Читать интересную книгу Философия истории - Юрий Семенов

Однако никто из приверженцев волюнтаристического взгляда на историю не мог выдержать его до конца последовательно. Не представлял исключения и Т. Карлейль. В той же самой книге он писал и о том, что великие люди были призваны своим временем, что они осуществляли то, к чему стремилась вся масса людей.243 Там же. С. 6, 15.Тем самым он фактически признавал, что существуют какие-то объективные факторы, обусловливавшие характер эпохи и желания масс людей. Но рассматривать эти факторы он не пожелал, ибо в таком случае его концепция рухнула бы.

То же противоречие пронизывает работу уже упоминавшегося русского мыслителя П.Л. Лаврова «Исторические письма» (1868 — 1869 — 1891; послед. изд.: Лавров П.Л. Философия и социология. Т. 2. М., 1965). С одной стороны, он пишет, что «...Как ни мал прогресс человечества, но и то, что есть, лежит исключительно на критически мыслящих личностях; без них он безусловно не возможен; без их стремления распространить его он крайне не прочен».244 Лавров П.Л. Исторические письма // Избр. соч. на социально-политические темы. Т. 1. М., 1934. С. 227.С другой стороны, он же вынужден признать, что «культура общества есть среда, данная историей для работы мысли и обусловливающая возможное для этой работы в данную эпоху с такой же неизбежностью, с каковой во всякое время ставит пределы этой работе неизменный закон природы».245 Там же. С. 244.

В результате он оказывается в своеобразном кругу: культура.обусловливает мысль, а последняя изменяет культуру. «История мысли, обусловленной культурой, в связи с историей культуры, изменяющейся под влиянием мысли, — вот вся история цивилизации», — таков его конечный вывод.246 Там же.

Но особо противоречивыми в этом отношении являются взгляды русского публициста и общественного деятеля Николая Васильевича Шелгунова (1824 — 1891). В своей статье «Историческая сила критической личности», представляющей отклик на «Исторические письма» П.Л. Лаврова, он, полностью признавая правоту последнего, писал: «Но так как историю ведет лишь умственный элемент человечества, а представителями умственного элемента являются те счастливцы, которые «куплены ценою прогресса», то ясно, что и будущий прогресс ведут они, и личность их является руководящей и двигающей силой».247 Шелгунов Н. В. Историческая сила критической личности // Соч.. 2-е изд. Т. 2. СПб., 1895. С. 414.Это было сказано в 1870 г.

Но двумя годами раньше Н.В. Шелгунов в работе «Социально-экономический фатализм» утверждал: «Социально-экономический фатализм есть сила роковая: ничто не может устоять против нее: как она вела человечество до сих пор, так поведет она его вперед в будущем».248 Социально-экономический фатализм // Там ж. С. 254.И не следует думать, что за эти два года его взгляды кардинально изменились. Через два года после отклика на книгу П.Л. Лаврова, в котором отстаивался волюнтаризм, появилась его статья «Фатализм исторического процесса». «... Прогресс, — говорилось в ней, — к сожалению, идет не путем сознания. Люди, стоящие во главе так называемых исторических событий, так же мало знают, что им делать, как и покорные люди, которыми они повелевают... Людская бессознательность исключала до сих пор возможность другого прогресса, кроме фаталистического».249 Шелгунов Н. В. Фатализм исторического процесса // Соч. 2-е изд. Т. 1. СПб., 1895. С. 490. 230 История философии. Т. 4. М., 1959. С. 40.

Таким образом, во взглядах Н.В. Шелгунова причудливо сочетались такие взаимоисключающие представления о ходе истории, как волюнтаризм и фатализм. И, по-видимому, ни тот, ни другой взгляд полностью его не удовлетворяли, в особенности волюнтаристский. Отсюда его метания. Собственно волюнтаризм как его самого, так и П.Л. Лаврова, был обусловлен одной единственной причиной — стремлением обосновать необходимость активной революционной деятельности в условиях, когда не было массового революционного движения.

Обычно к числу сторонников волюнтаристического взгляда на историю относят и такого видного русского мыслителя, как Николай Константинович Михайловский (1842 — 1904), чаще всего ссылаясь при этом на его работу «Герои и толпа» (1882. Соч. Т. 2. СПб., 1896; Избр. труды по социологии. Т. 2. СПб., 1998). Но ее содержание не дает оснований для такого вывода.

