Май давным-давно распрямился и смотрел на меня, не моргая, пока я толкал свою обвинительную речь. Я знал, что прав. Хотя в один узор все сложилось только что, вот прямо на глазах. Просто раньше я об этом не думал. Да и, честно признаться, вообще на многое смотрел иначе. Принимал за чистую монету фальшивку. Все-таки когда не знаешь, как выглядит настоящее — фальшивое тоже может показаться истинным.
Я замолчал, ожидая его реакции и гадая — он меня выкинет из флата прямо сейчас или хотя бы позволит одеться?
А он вдруг неожиданно усмехнулся:
— Я смотрю, Нор, ты решил прояснить наши отношения? Самое время, а как же… Хорошо, давай предположим, что ты прав на все сто процентов. Тогда объясни мне — для чего я пришел провожать тебя к Черному Коридору? Какой мне был смысл так подставляться? Я тебе ничего не был должен, ты мне — тоже. Все возможные бонусы я уже получил, о перспективах можно было забыть, потому что ты совершил невозможную глупость и вылетел из Скайпола как пробка. Ну? Объясни мне, зачем я, такой расчетливый и дальновидный, поперся ждать тебя на границу Полиса?
Я молчал. Говоря откровенно, мне нечего было ответить. Я понятия не имел — зачем.
Бессмысленный благородный и красивый жест капитана, провожающего тонущее судно в последний путь? Но Май не уважал бессмысленные вещи. И с благородными у него тоже дело обстояло не очень.
— Нечего сказать, значит? В то, что у Мая Свенсона тоже есть чувства, ты так и не веришь?
В его голосе звучала горечь, и мне вдруг стало стыдно — даже мурашки продрали по коже. Я что же, ошибся? И обидел своего единственного друга здесь? Ведь Май и с Веном шептался, когда тот попал в плен, хотя вовсе не обязан был давать ему какие-то советы и выгоды с этого не имел никакой.
Он начал подниматься, но я схватил его за рукав.
— Май!.. — и когда он повернулся, негромко попросил: — Прости.
Он опустился обратно на стул, пожевал губами и махнул рукой:
— Ладно, проехали… Тем более ты, по большей части, прав.
Я откровенно вытаращился на него. Клянусь фуражкой Первого Адмирала, мне его никогда не понять!
— Да, прав, — подтвердил Май еще раз, глядя в стену поверх моей головы. — Ты же, баловень судьбы, понятия не имеешь, что такое пробиться сюда, наверх, из Полиса, правда? Тебе, адмиральскому сынку, никогда не приходилось лизать задницы, чтобы остаться рядом с благами, которые другим достаются ни за что, просто потому что им повезло родиться от нужной женщины. У меня не имелось причин питать к тебе симпатию, Нор. Так что сначала так все и было, как ты говоришь… Но, знаешь, когда я предлагал тебе переспать со мной, то был уже очень далек от мысли сообщить о тебе Адмиралу. И вот теперь это вся правда, Нор. Делай с ней что хочешь.
А я понятия не имел, что мне с ней делать. И делать ли вообще. Поэтому разглядывал рисунок на одеяле.
Да, всего месяц назад я бы не простил. Ни за что. Но теперь, пожив в Даунтауне, я мог понять стремление честолюбивого юноши со среднего уровня пробиться в высший эшелон. И даже то, что шел он к цели, пренебрегая отдельными конкретными людьми, которые для него ничего не значили, которые все вместе и каждый по отдельности являлись врагами, поскольку сами устроились у кормушки, но стояли на пути остальных к ней.
Однако все-таки скреблась в груди и обида. Я ведь когда-то поверил, что Май Свенсон — мой искренний и единственный друг.
В этот момент в дверь постучали.
Май тут же поднялся и пошел открывать. Кажется, ему тоже неловко было смотреть мне в глаза.
Я уловил тихое бормотание, а потом Май заглянул в комнату:
— Тут к тебе пришли, Нор.
Я изумился, приподнимаясь на подушке. Это кто же мог ко мне сюда пожаловать?
И тут в дверях, за спиной Мая показалась…
— Мама! — выдохнул я и сел. — Мама!
Она обняла меня — крепко, долго, — и я потерялся в знакомом запахе, даже не заметив, когда Май накинул куртку и выскользнул из флата, деликатно оставив нас наедине.
