Читать интересную книгу Воровская трилогия - Заур Зугумов

Глава 12

Теперь, лежа в купе поезда, я отчетливо видел перед собой выражение глаз этого мусора и слышал его слова, а главное, клятву, которую у нас в Дагестане даже самые ярые мусора никогда не бросают на ветер, и вспомнил все то, что я тогда пережил, уже находясь в камере, после «откровений» Рашида.

Неожиданно мои воспоминания прервали возгласы, доносившиеся из всего вагона: люди встречали наступивший Новый, 1988 год. Двое моих юных провожатых-мусоров тоже отмечали его в купе через стенку, где ехали молодые девчата-учительницы на стажировку в Баку. Лишь старый мусор-боров охранял меня, лежа напротив и читая какой-то журнал. Для таких, как он, праздник случался лишь тогда, когда другим выпадало горе. Это – особый сорт легавых. Они рождены от союза ведьмы с дьяволом, наверно, поэтому им всегда чуждо все человеческое.

Я вновь углубился в свои воспоминания, пока сон не сморил меня. Проснулся я под утро от удушающего кашля, когда состав уже подходил к Сапунчинскому вокзалу города Баку. В вагоне все мирно спали после веселой встречи Нового года. Молодых мусоров в купе не было, зато майор был на стреме. Одетый и даже обутый в начищенные до блеска яловые сапоги, он лежал на противоположной от меня нижней полке и неусыпно наблюдал за мной сквозь еле приоткрывшиеся веки. В этот момент мне было не до игр в кошки-мышки, поэтому я встал и, резко выйдя из купе, направился в сторону ближайшего тамбура.

Этот демон тут же выскочил за мной, но я успел забежать в туалет и закрыть за собой дверь на засов. Приведя себя в порядок, я собирался выйти, но, услышав какой-то спор за дверью, задержался. Мое настроение улучшилось: сукин сын ругал своих коллег за то, что они бросили его одного и ушли пьянствовать и заниматься развратом на всю ночь. На это они отвечали ему спокойно, что мы, мол, и тебя звали с собой. Ведь ты же сам видишь, что человек очень болен и ему отдохнуть хочется, а не бежать. Сам ведь говорил, что он не сегодня завтра Богу душу отдаст, так чего же ты боишься оставить его одного в покое?

Долго еще, наверно, не закончилась бы их ссора, если б я резко не открыл дверь туалета. Споры тут же смолкли, но в купе этот старый козел решил прочесть мне нотацию. Я плохо себя чувствовал, да и от него мне уже ничего не было нужно, поэтому и ответил ему достаточно резко:

– Слышишь ты, мусор, оставь меня в покое, иначе пожалеешь о многом. Видишь, я одной ногой уже в могиле и терять мне нечего, так что остерегись!

Видимо, в определенные, отчаянные минуты жизни человека абсолютно спокойно высказанная им угроза может иметь куда более сильный эффект, нежели если бы эта угроза была на самом деле приведена им в действие. Так что мои слова достигли цели, и он уже до конца пути ко мне почти не придирался, да я и повода ему для этого не давал.

Глава 13

С каждым днем мне становилось все хуже и хуже. Все чаще меня посещали мысли, которые понемногу подтачивали меня изнутри. Неужели на этой земле я самый страшный грешник? Почему так жестока ко мне судьба? Когда я был полон сил и энергии, она спрятала меня в тюрьму, а как подкралась смерть – выпустила на свободу. К чему такая свобода?

Лишь ради одной цели в жизни, которая и придавала мне силы, я еще как-то умудрялся сохранить свой внутренний потенциал. Этой неукротимой силой была любовь к женщине, любовь к моей Джамиле. Один Бог знает, как я мечтал тогда увидеть ее, и, если бы было угодно Всевышнему, чтобы меня не стало, я бы умер, но в ее теплых объятиях…

Из Баку нам предстоял одиннадцатичасовой переход на пароме на противоположный берег Каспия, в Красноводск. Был сезон штормов. За весь путь кровохарканье не прекращалось ни на секунду, некогда было даже расслабиться и подремать. Все ныло и болело до тех пор, пока паром не бросил якорь и не пришвартовался в порту Красноводска.

Через несколько минут мы оказались уже на земле Средней Азии. Первое, что сразу бросилось в глаза, – это всегда милые моему сердцу горы, которые были прекрасно видны в этот светлый и солнечный январский день. Новые впечатления потеснили болезнь и дурные предчувствия. Красноводск нас встретил зимним солнцем. Хотелось двигаться только вперед, навстречу неизвестности, лишь бы хватило сил.

До самого вечера мы проторчали в грязной и холодной припортовой гостинице, пока не пришел поезд, но и здесь было не лучше. Кругом вонь, грязь, детский плач и нищета. Я с детства никогда не был привередлив – приходилось видеть разное, и не один год, поэтому особого внимания на все это не обращал. С каждым часом поезд уносил меня в глубь Средней Азии, и, когда силы почти покинули меня и казалось, что я уже не доберусь до желаемой цели, у меня возник план побега.

