Читать интересную книгу Искатели приключений - Гарольд Роббинс

— Надеюсь, неприятностей не будет? — прошептал он драматически.

Я расхохотался. Вот уж, ничего не скажешь — в этот момент я действительно чувствовал себя султаном Марокко.

— Не волнуйся, неприятностей не будет. Дамы решили скорее всего устроить вечеринку-экспромт, чтобы объединиться против меня.

Дружный взрыв хохота разрядил напряжение. И по мере того, как разговор наш становился все более оживленным и непринужденным, посетители ресторана возвращались к обычному своему времяпрепровождению: болтовне и разглядыванию соседей.

Когда мы с Даней выходили из дверей ресторана, было около двух ночи.

— Ну и веселье, — проговорила она. — Сидим и сверлим друг друга взглядами, пытаясь угадать, о чем кто думает.

— Согласен, занимательно, но каждый день я бы этого делать не стал. Уж больно утомительно.

— Зайдем ко мне, выпьешь посошок на дорожку. — Она рассмеялась. — Это тебя немного успокоит.

— Хорошо, но только на несколько минут. Завтра у меня тяжелый день.

Я ушел от нее только в пять. Войдя в кабину лифта, увидел в зеркальной стене какую-то развалину. На шее две царапины, в ушах звон от исступленных воплей, которые испускала Даня, пока мы боролись в постели. Я с сожалением рассматривал свою физиономию. Да, получил я гораздо больше того, что просил.

Швейцар у двери молча окинул меня взглядом. Такси поблизости не было, и я пешком побрел в сторону Парк-авеню, уж там-то они всегда поджидают позднего — или, наоборот, раннего — клиента. Машину, которая остановилась рядом, я не замечал до того момента, пока не услышал зовущий меня голос.

— Дакс!

— Беатрис!

Она сидела рядом с водителем, в ее зеленых глазах металось неясное чувство обиды.

— Мы гоняемся за тобой всю ночь. Никак не удавалось выбрать момент, чтобы ты был один.

15

Самое примечательное в Нью-Йорке, наверное, то, что независимо от того, день это или ночь, всегда можно найти место, куда пойти. Если в пять часов утра вы оказались в восточной оконечности Манхэттена, вам стоит заглянуть к Ройбену — это небольшой изысканный ресторанчик, где посетителю подадут все, что он пожелает: от чашки кофе до полного обеда.

Когда мы с Беатрис зашли туда, зал был почти пуст. Сидели лишь два-три человека, видимо, забывших о том, что ночь уже кончилась, а ранние пташки, похоже, еще не покидали своих постелей. Скучавший официант не обратил внимания на мой вечерний костюм. Он ко всему привык: здесь такое не в новинку.

— Что закажете?

— Кофе, — ответил я. Черный, крепкий и побольше. — Я взглянул на Беатрис.

— Мне то же самое.

Официант кивнул и отошел. Я хотел взять Беатрис за руку, но она отодвинула ее к краю стола.

— Я так волновался, когда узнал, что ты уехала. Думал о тебе каждый день.

Вновь тот же обиженный взгляд.

— У тебя исцарапана шея, на воротничке кровь.

— Придется выяснить отношения с парикмахером, — шутливо ответил я. — Не очень-то он осторожен. Беатрис не улыбнулась.

— Ничего смешного.

— Почему ты не сказала мне, что уезжаешь?

Она молчала до тех пор, пока нам не принесли кофе.

— Не так уж ты и беспокоился, если честно.

Я сделал большой глоток. Кофе был горячим, по желудку распространилось приятное тепло, я сразу почувствовал себя лучше.

— Какой смысл препираться? К тому же, ты вовсе не поэтому разыскала меня.

Она опустила голову к чашке. Может, мне и не стоило так говорить, но это было правдой. Наконец она подняла на меня глаза.

— Отец не поверил тому, что я ему сказала. Он уверен, что это ловушка.

— Отец! — взорвался я. — Видимо, он уверен и в том, что пятьдесят семь мертвых жителей Матанзы, — это тоже ловушка?

Беатрис ничего не сказала.

Мне вспомнились вчерашние слова сенатора о трусах, которые просят храбрецов, чтобы те шли умирать вместо них.

— Что ты сказал?

Оказывается, я произнес эту фразу вслух. Я повторил ее, добавив несколько слов от себя.

— Твой отец похож на генерала, который сидит в безопасности, в нескольких милях от поля боя с приятным ощущением того, что кровь, льющаяся по его приказу, никогда не обагрит его собственных рук. Если он действительно убежден, что выражает волю народа, то пусть выйдет вперед и открыто выступит против президента. Или он боится того, что проиграет и станет в глазах людей шарлатаном?

Губы Беатрис сжались.