Платье на маме было скромное, но очень ей шло — пепельная ткань плотно облегала руки и грудь, надежно прикрывала ноги. Волосы были собраны в невысокую прическу, а лицо, как мне показалось, осунулось.
— Как ты живешь, Норик? Рассказывай. Рассказывай с самого начала, — она опустилась на стул, на котором недавно сидел Май, и взяла меня за руку.
Я не стал вырываться. И начал рассказывать — постепенно, осторожно, следя за ее реакцией. Но она слушала с живейшим интересом, задавала вопросы, ни разу не дав понять, что ей скучно или неприятно, и постепенно я увлекся, описывая быт Даунтауна и его будни.
— …Ты не поверишь, мама, но внизу живут семьями. Мужчина, женщина и дети. И я недавно помогал принимать роды, да. Это был кошмар. Зато на свет появился малыш, и он оказался… таким страшненьким — ужас просто! А Нора почему-то сказала — красавец. Неужели я тоже таким был? И как ты вообще подобное вынесла, да еще три раза? Если бы я родился женщиной — ни за что бы не согласился рожать. А Блич — это брат Вена, — утверждает, будто мужчины психологически не подготовлены к подобным испытаниям, и что поэтому им надо ценить и уважать женщин. Он умный, Блич. И как лекарь ничего не боится — всегда такой спокойный. Но раз уж у меня способности к целительству — наверное, мне тоже придется многое повидать и многому научиться. Грендель — это прадед Вена и глава клана, он маленький ростом, но на самом деле очень сильный телепат, он был сегодня тут, а потом ему стало плохо, и Вен с ним отправился вниз, — сказал, что я обязан развивать способности и приносить пользу. У нас там, знаешь, никого не кормят даром. Все работают. Даже женщины. Вот мама Вена, например, смотрит за детьми. Это называется детский сад. А сестра Вена, Рада — очень красивая, мам, тут таких девушек не бывает, — она в мастерской работает, кроит и шьет одежду. Она сейчас малыша ждет от любимого, только он погиб. Ну а мужчины само собой работают. Вот Тор — это как раз любимый Рады — ходил с Веном в рейды, например. Особенно тяжелый труд на фермах, потому что у нас совсем нет автоматики — не то что тут, наверху. Меня приглашали на плантации чинить помпы — я видел, как там надрываются. Но на фермах случилась одна не очень приятная история, так что меня туда, наверное, больше не позовут. Зато в синтезаторной меня ждут всегда. Я там познакомился со всеми машинами и начальником синтезаторной. Дар — отец Вена, он хороший человек и очень знающий механик…
Я почувствовал, как улыбка матери становится натянутой, и постепенно замолк. Мама тоже не открывала рта.
— Мам? — наконец нарушил я повисшую тишину. — Что-то случилось?
— Ничего, — она тряхнула головой, — кроме того, что мне, оказывается, говорили правду.
— О чем?
— О тебе и о том, что ты… живешь с мужчиной, — все-таки закончила она.
Я напрягся, упрямо выпятив подбородок и готовясь достойно встретить ее негодование.
— Успокойся, — мягко проговорила она, проводя ладонью по моей щеке, — я не собираюсь тебя ругать. Просто я надеялась, что все это выдумки. Или что ты делаешь это от безвыходности. Может быть, чтобы выжить. Для меня стало неожиданностью, что, по-видимому, тебя все устраивает.
— Устраивает, — подтвердил я все еще настороженно. — Но как ты…
— Догадалась? — подсказала мама. — Ты бы послушал себя, Норик. Брат Вена, прадед Вена, мама Вена, сестра Вена… С твоих губ его имя слетает чаще, чем что-либо другое. Как будто ты строишь свой мир только через него. Как будто он — центр твоей вселенной.
Меня окатило горячей волной непонятного чувства — стыда, страха, удовольствия? Не знаю, как-то смешалось все — не разберешь. Это что же, правда? Все действительно вот так и выглядит?..
Прямо сейчас я решил об этом не думать, отложил мысль на потом — успею обмусолить, когда мама уйдет. И, затолкав поглубже растерянность, спросил:
— А как ты, мама? Что у тебя?
— У меня все нормально. Живу как обычно. Оказывается, и в Полисе, в общем-то, не так плохо, как нам казалось раньше…