Бежать в таком состоянии было, конечно, не просто глупо, а абсурдно. Отсутствие денег, документов, адресов я бы еще сумел восполнить за сутки, потолкавшись по восточному базару любого из азиатских городов, но вот мое здоровье? Его, к сожалению, кроме как больничной койкой, поправить было нечем, да и то я не знал, оставался ли у меня еще на это шанс или нет. Но вот что я знал наверняка: в каком бы состоянии я ни пришел к жене, она поднимет меня на ноги. Не знаю, откуда во мне была такая уверенность. Наверно, все же от Бога, люди от меня давно отвернулись.

Теперь, когда я окончательно определил, что мне предстоит делать дальше, на душе стало так легко и спокойно, что мое состояние тут же заметили мои провожатые.

– Так бывает, – вынес свое заключение майор, – когда остается совсем немного до смерти. Так что нам, возможно, придется сдавать его не в ЛТП, а в морг.

Он говорил это в моем присутствии намеренно, чтобы каждое слово могло дойти до моего сознания. Но этот дебил в тот момент даже не мог себе представить, что он лишь сыграл мне на руку. Воспользовавшись тем, что меня уже «видели в могиле», я стал пользоваться относительной свободой передвижения по вагону. То есть мог уже сам, без чьего бы то ни было присмотра или сопровождения пойти в туалет, постоять в тамбуре, подышать свежим воздухом, выходя из вагона, когда поезд делал неожиданные остановки у светофоров.

В общем, я понемногу усыпил бдительность моих провожатых и стал все чаще пропадать в купе проводника, познакомиться с которым мне не составило большого труда, – сказалась многолетняя практика искателя приключений.

Глава 14

Заключенный так же неизменно приходит к попытке бегства, как больной к кризису, который исцеляет его или губит. Исчезновение – это выздоровление. А на что не решишься, лишь бы выжить? Постепенно я узнал от проводника и нарисовал в туалете на клочке бумаги весь маршрут, который мне предстояло преодолеть от места, где я находился в данный момент, до Самарканда. Наш поезд Москва – Ташкент, который пересекал вдоль почти всю Среднюю Азию, в том числе и Самарканд, оказался оптимальным средством передвижения. Я знал это тем лучше, потому что сам когда-то с Лялей добирался туда на таком же поезде.

Но как осуществить задуманное? Почти сутки мы тряслись в этом гадючнике, и за это время мусора-«майданщики» уже раз по двадцать проверили документы у всего вагона, но в купе, где спал дежуривший всю ночь проводник, они не заглядывали ни разу. Вывод напрашивался сам собой: нужно было сдружиться с проводником, чтобы он заховал меня, но для этого нужны были деньги.

У меня оставалось совсем мало времени на раздумья, уже очень скоро должна была показаться станция Байрам-Али, так что необходимо было срочно принимать какое-то решение. Но в тот момент, как и не раз в жизни, я вновь убедился в правоте народной мудрости: «Человек предполагает, а Бог располагает». Видно, от сильного внутреннего напряжения и почти невыносимой обстановки, которая меня окружала, мне вновь стало плохо. Я еле держался на ногах, все плыло перед глазами, и, если бы не помощь мусоров, я бы вряд ли сам смог выйти из поезда, когда он прибыл на станцию Байрам-Али.

Легавые наняли машину, еле-еле усадили меня вперед, опустив немного сиденье, и мы тронулись в путь. До самого учреждения было недалеко, поэтому уже через полчаса мы были на месте. Я примостился, полулежа, на лавочке в тени возле здания администрации ЛТП и бесстрастно наблюдал за тем, как мои молодые провожатые то выходили из подъезда этого здания, то входили в него, заметно нервничая и ругаясь матом. Наконец вышел и сам майор, который вел до этого переговоры с начальством профилактория. Рядом с ним шел высокий, но сутулый офицер-туркмен, очень похожий на старого наркомана-развратника.

Подойдя ко мне, майор обратился к нему со словами: «Вот, посмотрите, пожалуйста, товарищ капитан, нормальный наркоман, еще только недавно перенесший ломку, что тут серьезного может быть? Он же не в состоянии даже муху обидеть. А то, что написано в его личном деле, так все это – сплошное вранье. Вы ведь знаете, как и для чего это делается».

Видно было, что офицер не слушал майора. Увидев возле меня лужицу крови, которую я выплюнул, кашляя, когда они шли ко мне, он стал смотреть по сторонам, как бы ища кого-то и не обращая больше ни на кого из моих провожатых никакого внимания, лишь щурил глаза и вздыхал. Неожиданно он закричал показавшемуся из-за угла солдату что-то по-туркменски. Я понял и разобрал только несколько слов: «дорога, машина, станция». Затем он аккуратно и не спеша взял майора за рукав шинели, отвел его в сторону и, повернувшись к нам спиной, стал что-то быстро объяснять ему. Майор заметно нервничал, возражая иногда, пока в конце концов не сдался и, повернувшись в нашу сторону, сказал своим подчиненным, которые стояли недалеко от меня: «Мы едем на станцию, здесь по объективным причинам его не принимают».