Читать интересную книгу День «Д». 6 июня 1944 г. - Стивен Амброз

Несмотря на отдельные случаи невероятной храбрости и фанатизма некоторых немецких соединений, высшее командование вермахта, офицеры среднего звена и младший офицерский состав — все вели себя жалким образом. Причина легко установима: они боялись проявить инициативу. Они позволяли себя парализовать глупыми приказами, исходящими издалека и не соответствующими ситуации на поле битвы. Командиры танков, которые знали, где находится враг и как и когда его следует атаковать, просидели весь день в своих штабах, ожидая, что высшее командование в Берхтесгадене сообщит им, что делать. Контраст между такими людьми, как генералы Рузвельт и Кота, полковники Канхем и Отуэй, майор Говард, капитан Доусон, лейтенанты Сполдинг и Уинтерс, между тем, как они приспосабливались к неожиданным ситуациям и реагировали на них, и их немецкими соперниками, не мог быть большим. Люди, сражавшиеся за демократию, могли принимать быстрые решения на месте и соответственно действовать, а люди, сражавшиеся за тоталитарный режим, — нет. За исключением полковника Хейдта и отдельных капитанов и лейтенантов, ни один немецкий офицер не ответил должным образом на вызов, брошенный в день «Д».

Когда наступила темнота, войска союзников, находившиеся на берегу, окопались, в то время как авиация возвратилась в Англию, а флот подготовился к возможному ночному нападению люфтваффе. Оно произошло в 23.00 и стало свидетельством полной небоеспособности люфтваффе.

Джош Онан вспоминает и описывает его: «Вдруг все загрохотало, и мы все вышли посмотреть, в чем дело. Это оказался немецкий разведсамолет. Он летел не слишком высоко и не на полной скорости. Он сделал над заливом полный круг. Все корабли стреляли из всех орудий. Вы никогда в жизни не видели такой стены трассирующих пуль, зенитного огня и цветных вспышек. А немец пролетел себе спокойно вокруг всего залива, сделал еще круг и отправился домой»[113].

Рядовой Джон Слотер из 116-го полка 299-й дивизии США также описывает эту сцену: «Когда стемнело, вражеский истребитель „Me-109“ пролетел над всем флотом союзников справа налево, прямо над аэростатами заграждения. Все корабли в Ла-Манше открыли огонь по этому одинокому аэроплану, осветив небо миллионом трассирующих пуль. Героический пилот люфтваффе избежал всех — даже не пытаясь уклониться. Хотелось бы мне знать, как это он прошел через эту завесу огня».

Люди окапывались по всему фронту. Капитан Джон Рааен 5-го батальона рейнджеров находился подле Вьервиля за пределами побережья «Омаха». «К этому времени стемнело, и нужно было организоваться против ночных контратак и проникновения немцев, — рассказывает он в своем устном сообщении. — Штаб роты находился во дворе маленькой фермы, расположенной к югу от дороги. Тут я понял, что совершил ошибку — не взял с собой инструмента, чтобы выкопать траншею.

Двор французской фермы больше напоминает кирпичи, чем землю. В течение столетий животные утаптывали его. Солнце высушило его. Выкопать яму, чтобы защитить себя, было просто невозможно. У солдат были инструменты для рытья окопов. И двое предложили выкопать для меня яму, но я сказал: «Нет. Позаботьтесь о себе. Выкопайте ямы для себя. А когда окажетесь в безопасности, дадите мне свою лопату, и я выкопаю себе яму».

Когда стемнело, стало холодно. Я имею в виду, по-настоящему холодно. Во дворе фермы был стог». Рааён решил зарыться в него. «Я ведь городской мальчик. О стогах во дворах французских ферм в ту ночь я узнал немного, потому что это был не стог, а навозная куча. Я с трудом улегся в тепле этой кучи и был покрыт всеми насекомыми, какие только можно вообразить. Я вылез оттуда, шлепая себя, вертясь и щипаясь, изо всех сил пытаясь освободиться от всех этих вредных кусачих жуков.

Я пошел в дом. Там пожилая француженка подкладывала в огонь пучки прутьев. Огонь был малюсенький». В доме находился лейтенант Ван Райпер, командир взвода в роте Рааена. «Ван Райпер и я провели остаток ночи, грея руки над этим крошечным огоньком от горящих прутьев подле маленькой старушки-француженки. Постыдный конец столь волнующего дня!»

Рядовой Гарри Парли (116-й полк, 299-я дивизия) рассказывал в интервью, что «последние часы 6 июня весьма живы в моей памяти. Когда стемнело, мы оказались в поле, по краям которого росли живые изгороди. Грязные, голодные и усталые, как собаки, не имея представления о своем местонахождении, мы решили окопаться на ночь. Мы слышали далекие залпы артиллерии и видели далеко в небе следы трассирующих пуль.