— Он бы так и сделал, если бы верил, что президент сдержит свое обещание относительно амнистии! — со злостью ответила она.

— Президент будет вынужден сдержать слово! — Я тоже вошел в раж; все шло как-то наперекосяк. — У него нет другого выхода, он же заявил об этом на весь мир. Думаешь, он сможет пойти на попятный?

— И ты на самом деле в это веришь? — Беатрис в упор посмотрела на меня,

— Да. — Я демонстративно замолчал.

— Ты согласишься встретиться с моим отцом и поговорить? — спросила она после некоторой паузы.

— В любое время.

— Никакой слежки, ты придешь один.

— Да.

— Я сообщу ему об этом. — Она встала, я тоже начал подниматься, но она остановила меня движением руки. — Не ходи за мной.

— Беатрис, — я потянулся к ее руке. Она вновь убрала ее.

— Нет. Я совершила ошибку. Мне показалось, что мы с тобой живем в одном мире. Действительно — правы оказались они, а не я. Теперь я это вижу.

— Беатрис, я могу все объяснить...

— Не нужно! — голос ее задрожал. Повернувшись, ока торопливо направилась к выходу.

Я смотрел, как она удалялась от меня, и что-то во мне невыносимо заныло. Подойдя к широкому окну, я увидел, как она села в автомобиль, который тут же отъехал.

— Это все, сэр? — услышал я позади себя голос официанта.

— Да.

И только выбравшись в неясный серый утренний свет, я вспомнил, что так и не спросил ее, когда мы вновь встретимся.

Голос Марселя в телефонной трубке звучал доверительно.

— Я раздобыл информацию, о которой ты просил.

— Хорошо.

— Да, — быстро перебил он меня. Он не любил долгих разговоров по телефону. — Когда ты сможешь подойти, чтобы поговорить?

Я бросил взгляд на часы с календарем, стоявшие передо мной на столе.

— Сегодня вечером я приглашен на ужин. Может, после него?

— Отлично. Во сколько?

— В полночь не будет слишком поздно?

— Нет. Я предупрежу своего человека, что ты придешь.

В задумчивости я положил трубку на место. В общем-то я не очень рассчитывал на то, что Марсель предоставит нужную информацию. Об оружии или о том, откуда берутся деньги на его оплату.

В дверь постучали.

— Войдите, — откликнулся я. Появился Прието с газетой в руке.

— Вы видели это?

Я проследил за его указательным пальцем — он утыкался в небольшую заметку на одной из страниц толстой «Геральд Трибюн».

Под заголовком «Доклад представителя кортегуанской оппозиции» шел текст:

"Доктор Хосе Гуайанос, бывший ректор Кортегуанского университета, а также бывший вице-президент страны, живуший в настоящее время в США в эмиграции, сделает сегодня вечером доклад в Колумбийском университете. Тема доклада: «Необходимость создания демократического правительства в Кортегуа».

Я взглянул на Прието. Прошла уже неделя с того дня, как мы встретились с Беатрис, и это была первая, пусть даже и косвенная, весточка о ней.

— Что предпримем? — спросил Прието.

— Ничего.

— Ничего? — он был поражен. — И вы позволите ему изливать свою ложь в публичном выступлении? Я откинулся в кресле.

— Здесь — не Кортегуа. Здесь каждый имеет право говорить все, что хочет.

— Президенту это не понравится. Мы уже больше двух лет охотимся за этим человеком. А он осмеливается прилюдно обливать нас грязью.

— Мне наплевать на то, что понравится или не понравится президенту! — Даже Прието было понятно, что это был первый более или менее серьезный шаг, сделанный для того, чтобы убедиться в искренности обещанной амнистии. Я почувствовал, что во мне зарождается уважение к Гуайаносу. Для того, чтобы сделать подобный доклад даже здесь, требовалось немалое мужество.

— Но... — начал было протестовать Прието.

— За это всю ответственность несу я, — голос мой был тверд. — Ты же будешь держаться от него подальше. И не предпримешь ничего, чтобы помешать ему!

Несколько мгновений Прието не сводил с меня глаз.

— Хорошо, сеньор. — С этими словами он направился к выходу из кабинета.

— Прието! — окликнул я его холодно. — Запомни, что я только что тебе сказал. Если только я узнаю, что ты или твои люди крутились около него, я прослежу за тем, чтобы тебя с позором отослали домой.

Губы его оскорбленно поджались, но он не проронил ни звука.

— Ты понял меня?

— Да, ваше превосходительство.

Я дождался, пока он выйдет, снял трубку и позвонил наверх, где размещались мои личные апартаменты. Велел Котяре спуститься. При всем своем желании я не мог присутствовать на докладе Гуайаноса: тут мы с Прието были в одинаковом положении — одно мое появление могло быть расценено как прямое вмешательство.