Читать интересную книгу Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

«Оба мы знаем, — продолжал Брайан, — что меня отправят на войну, иначе я не ехал бы в Платтсбург. Конечно, мне придется пробыть там долго — за ночь миллион человек поставить под ружье немыслимо. А когда я уеду, тебе будет одиноко, а оба мы знаем, какая ты горячая. Конечно, я не хочу, чтобы ты снова перепрыгнула через забор (ты понял, Теодор? „Снова“!) — но если это случится, я надеюсь, что ты будешь делать все с умом, чтобы потом не жалеть. Я во всем полагаюсь на тебя, я знаю, что ты скандалов не допустишь и детей расстраивать не станешь». — Она замолчала, а потом продолжила: — Брайан знает меня, Теодор. Я действительно горячая и всегда не понимала тех женщин, которые не любят это занятие. У моей матери было девять детей, и в день моей свадьбы она рассказала мне кое-что о том, с чем женщинам приходится мириться, чтобы иметь детей. — Миссис Смит фыркнула. — «Мириться!» Теодор, я не была девственницей, когда Брайан добился меня. Я сама сказала ему об этом в тот день, когда мы с ним встретились — а через две минуты он снял с меня трусы и получил самое непосредственное тому подтверждение. Теодор, я лишилась девственности за три года до встречи с Брайаном — нарочно, потому что не была кокеткой, — и обо всем рассказала не матери, а отцу, потому что доверяла ему; мы всегда были близки. Отец не ругал меня и даже не запретил делать это впредь. Он сказал, что прекрасно знает, что я снова буду этим заниматься, но надеется, что я воспользуюсь его советами и тем самым избавлю себя от ненужных хлопот. Так я и поступила.

Но в первый раз я пришла к нему перепуганная и вся в слезах. Мне было больно, Теодор, и я не получила той радости, на которую рассчитывала. Отец вздохнул, закрыл дверь, уложил меня на хирургический стол и осмотрел, после чего сообщил, что все в порядке — мне сразу стало лучше, — что такой здоровой молодой женщины, как я, ему еще не приходилось обследовать и что я буду рождать детей без всяких неприятностей. Тут я окончательно ободрилась. Отец оказался прав: детей я рожаю легко и не воплю: разве что самую малость, не то что мать.

После этого отец время от времени осматривал меня. Обычно врачи не лечат родных, во всяком случае по женской части. Но из всех врачей я доверяла только отцу. Он помог мне решить все проблемы и избавиться от застенчивости, мешавшей мне, когда меня осматривали. Не то чтобы я слишком конфузилась, но он меня убедил, что подобного рода скромность — чертова ерунда, тогда как мать утверждала совершенно противоположное. И я поверила ему, а не ей.

Но я рассказывала тебе о нашем с Брайаном разговоре в ту ночь. Тогда, в постели, он мне сказал: «Я хочу, чтобы ты мне пообещала только одно, киска: если ты обнаружишь, что ноги твои сами собой раздвинулись, держи эту новость при себе, пока война не кончится. Я сделаю то же самое — если будет в чем каяться. Все может случиться! И не будем терзать друг друга такими вещами, пока не разделаемся с кайзером. А потом, когда я вернусь, съездим с тобой в Озарк — оставим детей с кем-нибудь дома — только ты и я, и поговорим обо всем. Ну как, решено, дорогая?»

И я дала ему слово, Теодор. Но я не обещала, что не перепрыгну через забор, да он и не стал бы требовать от меня подобных клятв. Пообещала быть осторожной и держать все свои признания при себе до тех пор, пока война не закончится нашей победой. Я хотела пообещать ему все что угодно, потому что Брайан может и не вернуться! — Голос Морин дрогнул, и Лазарус понял, что она плачет. Он убрал руку с ее бедра и направил машину к тротуару. Миссис Смит схватила его за руку, снова прижала к себе и сказала: — Нет-нет, прикасайся ко мне. И не останавливай машину! А то я не выдержу и наброшусь на тебя. Просто не знаю, что со мной происходит, когда я думаю о том, что Брайан может не вернуться с войны. Увы, это так. Я ощущаю это все время, с тех пор как мы объявили войну. И при этом вынуждена оставаться спокойной и рассудительной. Ради детей. Ради Брайана. Теодор, он не видел, как я плачу. Видел только ты — я не сумела сдержаться. Но скорее я велю тебе самому сказать Брайану, что я пыталась тебя совратить, чем позволю ему узнать, как я плакала от страха, что он может не вернуться!

Все, больше не буду. — Миссис Смит достала из сумочки носовой платок, вытерла глаза и высморкалась. — Придется еще покататься: дети не должны меня видеть с покрасневшими глазами.

