Читать интересную книгу Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

— У-хм, просто превосходно.

— Теперь ничто не мешает ей купить дом.

— Ничто. Но, между прочим, — добавил сэр Бакстон, радуясь перспективе обрести товарища по несчастью, — она решила его не покупать.

— Что?!

— Чего это сегодня все как заведенные кричат «что?», — проворчал сэр Бакстон.

Грудь Чиннери вздымалась и опадала, словно волны на сцене.

— Не покупать?

— Вот именно.

— То есть, денег вы не получите?

— Абсолютно.

— А как же мои пятьсот фунтов?

— Ах, — жизнерадостно произнес сэр Бакстон, — всем нам интересно бы знать!

Наступила пауза, и в кабинет вошла леди Эббот. За ней, в костюме Табби, поспешал мистер Булпит.

Сэр Бакстон и Чиннери утратили ясность ума, придающую нам проницательность, а если бы не утратили, то заметили бы, что с последнего раза в поведении леди Эббот произошла легкая перемена. Она лишилась величественного спокойствия, производившего на новых гостей такое впечатление, будто их знакомят с национальным монументом. Не будь эта мысль абсурдной, мы бы сказали, что она возбуждена.

— Бак, — сказала хозяйка дома, — Сэм хочет с тобой поговорить.

Мимолетное ликование сэра Бакстона мгновенно угасло. Он печально взглянул на шурина. Тот уже не выступал в роли дьявольского оружия, но баронету он все равно не нравился. Особенно ему претила эта ухмылка. Можно ли выдержать, если кто-то ухмыляется, когда провалилась продажа отчего гнезда, а дочь выходит замуж за нищего?

— Не желаю я с ним разговаривать! Никого не могу видеть, кроме тебя. Убери его отсюда! И Чиннери убери, давай устроим передышку. Эта чертова ведьма отказалась покупать дом!

— Ну и пусть! Сэм его купит.

— А?

— Об этом он и хочет с тобой говорить.

Минуло четверть века с тех пор, как леди Эббот танцевала (если слово это можно применить к топотанию, которым занимались хористки музыкальных шоу в те давние дни), но сейчас сэру Бакстону показалось, что она танцует.

— Он собирается устроить тут деревенский клуб.

— Сейчас это, Бак, по моей части, ночные клубы. Я унаследовал состояние покойного Элмера Загорина.

— Он же был миллионером!..

— Мультимиллионером, — поправил Булпит, любивший точность. — Вот послушайте, как перехлестнулись наши дорожки. Настоящий романс! Всем я вклеил эти повестки, а ему — не удалось! Когда я начал за ним гоняться, он хандрил. Утратил, как говорится, вкус к жизни. Богатый — жуть, и никакого удовольствия! А тут я подоспел, пустился по следу. Иск на 40 долларов за восстановитель волос. Ну, он прямо загорелся! Однако недолго ему пришлось гореть. Отдал концы. Разрыв сердца. Заметьте, хохотал как сумасшедший, что меня одурачил. Очень был мне благодарен.

— Когда прочитали завещание, — вставила леди Эббот, — оказалось, что этот Загорин все оставил Сэму.

— Вернул ему, видите ли, остроту чувств. Да-с, сэр, получил я пятьдесят миллионов и отплыл в Европу, стал тут жить как самый заправский миллионер. И знаете что? Я тоже захандрил. Вот так фокус! Поболтался я во Франции, на юге — ничего меня не берет. Провел пару недель в Париже, опять бестолку. Грызет хандра, и все. Приехал в Лондон, услышал об этой работенке — вклеить повестку молодому Ванрингэму, — и мне показалось: вот он, ответ на мои молитвы.

— Расскажи Баку, как тебе пришла идея насчет дома, Сэм.

— Сейчас, сейчас. Несколько минут назад, когда мисс Пруденс принесла мне одежду и я оделся, стали мы болтать. Она рассказывает мне, что иск о возмещении убытков снимается, они помирились. А теперь ей нужна работа для Табби, потому что мачеха вышвырнет его, точно грязную перчатку. И вот она упоминает, что сделка у вас сорвалась. А я и говорю себе: «Почему бы нет?». Тут получится шикарный клуб, лорд Эббот. От Лондона — недалеко. Комнат масса. Просторные площадки. Живописный пейзаж. Парочки тысячами будут катить сюда на машинах. Так что, если готовы обсудить дело, я — в игре. Мисс Виттекер поставлю заправлять тут всем. У этой девочки мозги варят. Да, чуть не забыл! Когда моя племянница выйдет замуж, я подарю ей полмиллиона долларов. Я еще в спальне хотел сказать, да вы убежали.

— Хорошая мысль, правда? — спросила леди Эббот.

