезни. История должна была произвести впечатление на императрицу. Чудо исцеления – только об этом думает Аликс, глядя на сына.

Аня очень музыкальна. И с самого начала ей удалось взять верную ноту.

Вскоре ее позовут в плавание на царской яхте. В столь любимое в Царской Семье путешествие – в финские шхеры.

В залитой солнцем каюте они играют в четыре руки на фортепиано. Впоследствии Аня трогательно расскажет Аликс, как от волнения стали каменными ее руки…

Потом они пели дуэтом. У Аликс – контральто, у Ани – сопрано. Так сразу сложился этот роковой дуэт.