— Да потому, что ты говоришь так высокопарно, как будто о внеземных существах. Дети ведь ничем не отличаются от нас, просто они ведут себя более непосредственно. Даже если они держатся скрытно, непосредственности в них все равно больше, чем у нас.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— А то, что им хочется, чтобы их понимали. — Она подошла поближе к висевшим в ряд картинам, прикрепленным к стене кнопками. Казалось, она настолько поглощена ими, что разговаривает сама с собой. — Они дают подсказки окружающим, чтобы те удерживали их от чего-то такого, что им самим кажется неправильным. Клифф вот нарочно сделал так, чтобы я наткнулась на радиоприемник и другие вещи у него в комнате. Он даже не удосужился спрятать…
Она медленно обернулась. Она была бледна как полотно, в глазах застыло испуганное выражение, как у человека, внезапно проснувшегося от яркого света.
— А кто такой Клифф? — спросил Леон.
— Не знаю. Мне кажется, это мой… сын.
— А, может, брат?
— Ах… Да, наверное… Но тогда он должен быть намного моложе.
— И это было бы в порядке вещей. — Он привлек ее к себе. Она уткнулась лицом к нему в шею так, что он чувствовал, как у нее вырываются короткие, прерывистые вздохи, чувствовал, как дрожит ее тело. Мало-помалу она перестала дрожать, и, почувствовав, как она слегка отстранилась, он разжал объятия.
— А что, если это мой сын?
— Тогда наша с тобой жизнь сильно осложнится. Хотя, мне кажется, довольно скоро этот вопрос прояснится. По-моему, сейчас ты начинаешь припоминать все больше подробностей из своей прошлой жизни, правда?
Она горестно всплеснула руками.
— Да, но это обрывочные воспоминания. Если и припоминаю, то лишь кое-что.
— Но из этих обрывочных воспоминаний ты мало-помалу вспомнишь все, что было в прошлом. В один прекрасный день все эти события займут свои места, словно осколки мрамора, из которых художник составляет мозаику. Пока что каждый из них, взятый сам по себе, важен, конечно, но не имеет никакого практического значения, и вот вдруг он становится частью единого и рассказывает, что за этим стоит. Ты веришь в то, о чем я сейчас говорю?
— Да. — Она на самом деле верила тому, что слышала от него. Настанет день, когда она, наверное, все вспомнит.
— Но мы не позволим никаким привидениям или фантазиям вмешиваться в нашу жизнь, — сказал он и снова поцеловал ее. — Мы сами будем строить ее по своему разумению, встречать возникающие трудности такими, какие они есть, и преодолевать их. Мы с тобой еще поговорим о детях, потому что, конечно, я хочу, чтобы у нас были дети. Раньше не хотел, а теперь хочу, и, наверное, именно поэтому я и написал все эти картины. Бывает, что я вижу свои мечты на бумаге и понимаю: они приходили ко мне в голову раньше. А что ты об этом думаешь?
— Да, конечно. — Она почувствовала, как что-то словно сжалось у нее внутри. Как будто она только что солгала и поняла, что не должна позволять себе этого; у нее нет никакого права заставлять Леона страдать, оттого что в ней по-прежнему пустота, как бы счастлива и довольна она ни была. Но она любит его, не представляет себе жизни без него, и поэтому, поцеловав его, она сказала:
— Да, я тоже хочу, чтобы у нас с тобой были дети.
— А Робер обвенчает нас прямо здесь, в Везле. Любовь моя? — Наклонившись к самому лицу Стефани, он целомудренно поцеловал ее в губы. — Ты выйдешь за меня замуж? Я ведь раньше никогда тебя об этом не спрашивал.
— Да, — снова ответила Стефани. — Да, да, я согласна. Но… не сейчас. Мы же еще не знаем, что мне удастся вспомнить. Может быть, стоит повременить несколько месяцев, год или еще немного? Какое это имеет значение, если мы все равно живем с тобой вместе?
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — тихо произнес он. — Не хочу ждать. Не хочу жить с тобой так, как сейчас. Ведь при такой жизни о создании семьи даже не задумываешься. Сабрина, я хочу, чтобы мы с тобой стали друг для друга всем, а не просто жили вместе. Я не стану тебя принуждать, скажу лишь, что я очень хочу, чтобы мы с тобой поженились.
Сказанное им окончательно убедило ее. Что бы ни ждало их в будущем, они все будут преодолевать вместе.
— Тогда нужно будет попросить Робера приехать в Везле, — сказала она.
— Сегодня вечером позвоним ему.
Выключив свет, они вышли из дома и заперли дверь мастерской. Спустившись по узкой лестнице, они отправились в тусклом свете единственного фонаря вниз по пустынной улице к своему дому. Леон распахнул калитку, и они вошли во дворик. На столике оливкового дерева, за которым они до этого ужинали, все еще горела свеча. Из окон их дома лился мягкий свет и окутывал золотистым сиянием гибкие ветви глицинии, вьющуюся по стене бугенвилию, розу, их лица, обращенные друг к другу.
— Я люблю тебя. И так благодарна тебе за то, что ты подарил мне любовь.
Он еле слышно рассмеялся.
— Это мне нужно тебя благодарить. Когда-то в жизни меня не интересовало ничего, кроме живописи, а все остальное отошло на задний план, казалось второстепенным, не столь важным. Благодаря тебе у меня появилось то, что важнее всего. Ты дала мне ощущение полноценности жизни.
Он отпер ключом массивную деревянную дверь, они вошли в дом и поднялись вверх по лестнице.
— А как же посуда? — пробормотала Стефани.
— Да, это очень важно, — с деланной серьезностью ответил Леон, длинными, тонкими пальцами расстегивая пуговицы ее белой блузки. — Вот ужас, что она осталась немытой.
Они легли в постель и принялись ласкать друг друга. Их страсть становилась все сильнее, с тех пор как они покинули Кавайон. Все, что связывало их раньше, казалось пустяком в сравнении с безумной любовью, которой они пылали друг к другу сейчас. Их тела сплетались в едином порыве в их собственном доме в городке, где их никто не знал. Позже, когда они лежали рядом, улыбаясь друг другу при свете лампы, Стефани поцеловала его и сказала:
— Знаешь, сейчас мне кажется, что мне больше ничего и не нужно. Если я так и не узнаю больше того, что знаю о самой себе сейчас, то, пожалуй, и не буду стремиться к этому.
— А, по-моему, так будет не всегда. Хотя это не имеет значения. Что бы ты еще ни узнала о себе самой, я не могу представить, чтобы наши с тобой отношения от этого изменились. Такую любовь, как у нас с тобой, нельзя убить. Она вечна. Господи, послушай, по-моему, кто-то звонит в дверь, а? Ведь в Везле все сейчас, наверное, уже спят.
Стефани немного испугалась.
— Может быть, это преследователи?
— Нет, нет, такого не может быть. Ты и сама это знаешь. Друг Робера наблюдает за нашим домом, рядом с ним не должно быть никого из посторонних. К тому же мы уезжали из моего дома в Гу, а не из Кавайона. Может быть, это какой-нибудь торговец? Не будем обращать на него внимания, ладно?