Лазарус решился:

— Морин, я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Теодор. Хоть я и реву, но я счастлива. Ты сделал меня счастливой. Я высказалась и облегчила душу. Однако не следовало этого делать; ведь ты тоже уходишь на войну. Но я чувствую себя почти что твоей женой, потому что рассказала тебе такое, о чем не стала бы говорить ни с кем другим. Если бы ты просто разложил меня на траве и овладел мною — что ж, очень мило, на это я и рассчитывала. Но теперь мы гораздо ближе; по-моему, это даже лучше. Женщина может отдать свое тело мужчине, не открывая ему своих мыслей. У меня было уже два ребенка от Брайана, когда я наконец сумела открыться ему так, как открылась сегодня тебе.

— Наши мысли весьма сходны, Морин. Твой отец считает нас двоюродными…

— Нет, дорогой, он считает тебя моим сводным братом.

— Он так сказал?

— Я сама так считаю — если судить по тому, о чем отец умалчивает, дорогой Теодор. Он так расстроился, когда ты не записался в армию. Но, узнав, что ты все-таки сделал это, он тут же велел вывесить звезду. Ему виднее — и я хочу верить, что он прав. Конечно, это делает мои чувства к тебе безумно греховными; в глазах некоторых людей это инцест. Но мне безразлично. Я беременна, ребенку наша близость не могла бы причинить никакого вреда, а других опасностей нет.

(Как сказать ей? Что ей можно сказать? Но она должна поверить мне!)

— Твоя церковь назовет такой поступок грехом.

— На фиг мне церковь! Теодор, я вовсе не ревностная прихожанка; я свободомыслящая, как отец. Вне церкви трудно воспитывать детей; она дает мне возможность выглядеть респектабельной женой и матерью — это я беру у нее. Но угроза греха не остановит меня; я не верю в грех в том смысле, в котором понимает его церковь. Секс это не грех. Он не может быть греховным. Остановить меня могла бы лишь перспектива забеременеть — не от Брайана. Но я уже беременна. И мне все равно, что ты мой сводный брат. Я просто очень хотела попрощаться с тобой так, как женщины прощаются с солдатами.

— Морин, я не твой сводный брат.

— Ты уверен? Даже если и не брат, ты останешься моим солдатом, и я горжусь тобой, как отец.

— Да, я — твой солдат, можешь не сомневаться. Но мне хочется кое-что узнать. Тот парень, за которого Нэнси собирается выйти замуж, тоже из говардианцев?

— Что ты сказал?

— Значится ли он в списках фонда Айры Говарда?

Морин затаила дыхание.

— А где ты услыхал о Фонде?

— Жизнь коротка…

— Но годы длинны… — подхватила она.

— Пока не наступили злые дни.

— Боже! Я сейчас снова разревусь!

— Не надо. Так как зовут молодого человека?

— Джонатан Везерел.

— Один из Везерелов-Сперлингов… Да-да, помню. Морин, я не Тед Бронсон. Я — Лазарус Лонг из рода Джонсонов… из твоего рода. Я — твой потомок.

Казалось, она перестала дышать.

— По-моему, я схожу с ума, — тихо прошептала она наконец.

— Нет, моя любимая и отважная. Твой рассудок крепок и силен. Я не встречал женщины сильней и крепче разумом, чем ты. Позволь мне кое-что объяснить. Но тебе придется поверить мне на слово. Читала ли ты роман Герберта Дж. Уэллса под названием «Машина времени»?

— Да, конечно. У отца есть такая книжка.

— Это про меня, Морин. Я капитан Лазарус Лонг, путешественник во времени.

— Но это ведь книга… я считала ее просто…

— Просто выдумкой? Так оно и есть. И еще долго так и будет. Впрочем, все произойдет не так, как придумал мистер Уэллс. Я явился из далекого будущего. Я не хотел, чтобы здесь узнали об этом, потому и прикинулся сиротой. Мне было бы трудно доказать, что я говорю правду. Любая попытка пуститься в объяснения помешала бы мне добиться цели — я хотел посетить это время и погрузиться в него. И если бы я сказал правду, то попал бы под замок как безумец. Вот я и старался носить маску так же осмотрительно, как ты… Когда разговаривала с этими Симпсонами… Когда не хотела, чтобы дети знали, что ты плакала. Мы с тобой ведем себя нелогично. Нужно быть посмелее. И еще — никогда не надо лгать так, чтобы тебя могли уличить.

— Теодор, мне кажется, что ты сам веришь своим словам.

— Ты хочешь сказать, что я говорю вполне искренне, но на самом деле свихнулся?

— Нет-нет, дорогой, я… Именно это я и хотела сказать. Извини.

— Не надо извиняться; для тебя это бред сумасшедшего. Но я не опасаюсь, что ты отошлешь меня в Сент-Джо; я тебе верю. Как и ты мне. Но я должен доказать тебе, что говорю правду, а значит, мне нужно сказать тебе нечто такое, во что ты сможешь поверить. А иначе я напрасно снял маску.