Когда мы разошлись по полю, я оказался в паре с сержантом. Мы начали копать окоп, но земля была твердой, как камень, и к тому моменту, как вырыли яму глубиной в три дюйма, мы были полностью измучены. Наконец, стоя во тьме и сознавая, что продолжать бесполезно, сержант сказал:

— К черту это, Парли. Давай просто сядем и отдохнем. Так и закончился день «Д», а мы сидели спиной к спине, укрывшись в траншее, всю ночь».

На мосту Пегас «Бык и олени» передали свои позиции Уоррвикширскому полку. Джон Говард повел своих людей сквозь темноту к Ранвилю. Джеку Бейли тяжело было уходить. «Знаете, — объяснил он, — мы там провели целый день и ночь. Мы до некоторой степени ощущали, что это наша частица территории».

Лейтенант Джон Ревилль из роты «Эф» (5-й батальон рейнджеров) находился на утесе на участке «Омаха». Когда стемнело, он позвал своего связного, рядового Рекса Лоу, указал на 6000 судов, стоявших в Ла-Манше, и произнес:

— Рекс, взгляни на это. Ты никогда в жизни больше не увидишь такого зрелища.

Рядовой Роберт Заффт, 20-летний пехотинец из 115-го полка 29-й дивизии на побережье «Омаха», выразил свои ощущения и переживания следующим образом: «Я взобрался на холм, до того места, где немцы остановили нас на ночь. Думаю, что это было знаком моего возмужания».

Рядовой Феликс Бранхем был в составе роты «К» 116-го пехотного полка, который понес самые тяжелые потери из всех соединений союзников в день «Д». «В день „Д“ я прошел через множество трагедий, — завершает он свой рассказ. — Но что касается меня, то день „Д“ будет жить вместе со мной до дня моей смерти, и я возьму его с собой на небеса. Это был самый длинный, самый ужасный, полный несчастий день в моей жизни.

Я бы не продал свой опыт и за миллион долларов, но, несомненно, не захотел бы пройти через все это снова и за миллион долларов».

Сержант Джон Эллери (16-й полк, 1-я дивизия, сектор «Изи-Ред» на побережье «Омаха») вспоминает: «Первую ночь во Франции я провел в траншее возле живой изгороди, закутавшись в сырую плащ-палатку, полностью изможденный. Но я был в приподнятом настроении. Это был величайший опыт в моей жизни. Я чувствовал себя так, как будто во мне десять футов роста. Что бы там ни было, я преодолел побережье и достиг возвышенности. На мгновение я стал королем холма (по крайней мере в собственном воображении). Быть может, мой вклад в героические традиции армии Соединенных Штатов был наименьшим достижением в истории мужественных деяний, но по крайней мере некоторое время я входил в компанию храбрецов».

Адмирал Рамсей закончил 6 июня свой дневник следующей записью: «Нам по-прежнему необходимо упрочить свое положение на суше. Флот хорошо выполнил свою часть действий. В течение дня продолжали поступать удовлетворительные новости от Восточной оперативной группы; продвижение было значительным. Очень мало новостей было получ{ено} от Западной оперативной группы, и вызывает беспокойство их позиция на побережье.

Все же в целом мы должны быть очень благодарны Господу за этот день».

Одним из тех солдат, кто не забыл поблагодарить Господа, был лейтенант Ричард Уинтерс (506-й полк, 101-я дивизия ВДВ). В 00.01 6 июня он находился в «С-47», направлявшемся в Нормандию. Он молился всю дорогу, молился весь день, чтобы остаться в живых, молил о том, чтобы не потерпеть неудачи.

Он не потерпел неудачу. В то утро он заслужил крест «За боевые заслуги».

В 24.00 6 июня, перед тем как лечь в постель в Сен-Мари-дю-Мон, Уинтерс (как позже он записал в своем дневнике) «не забыл встать на колени и поблагодарить Господа за то, что он помог мне выжить в тот день, и просил его помочь мне завтра». Он обещал сам себе: если он выживет в течение войны, то найдет где-нибудь уединенную ферму и проведет остаток своей жизни в мире и покое. В 1951 г. он купил ферму в южной части центральной Пенсильвании, где живет и поныне.

«Когда померкнет их слава?» — вопрошал Теннисом в своих стихах. Тот же вопрос я могу задать, имея в виду людей, участвовавших в дне «Д»:

Тяжкое бремя несли они! Весь мир был изумлен. Славное бремя несли он»!

Генерал Эйзенхауэр положил начало всему словами «О'кей, пошли». Пусть его слова будут и последними. В 1964 г., через 20 лет после дня «Д», Уолтер Кронкайт взял у него интервью на побережье «Омаха».

Глядя на Ла-Манш, Эйзенхауэр сказал:

— Вы видите этих людей, они плавают и катаются на своих маленьких яхтах, наслаждаясь хорошей погодой и красотой побережья, Уолтер. Это почти нереально — глядеть на это сегодня и вспоминать, что было тогда.