Как подчеркивает сам Н.К. Михайловский, в этой работе он не рассматривает вопрос о роли личности в истории. В центре внимание его отношение между толпой, массой и человеком, под влиянием которого она находится и за которым следует. И ту проблему он поставил и исследовал за 8 лет до появления книги Габриэля Тарда (1843 —1904) «Законы подражания» (1890), которому обычно отдают приоритет.

Один из историков философской мысли, стремясь доказать волюнтаризм Н.К. Михайловского, ссылается на одно из мест в другой его работе, где, как этот автор утверждает, говорится, что ставить человека в зависимость от необходимости, закономерности общественного развития «значит унижать его человеческое достоинство, превращать его в машину, которая не ведает, что творит».250 Такая мысль действительно изложена на этой странице данной работы и процитированные слова на самом деле взяты оттуда, но только эта идея принадлежит вовсе не Н.К. Михайловскому. Он просто излагает чужой взгляд, а затем подвергает его критике.251 См. Михайловский Н.К. Аналитический метод в общественных науках // Соч.. Т. 1. СПб. 1896. С. 367.

Собственные взгляды Н.К. Михайловского на роль личности в истории лучше всего изложены в его статье «Граф Бисмарк» (1871). «История, — писал он, — управляется общими постоянными законами, но не они составляют прямую, непосредственную причину человеческих действий. Человек действует под напором той сети условий, среди которых ему приходится жить, а эта сложная, постоянно в известных пределах колеблющая, постоянно изменяющаяся, то отливающая, то приливающая сеть подчинена общим, простым и постоянным законам. И независимость человека от общих законов истории, и его зависимость от ближайшего сочетания причин — относительны. С одной стороны, есть в истории течения, с которыми человеку, будь он семь пядей во лбу, бороться невозможно. С другой, человек, получив причинный толчок от данной комбинации фактов, становится к ней сам в положение причинного деятеля и может влиять на нее более или менее сильно. Сознательная деятельность человека есть такой же фактор истории, как стихийная сила почвы или климата. Общие, простые и постоянные исторические законы намечают пределы, за которые деятельность личности ни в коем случае преступить не может... Общими законами истории определяется тот порядок, в котором исторические фазисы следуют друг за другом. В этом отношении все тянущие в разные стороны усилия отдельных личностей в среднем выводе и в окончательном результате нейтрализуются. Но не то мы видим в отношении скорости, с которой исторические фазисы идут друг другу на смену. Здесь главным образом и сказывается значение индивидуальной деятельности. Бессильная вырыть новое русло для истории, личность может, однако, при известных условиях временно запрудить историческое течение или ускорить его быстроту... Итак, то обстоятельство, что в истории время от время являются личности, накладывающие свою индивидуальную печать, вовсе не противоречит законосообразности истории: общие законы заведуют порядком исторического движения, личности влияют на его скорость... Для того, чтобы личность могла давать тон истории, набросить свой личный колорит на эпоху, требуется, разумеется, чтобы она сама попала в тон, чтобы было нечто общее между ее задачами и средой, в которой ей приходится действовать».252 Михайловский Н.К. Граф Бисмарк // Соч.. Т.6. СПб., 1897. С. 101-102.

Волюнтаризма здесь нет. Единственное, в чем можно упрекнуть Н.К. Михайловского, так это в том, что говоря о объективных движущих силах истории, он ни в этой, ни в других своих работах ничего конкретного сказать о них не может. Будучи уверен в их существовании, он ничего о них не знает.

Отмеченная выше непоследовательность во взглядах характерна не только для Т. Карлейля, П.Л. Лаврова и Н.В. Шелгунова, но и вообще почти для всех мыслителей, которые либо прямо отстаивают волюнтаризм, либо так или иначе склоняются к нему.

При всей сумбурности и противоречивости взглядов Фридриха Ницше (1844 — 1900) на историю в них отчетливо пробивается струя волюнтаризма. Критикуя взгляд, согласно которому в центре внимания историка должны быть массы и законы их движения, Ф. Ницше в работе «О пользе и вреде истории для жизни» (1874; мн. русск. переводов) писал: «Массы представляются мне достойными внимания только в трех отношениях: прежде всего, как плохие копии великих людей, изготовленные на плохой бумаге со стертых негативов, затем, как противодействие великим людям и, наконец, как орудия великих людей; в остальном же побери их черт и статистика!».253 Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Соч. в 2-х т. Т. 1. М., -1990. С. 219.

Эклектическая смесь волюнтаризма и провиденциализма обнаруживается в труде итальянского философа, историка и публициста Бенедетто Кроче (1866 — 1952) «Теория и история историографии» (1915; русск. перевод: М., 1998).