Читать интересную книгу Россия и русские в мировой истории - Наталия Нарочницкая

Политологи-юристы Л. Паулус и Б. Андреас с осуждением приводят пример, как еще в 1971 году отклонялись иски «гуманитарного характера» с клаузулой: «Гуманитарные соображения сами по себе недостаточны, чтобы создать юридические права и обязанности. Правосудие не может принимать во внимание принципы, не облеченные в юридические нормы». Приветствуя тенденцию к преодолению такого юридизма, авторы с удовлетворением пишут о «постепенном замещении международного права сосуществования международным правом сотрудничества»[591]. Юристы не ставят вопрос о разработке единых критериев, которая необходима для того, чтобы «облечь в юридические нормы моральные принципы», что возможно лишь в национальной системе права, поскольку таковая зиждится на единой самобытной философии права, отражающей религиозно-культурные различия в оценке греха и преступления.

Разрушение суверенитета в теориях служит оправданию так называемого «Гаагского трибунала». Необходимо полностью абстрагироваться от симпатий или антипатий к конкретным лицам при оценке его претензий. В случае с Пиночетом, к которому отношение в мире сугубо отрицательное, большинство юристов мира полагали задержание гражданина одной страны на территории другой страны по иску третьей страны недопустимым. В случае с экс-президентом Югославии дело возбуждено неким частным органом против гражданина суверенного государства за действия, совершенные им в своем государстве, которые по законам этого государства не квалифицируются как правонарушения. Этот «процесс» стал таким важным для США и НАТО, потому что им нужна легализация примата карательного органа над законами суверенного государства.

Внешняя политика США в XX веке прошла несколько этапов выдвижения мондиалистских концепций. Им всегда предшествовали изменение глобального равновесия, эрозия влияния традиционных участников баланса и наступательная пропагандистская работа и моральное давление на соперников. В. Вильсон и Программа из 14 пунктов выдвинули новые принципы на фоне распада исторической России, разгрома центральных держав и устранения Mitteleuropa. Ф. Рузвельт и проект универсальной международной организации были представлены, когда англосаксонские силы, прежде всего США, обрели не имеющий аналогов вес в мире. Гуманитарный пафос Дж. Картера звучал в период, когда после «разрядки» отношения Восток-Запад были намеренно резко обострены, а процессы в самом СССР позволяли надеяться на успех идеологического давления. Бывший советник по национальной безопасности США 3. Бжезинский вспоминает, как клише защиты прав человека в соответствии с новой стратегией вписывалось во все программы, речи, заявления, повестки, условия[592]. Победу Клинтона политолог Р. Такер назвал «триумфом вильсонизма» и провел параллели между временем Вудро Вильсона и тем миром, в котором США вознамерились осуществить очередной раунд глобализации[593].

Хотя в официальной риторике продолжают фигурировать прежние понятия, они становятся малосодержательными рудиментами уходящей эпохи. От классического международного права сделан пробный шаг в сторону права мирового правительства и космополитического гражданского общества. В связи с этим многие политологи, в частности немец К. Зегберс, с одобрением спешат констатировать, что сформировавшийся после Вестфальского мира и ставший привычным свет, в котором главную роль играли государства, сегодня уже ушел в прошлое»[594].

США практически утвердили право самим и единолично назначать критерии «правды», единолично выступать в роли судьи, самим принуждать и карать всех непокорных. Объявление этим самозванным судией кого-либо «нецивилизованным», а значит, подлежащим грубому давлению извне, означает лишение защиты международными правовыми нормами. Сегодня фантом «воли международного сообщества» прикрывает агрессию и карательные операции. Но обе стороны медали — и присвоение Соединенными Штатами роли арбитра, и универсальная эгида — это угроза понятию «государство и суверенитет», конец системы международного права. Устава ООН и принципа невмешательства, конец эры государства-нации. Международное публичное право, в котором субъектом является государство, становится факультетом ненужных профессий. Все договоры и соглашения на самом деле лишь протокол о намерениях с клаузулой rebus sic stantibus («при таком положении дел, пока условия сохраняются»). Вопреки псевдогуманистической пропаганде роль силы в международных отношениях чрезвычайно возросла, а карта уже не только Европы, но и мира вновь стала зыбкой, как несколько веков назад.

