Я получила недавно от кого-то 20 рублей из Потьмы. Я думаю, что эти деньги послала мама, хотя я не знала, что она переменила адрес[112]. Хотела бы знать, так ли это. Если так, передайте ей моё спасибо. Напишите ей также, что мне бы хотелось переписываться с ней. Ведь теперь я могу писать гораздо чаще.
Ну, всего хорошего.
Если собираешься писать, то пиши быстрее. Напиши побольше о себе и бабушке, а главное — о маме и папе. Будешь писать Стелле — передай ей от меня привет. Сегодня получила от неё посылку. Большое ей спасибо.
До свидания,
Майя.
Бабушка, дорогая, простите, что я Вам пишу только пару слов. Надо ведь Иру поругать, она и вас, может, будет больше слушаться. Беспокоюсь о Вашем здоровье. Скоро напишу ещё. Обо мне не беспокойтесь. Передайте привет всем. Целую крепко-крепко, как Вы этого заслужили… Ваша внучка Майя.
Отправив письмо, я тут же об этом пожалела. Ответное письмо сестры закапано её и моими слезами:
Здравствуй, Маечка!
Получила сейчас твоё письмо. Ты говоришь, что я свинья по отношению к тебе. Мне, конечно, очень-очень обидно это слышать от тебя. Если бы ты знала, как ты не права. Ты говоришь, что я тебе совсем не пишу. Да я и сейчас пишу и не знаю, получишь ли ты моё письмо. Я, правда, писала после того, как приехала из Москвы, очень мало — всего одно письмо и записки в бандероли и посылке[113]. Но если бы ты знала, как мне тогда трудно было писать! Я через несколько дней после того, как приехала, заболела. Вернее, болела я и раньше (у меня плохо с лёгкими), но тогда мне пришлось слечь. А это было в 4-й четверти. Мне не разрешили заниматься. Сколько я обходила врачей, пока добилась разрешения окончить школу! Майечка родная, разве я могла писать тогда обо всём этом?
А потом начались экзамены. А на экзаменах мне снова «повезло». Я сдала два русских, химию, письм. математику, историю, и снова заболела. Готовилась я, лёжа в постели. Вернее, совсем не готовилась. И это, конечно, дало свои результаты: алгебру я сдала кое-как на 4, а по физике получила 3. По предыдущим экзаменам у меня 5, а в аттестате 3 по физике. Обиднее всего то, что сразу после физики я стала себя чувствовать совсем хорошо. Ну вот и об этом мне было очень неприятно писать.
Во время экзаменов я решила (вернее, не я, а врач) не поступать в ВУЗ, пропустить год и поехать в какой-нибудь санаторий. Но я скоро должна была переменить решение. Достать путёвку в санаторий оказалось невозможно, а пропустить год — тоже. Но ни в мед. ин-т, ни в университет я поступить не смогу. Если раньше я ещё надеялась, то Фима (помнишь, Юлин брат) разбил мои иллюзии. Он разговаривал со своими бывшими преподавателями. Я не знаю, что они ему сказали, но он даёт гарантию, что меня не примут даже на заочный. Я ходила в райком узнавать насчёт работы, и на этот раз мне повезло. Я, кажется, устроюсь работать старшей пионервожатой в лесную школу (это — круглогодовой санаторий для детей-туберкулёзников). Это было бы для меня очень хорошо. Там я могла бы поправить своё здоровье. Я всё-таки буду пытаться поступить заочно на филологический. Если я не поступлю, это для меня уже не будет таким большим ударом: я себя уже подготовила к этому. Вообще в этом году в ВУЗах творится что-то страшное: по 7 человек на место уже сейчас, а ещё можно подавать документы до конца месяца. Ну, об этом хватит.
Ты извини меня за то, что моё письмо такое неприятное. Ни маме, ни папе о своём здоровье я, конечно, не писала. Ведь я надеюсь скоро выздороветь, так зачем же их зря огорчать?
Да, получила ли ты Короленко? Какие книги ещё тебе выслать? От мамы получаем теперь письма чаще, чем раньше, от папы тоже. Реже всех письма твои. Маечка родная, если бы ты только знала, как я люблю тебя и как мне тяжело без вас всех, то ты бы, наверное, не говорила мне того, что ты написала.
Ну, целую крепко-крепко. Ира.
