злая стала!
– Какая аскеза? – Интересуется Вадим.
– На мужиков. – Хмыкает он. – Это модно сейчас. Воздержание расширяет горизонты самопознания.
– Вроде того. – Подтверждаю я, отправляясь к большому редакторскому креслу с чашкой кофе.
– А Алинка в такое не верит. – Не забывает рекламировать подругу Ник. – Она у нас свободна, в поиске, открыта, так сказать, к предложениям, и с горизонтами у нее полный олрайт!
– Я тебя задушу. – Шепчет Алина, четвертуя его взглядом.
И расцветает, наткнувшись вдруг на улыбающегося Вадима.
Кай
Первые пару дней дались тяжелее всего – тогда даже вдох давался с трудом. Я слонялся по пустому дому, колотил кулаками в стену и ждал ее звонка.
Желание найти Мариану, где бы она ни была, не отпускало. И я почти утвердился в намерении завоевать обратно. Решил, буду дарить цветы, подарки, делать комплименты, караулить ее возле универа, дежурить под окнами, уговаривать и молить вернуться. А потом вдруг понял, какая же это пошлятина – таскаться за ней с дешевыми понтами, не давать прохода, строить из себя неизвестно кого.
Да если бы я даже знал, где она живет, максимум, который позволил бы себе – это оберегать ее на расстоянии, следить за тем, чтобы все у нее было в порядке. Пусть даже с Серебровым. Плевать.
Я почувствовал облегчение, впервые увидев ее в фойе Большого. Это было на четвертый день разлуки, точно знаю, потому что каждый день без Марианы ощущался пыткой. Она вышла из столовой вместе с Алиной и их тощим дружком, имени которого я не помнил, обняла их и вспорхнула вверх по лестнице – уже одна.
Первым моим побуждением было броситься следом. Просто поговорить, просто посмотреть ей в глаза. Но что-то остановило. Порадовался, что она помирилась с друзьями, а чуть позже, после занятий, дождался Алинку у выхода. Она рассказала, что у Марианы все хорошо: они с Хвостиком обосновались в квартире недалеко от Большого, а еще поведала про аскезу, что немало меня повеселило и, конечно, обрадовало.
Знать, что она не встречается с Серебровым, означало иметь надежду. Хотя, будь Мариана с ним, я бы все равно верил в то, что однажды мне удастся ее вернуть. Самые сильные чувства не проходят бесследно. Они просто не могут исчезнуть – даже спустя долгое время.
Следующая неделя была похожа на ад. Я ощущал себя кораблем, созданным для хождения по океану, но запертым в порту. На автомате ходил на работу, посещал лекции, пару раз был в тренажерке. Отправил транспортной компанией Эмилии ее вещи, встретился с друзьями. Пока они пили пиво и обсуждали спорт, тупо смотрел в одну точку и даже не мог поддержать разговор. В общем, толку от меня было мало.
Как чертов маньяк, я следил за Марианой в университете и после него. Уже выяснил, где она живет, и убедился, что к ней никто не ходит вечерами, кроме Алины. Долго размышлял, не заявиться ли к ней с цветами и при параде, вдруг она уже успокоилась и оттаяла? И чуть не бился головой о стену, ругая себя за эти идиотские идеи.
Ухажер хренов. Наворотил и приполз на коленях. Аж самому стало тошно.
Раздраженный, рассеянный, не выспавшийся я тащился каждый день на лекции. Пытался понять, какого лешего вообще продолжаю сохранять видимость нормальной жизни, куда-то хожу, что-то делаю. Выглядел я тоже погано – помятый, с впалыми щеками, вечно в солнцезащитных очках и с щетиной.
Но утром одного из дней меня вдруг охватила эйфория – я понял, чем заполнить эту пустоту. Взял коньки, сумку, клюшку и отправился на тренировку. Ребята были рады меня видеть, тренер промолчал, но его приветственное рукопожатие было необычайно крепким – я ведь дал ему слово, что вернусь, когда решу свои проблемы. И вот я здесь. Проблемы, конечно, никуда не делись, но я дал себе слово не отвлекаться на них.
Двумя днями позже к тренировкам присоединился и Серебров. Мы приветствовали друг друга сдержанным рукопожатием – соперники в жизни и на льду. Но, признаюсь, его паршивый видок меня порадовал – Витька не выглядел, как счастливый человек, а, значит, тоже получил от ворот поворот. И это обстоятельство давало надежду.
Моя хорошая плохая девочка. Она всегда была умнее всех нас, поступала мудро и действовала, слушая и разум и сердце. Я искренне желал ей добра, и в этом, наверное, заключается вся истина любви – ты просто хочешь, чтобы твой самый главный в жизни человек был счастлив. И все. Неважно где и с кем. Даже если не можешь отпустить, и мыслями возвращаешься снова и снова, если терзаешь себя желанием быть рядом – все равно душой болеешь за то, чтобы ей просто было хорошо.
Еще пара дней, и наши взаимоотношения с Серебровым пришли в норму. Мы соревновались, не давая друг другу спуска на льду, старались ни в чем не уступать, и при этом я не использовал против него жестких приемов, способных повысить риск повторной травмы. Все же, мы были игроками одной команды, и когда борьба тоже становится общей, думать нужно о будущих победах и пользе для коллектива.
Очень скоро мы даже стали подшучивать друг над другом, но только одной черты не переступали – не говорили о Мариане, не задавали вопросов друг другу и не упоминали ее имя в разговорах. Игры, выезды, сборы – за пять недель в команде мы словно забыли о ней вообще, но каждый помнил и, уверен, думал о ней постоянно.
Между нами словно действовало негласное правило: на спортивной базе мы в одной команде, по жизни – в разных лагерях. Но ожидание ответа или каких-то действий от Марианы затянулось настолько, что никто уже не знал, ждать ли их вообще.
Мариана
Я смотрю на очередной букет цветов, стоящий посредине стола в нашей «штаб-квартире». Красные розы, перевязанные красной лентой. Опять без записки, и неизвестно, кто их сюда принес. Как только увядает один букет, его заменяет другой.
– Ну, что, ты вычислила дарителя? – Влетает в кабинет Алина.
– Нет. – Отвечаю я. – Думала, застану, если приду пораньше, но розы уже стояли здесь, когда я вошла.
– Кай не колется. Наверное, это Витька. – Наклонившись, она тянет носом их аромат.
– Сомневаюсь. Они знают меня достаточно, чтобы не ассоциировать с алыми розами. – Перевожу взгляд с букета на подругу. – Наверное, это вообще не мне.
– Кому же тогда?
– Даже не знаю. – Лукаво улыбаюсь я.
Но Алинка словно не понимает намека.
– Как ты вообще? – Спрашивает она, буквально ложась на стол.
– Ты о чем?
– Мы