Всему этому на европейском этапе до перехода США к единоличным акциям способствовали левые правительства Европы, активно соучаствовавшие в очередном духовном и геополитическом Дранг нах Остен под новым флагом либерального универсализма. Вряд ли случайно, что одновременно, как и хотел Л. Троцкий, к власти в Европе пришла целая международная корпорация левых. Не только сугубый философский материализм вместе с идеологией интернационализма, но идеалы антиэтатизма переместились из Москвы и Восточного Берлина чтобы прочно закрепиться в идеологическом арсенале европейских и американских канцелярий. При этом агрессивность либерального универсализма уже превосходит своего предшественника с его быстро захлебнувшимся «экспортом революции» в теплохладный Запад. «Теории глобализации, — признает авторитетный американист А. Богатуров, — приобрели настолько отчетливые черты наступательности, что ассоциируются сегодня… с призраком «мировой либеральной революции» — зеркального отражения коминтерновской химеры всемирной пролетарской революции, перекодированной сообразно реалиям конца XX века»[595].

Российские исследователи глобализации далеко не одиноки в резких суждениях о сущности и свойствах современного глобалистского проекта. По мнению Р. Дарендорфа, глобализм угрожает самому классическому гражданскому обществу маргинализацией[596]. Немало умов привлекают внимание к глубине вызова: «Раскол между сторонниками нового мирового порядка и теми, кто эту глобальную интервенцию воспринимает как опасность, является поистине бездонным, — пишет на страницах лондонской «Тайме» С. Дженкинс. — Он глубже противоречий времен холодной войны, серьезнее противоречий между «голубями» и «ястребами», правыми и левыми»[597]. Ведущий сотрудник Национального совета научных исследований Франции П. — А. Тагиеф, ставший символом европейского интеллектуального сопротивления глобализации и мондиализму, давно провозглашен «традиционалистом, консерватором и, наконец, фашистом». Не только А. С. Панарин подметил: «Если на заре модерна, в эпоху формирования великих европейских наций, феодальному местничеству противостояло единое суперэтническое пространство государства-нации, то теперь само государство третируется как носитель местничества».

Запад «сегодня вот-вот достигнет того, о чем мечтали Ленин и Троцкий в 1917 году, — саркастически замечает философ, политический обозреватель «Спектейтор» Дж. Лоулэнд, ибо задача даже не в том, чтобы, как ошибочно полагают «евроскептики» — оппоненты европейского строительства, заместить национальные государства европейским или мировым супергосударством. Задача в том, чтобы осуществить старую мечту Маркса об уничтожении государственности вообще». Мохво согласиться с анализом обозревателя, относимым не только к западноевропейским социал-демократам и «коммунистам-ревизионистам», но и к российской постсоветской леволиберальной элите: «Если левые с энтузиазмом восприняли рынок, создав иллюзию сдвига вправо мировой политики, то это сделано ими лишь из соображения, что уничтожение государства-нации можно более эффективно осуществить с помощью крупноформатного корпоративного меркантилизма, нежели государственного социализма»[598]. Точно так же тезис, что глобализация — это объективный неизбежный исторический путь, всего лишь повторение в новом обличий учения давнего знакомца — диалектического материализма. Клинтон, И. Фишер или дАлема все равно не смогли бы выразить это лучше В. И. Ленина: «Соединенные Штаты мира (а не Европы) — являются той формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства»[599].

Очевидно, что замена тоталитаризма на демократию отнюдь не привела к самостоятельности малых стран, которые на стратегическом стыке соперничающих геополитических систем не могут иметь независимой внешней политики, тем более в момент жесткого обострения. Либо Россия удерживает их в своей геополитической орбите, либо они неизбежно, как это и случилось сегодня, оказываются втянутыми в антироссийскую комбинацию. Вовлечение Хорватии в атлантические планы и вступление в НАТО Венгрии, Польши и Чехии помимо резкого нарушения военно-стратегических симметрии сделало Североатлантический альянс гораздо более антирусским, с выраженным негативным отношением к православному славянству. Причины этого имеют глубокие исторические корни. Став последней добычей религиозной экспансии католицизма на востоке Европы, эти нации были превращены в форпост латинства в славянском мире и на протяжении веков либо сами, либо в фарватере Габсбургской империи давили и нападали на Русь и православное славянство. В ходе западной экспансии часть сербского этноса была окатоличена, латинская ориентация хорватов окончательно оформилась в результате венгерского завоевания в XIV веке. В итоге ненависть современных хорватов к своему прежнему естеству — православному сербству превосходит все мыслимые параметры. Хорватия воевала на стороне Гитлера и совершила чудовищный геноцид православного сербского населения.