Постепенно мы стали переписываться регулярно, взаимная обида прошла, но не сразу:
9.6.54
Дорогие мои!
Давно ничего от вас не имею. Подожду, когда кончатся у Ирины экзамены, может, тогда у неё время найдётся написать мне. Если не найдётся, я больше не ожидаю и в письмах буду обращаться только к бабушке.
Я, как обычно, жива и здорова. Опять стала играть на сцене. Письма и посылка Стеллы меня очень обрадовали и ободрили. Наконец, я немножко узнала о своей семье. Стелла послала мне письмо от папы, но я его не получила. Получила на днях от Стеллы бандеролью Пушкина. Бандероль, посланную раньше, я ещё не получила. Книги лучше доходят в посылке.
Бабушка, я никак не могу добиться, как Ваше здоровье, как Вы живёте в материальном отношении. Может быть мне удастся отослать Вам мамину шубу. Она мне совсем не нужна, только мешает в дороге.
Передайте маме большой привет. И папе тоже. О них я тоже ничего не знаю. В каждом письме я пишу одно и то же: «ничего не знаю», ответ один — молчание, не считая письма Ирины из Москвы, из которого я тоже ничего не узнала.
Я ни в чём не нуждаюсь, только в письмах.
Целую вас крепко.
Дорогая бабушка, напишите хоть пару строчек. Ваша внучка.
Наконец, в середине 1954 года, я получила через Стеллу первое письмо от матери:
Маюшка, родимая моя, радость моя!
Теперь ты уже, наверное, получила моё письмо. Неужели оно так-таки первое за все эти годы? А ведь я писала и в 52-м, и в 53-м. Ко мне дошло два твоих коротеньких письма. Относительно Ирины понимаю твои чувства. В прошлом году я им написала, что из всего, что мне приходится испытывать, это — самое тяжёлое, самое больное. Раза два получила от неё покаянные письма с обещаниями писать часто и мне, и тебе с папой, но после них — опять молчание на многие месяцы. Что же касается бабушки, то она стара и немного впала в детство. Когда после многих месяцев ожидания я, наконец, получаю письмо от неё и с трепетом его начинаю читать, там ничего, кроме жалоб на дядю Сёму и Ирину, нет. Только поэтому я могу догадаться, что они живы и относительно здоровы, т. к. на смертельно больных людей как-то не принято жаловаться. Не повезло нам, моя девочка, насчёт родни. Дядя Сёма и иже с ним перестали мне писать с января 1951 г. Вообще, по-видимому, щадя меня[114], они ничего лучшего не могли придумать, как бросить мне совсем писать, и я почти год совсем без писем была, при большом изобилии посылок (в виде компенсации, что ли?). Но с февраля месяца, с возвращением Стеллы, всё изменилось и, главное, не только для меня, но и для тебя, и для папы. Как хорошо иметь взрослую, умную, хорошую дочь. Моя родная, это и к тебе относится, не только к Стелле. Хотелось бы только, чтобы ты не столь лаконична была в твоих письмах. Я понимаю, что не всегда, и не обо всём можно распространяться, но всё же немного конкретнее можно было бы писать. Я рада, что ты категорически отказываешься от помощи со стороны Стеллы, но всё же хотелось бы знать, как образуется твоё материальное благополучие, получаешь ли зарплату, или как? Хотелось бы также знать больше о твоей «сценической деятельности» и вообще обо всём, чем ты живёшь, что думаешь, читаешь. Как хорошо, что у тебя есть близкий друг[115]. Те, кто знает вас обеих, говорят, что вы в своё время не очень сходились во взглядах на некоторые вещи. А как сейчас? Кстати, не приходилось ли тебе встречать кого-нибудь из моих знакомых? Ведь мир так тесен, как мне пришлось в моей жизни неоднократно убеждаться. Любимая моя, одна фраза из твоего письма к Стелле прозвучала для меня убедительно, это: «…чтобы маме с папой было так же легко, как мне». Странно, но почти то же выражение я употребила в письме к тебе в 52 г.: «Желаю, чтобы твой путь и путь папы были не тяжелее моего». И папа не жалуется, пишет, что живёт хорошо. Что же, по-видимому, удачливая семья, не правда ли? Радость моя, какое счастье — знать, что ты жива, здорова, не очень несчастлива и что можно надеяться услышать от тебя скоро. Пока пиши через Стеллу.