Сэр Бакстон ответил не сразу. Он таращился на шурина, раздираемый раскаянием, что был так слеп к несравненным его качествам. С чего вообще ему померещилось, будто он ему не нравится? Это с такой улыбкой, которую он принял было за отвратительнейшую ухмылку! Вот, почесывает в затылке рукой, которая может, если ей вздумается, выписать чек на миллионы. Да перед ним тот самый, кого он всю жизнь мечтал встретить!

— Чтоб я треснул! — наконец молвил он.

Чиннери ликовал не меньше. Пятьсот фунтов могут показаться мелочью одной из бывших миссис Чиннери — у всех этих дам взгляд на деньги самый широкий, — но для него они значили немало. Все эти изнурительные месяцы он мечтал о них, как отец о блудном сыне, исчезнувшем вдали. Теперь тот вернулся в отчий дом. Сняв роговые очки, Чиннери стал протирать их в полном трансе.

— М-да! — бормотал он. — А, черт!

— Нет, чтоб я треснул! — повторил сэр Бакстон.

— Говорила же я тебе, все образуется, — заключила леди Эббот.

А за сорок миль отсюда, в лондонской квартире, Джо Ванрингэм тяжело поднялся с кресла. Ему показалось, что десятимильная прогулка по улицам поможет скоротать свинцово-тяжкие часы. Он вышел и захлопнул дверь.

Но тут же остановился… прислушался… распахнул дверь — и вернулся.

Настойчиво звонил телефон.

Примечания

Здесь собраны романы разных лет, не составляющие единой саги. Первые три романа, написанные в совершенно разное время (1925, 1933 и 1964) связаны одним персонажем — лордом Тилбери. Мы знаем его по роману «Рад служить» (т. 2 «Саги о свинье»); участвует он и в «Стремительном Сэме» (1924), который, вероятно, скоро появится в 1-м томе пятитомника, издаваемого «Художественной литературой» (пер. И. Гуровой).

Вудхауз не скрывал, что прототипом Джорджа Пайка, первого виконта Тилбери, был основатель желтой прессы Альфред Хармсворт, барон Нортклиф (1865–1922). Первую газету в новом духе — «Дэйли мэйл» — он начал выпускать в 1896 году. Тогда он был просто Хармсвортом, и говорил: «Если мне понадобится титул, я, как честный человек, его куплю».

Гилберт Кийт Честертон писал в 1905 году о новом типе прессы и Альфреде Хармсворте: «Теперь то и дело обличают новую журналистику, связанную с именами сэра Альфреда Хармсворта и Артура Пирсона. Почти все ругают ее за наглость, напористость, вульгарность, оглушительность. Я не спорю, я просто сообщаю, что мне неприятна в ней бесхребетность. Такие газеты не поражают, не оглушают, они раздражают робостью. Хороший тон допускает занятность без вульгарности; здесь нам угождает вульгарность без занятности. […] Собственно, пресса эта — не желтая, а грязно-серая.

[…] Смутное представление о том, что наша пресса оглушает сенсациями, породили крупные шрифты и броские шапки. Издатели суют большие буквы куда только могут, не ради вызова, а ради удобства. Измотанным или подвыпившим людям в плохо освещенном вагоне легче, когда им все поднесли на блюдечке. Так учат маленьких детей. Буква „А“ размером с подкову не поразит ребенка, а ему поможет. Хармсворт и Пирсон дают нам букварь, быть может, не очень страшный, но уж очень скучный» (из эссе «Кротость желтой прессы»).

Роман «Летняя блажь» (1937) — самый длинный у Вудхауза. Писался он труднее, чем обычно. Участники его не стали героями новой саги, хотя автор об этом думал. Вскоре начались беды, а с ними — новые темы или возвращение к самым любимым из старых («Полная луна», «Дядя Динамит», «Брачный сезон»).

Примечания

1

Пейтер, Уолтер Горацио (1839–1894) — английский искусствовед, критик, историк, идеолог искусства для искусства.

2

Беспечностью (фр.).

3

Луций Юний Брут — патриций, возглавивший борьбу против Тарквиния Гордого. Когда его сыновей уличили в сговоре с Тарквинием, Брут, в то время римский консул, без колебаний велел их казнить.

4

Добрый король Венцеслав (Вацлав) — герой английской рождественской песни. Святой Вацлав (в русской традиции — Вячеслав, благоверный князь Чешский) бы убит в дверях храма родным братом и его приспешниками в 935 (по другим данным, в 929) году.

5

Парсанг — персидская мера длины.

6

Малые пророки — название относится к пророкам Осии, Иоилю, Амосу, Авдию, Ионе, Михею, Науму, Аввакуму, Софонии, Аггею, Захарию и Малахии, то есть ко всем, кроме Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила.