Теперь добьютъ.
IX. Жена или тюрьма
Какой-то глубокій знатокъ человѣческаго сердца справедливо замѣтить, что при видѣ несчастія, даже самаго близкаго намъ человѣка, мы, помимо собственнаго вѣдома, безсознательно чувствуемъ извѣстнаго рода удовольствіе. Это удовольствіе выражается безъ словъ, даже безъ всякой оформленной мысли; но кто пріучился слѣдить за своимъ внутреннимъ жизненнымъ процессомъ, тотъ легко подмѣтитъ какое-то невольное душевное возбужденіе, выражающееся, въ переводѣ, словами: «Слава Богу! я не на его мѣстѣ»!
Искренно сострадая несчастному товарищу моего дѣтства Ерухиму, я, въ то-же время, чувствовалъ точно такое-же душевное возбужденіе. Мрачныя картины моего дѣтства живо предсшились моему воображенію. Я вспоминалъ, какъ забитый, ошенинй ласки ребенокъ, я завидовалъ моему блѣднолицему товарищу по хедеру, нѣжившемуся подъ крылышкомъ обожавшей его матери. Съ какимъ восторгомъ промѣнялъ-бы я тогда свою горькую участь на участь счастливаго товарища! А теперь?
— Слава Богу! я не на его мѣстѣ! сто разъ повторялъ во мнѣ гоюсъ всесильнаго эгоизма.
Несчастія Ерухима, на нѣкоторое время, примирили меня съ моей участью. Сопоставляя откупную службу мою съ военною службою Ерофея, я приходилъ къ заключенію, что я счастливѣйшій изъ смертныхъ, и не имѣю никакого права требовать ничего болѣе. Но сознавая вполнѣ свое безправіе на лучшую участь, я, въ то-же время, все-таки желалъ ея, готовъ былъ вступить въ самую ожесточенную борьбу для ея завоеванія.
Не прошло и года со дня встрѣчи моей съ злополучнымъ другомъ моего дѣтства, какъ во мнѣ опять уже заговорила кичливость, запротестовало самолюбіе. Я опять началъ рваться куда-то на просторъ, на широкую дорогу, гдѣ мое я и моя жизнь не были-бы задѣваемы другими, гдѣ не подставляли-бы ноги моимъ не опредѣленнымъ стремленіямъ, гдѣ я могъ-бы двигаться и существовать безъ помѣхи, но собственнымъ убѣжденіямъ. Вырваться изъ откупной среды я однакожъ не пытался: это было для меня такъ-же невозможно, какъ взобраться на луну; я только отыскивалъ болѣе широкую дорогу въ той сферѣ, въ которой уже застрялъ, убѣдившись неоднократнымъ наблюденіемъ, что всѣ дороги одинаково ведутъ въ Римъ.
Изучая своего принципала, я подмѣтилъ, что изъ числа своихъ подчиненныхъ онъ дорожилъ особенно тѣми, которые непосредственно дѣйствуютъ на распорядительной почвѣ и выгребаютъ каштаны изъ огня. Онъ во многихъ изъ этихъ дѣятелей сознавалъ полнѣйшую неспособность и крупные недостатки, но дѣла, которыми эти неспособные дѣятели заправляли, приносили изобильные плоды, и онъ ими дорожилъ. Большая часть этихъ счастливыхъ дѣятелей, не слишкомъ разчитывая на щедрость принципала, имѣла благоразуміе оставлять часть каштановъ и для себя… Принципалъ догадывался, но молчалъ, притворяясь ничего невѣдающимъ. Онъ не допускалъ въ людяхъ абсолютной честности, а на человѣческій умъ смотрѣлъ съ одной дѣловой точки зрѣнія. Кто умѣлъ приносить пользу самому себѣ, тотъ, слѣдовательно, былъ полезенъ и для дѣла. Тѣхъ-же, у которыхъ недоставало безсовѣстности обогащаться на счетъ чужихъ интересовъ, онъ считалъ безхарактерными, трусливыми и недальновидными. Можетъ-ли тотъ быть полезенъ другимъ, кто не умѣетъ быть полезнымъ самому себѣ? Преклоняясь предъ силой капитала, мой принципалъ видимо проникался уваженіемъ даже къ тѣмъ счастливцамъ изъ числа своихъ подчиненныхъ, которые богатѣли исключительно на счетъ кармана своего хозяина. Онъ никогда не удалялъ подобныхъ служащихъ, въ томъ убѣжденіи, что эти успѣли уже накрасть, а новые начнутъ только красть. Такимъ образомъ, нѣкоторые изъ его управляющихъ и уполномоченныхъ не только богатѣли на распорядительной почвѣ, но возвышались еще въ его глазахъ, какъ умъ и сила. Я же, состоя по счетной и письменной части, сѣялъ въ мертвой, безплодной пустынѣ. Въ то время, когда откупные полководцы и генералиссимусы удерживали надъ закономъ побѣду за побѣдой, я могъ только подносить лавровые вѣнки въ видѣ испещренныхъ крупными цифрами балансовъ. Я игралъ жалкую роль писца-калиграфа, который на чисто переписываетъ рапортъ главнокомандующаго объ одержанной блестящей побѣдѣ. Русскіе крупные откупщики придерживались въ этомъ отношеніи другихъ теорій: у нихъ бухгалтеръ или секретарь пользовались особеннымъ вниманіемъ и осыпались щедротами, какъ статс-секретари и главные контролеры въ маленькомъ царствѣ; мой-же принципалъ смотрѣлъ на вещи съ болѣе реальной стороны; секретарь считался у него бумаго-марателемъ, а бухгалтеръ — ходячимъ гросбухомъ.
Уяснивъ себѣ это положеніе, я рѣшился, въ чтобы-то ни стало, выбраться на болѣе выгодную служебную почву. Для перваго опыта, я обратился въ благоволившему ко мнѣ принципалу съ просьбою.
— Я человѣкъ обремененный многочисленнымъ семействомъ, скаалъ я ему однажды. — Я давно уже имѣю честь служить при васъ, но ни до чего существенно-полезнаго еще не дослужился. Ограниченнаго моего жалованья едва хватаетъ на прокормленіе. Дѣти мои подростаютъ, и скоро придется серьёзно подумать о ихъ воспитаніи. Пока я молодъ и въ состояніи трудиться, я обязалъ стремиться къ обезпеченію моей семьи на черный день. Достичь этого въ настоящей моей должности я считаю положительно невозможнымъ. Прошу у васъ мѣста по части распорядительной, надѣясь быть вамъ полезнымъ не менѣе другихъ.
Принципалъ изумленно посмотрѣлъ на меня.
— Мы вами совершенно довольны. Но вы намъ полезны именно въ той должности, въ которой вы состоите.
— Покорно благодарю. Но я недоволенъ своимъ положеніемъ, потому что безполезенъ самому себѣ, своей семьѣ и своей будущности.
— Вольно вамъ жить безъ расчета и проживать все! возразилъ онъ рѣзко.
— Извините. Я не широко живу. Безъ пищи ни жить, ни служить нельзя, отвѣтилъ я не менѣе рѣзкимъ тономъ.
— Чего-же именно вы добиваетесь? спросилъ онъ болѣе мягко. — Прибавки жалованья?
— Совсѣмъ нѣтъ. Я добиваюсь другой арены дѣятельности, гдѣ я могъ-бы принести вамъ болѣе осязательную пользу и тѣмъ заслужить болѣе выгодную оцѣнку.
— Нѣтъ, по распорядительной части вы мѣста получить не можете.
— Смѣю спросить, почему?
— Потому что вы по этой части неспособны.
— Но вы вѣдь еще не испытали меня?
— Нѣтъ. Вы слишкомъ большой философъ для дѣла. Вы черезъ чуръ мягкаго и податливаго характера, а въ нашемъ дѣлѣ нужно быть кремнемъ.
— Система откупная, сама по себѣ, на столько безпощадна и удобна для вашихъ интересовъ, что съ моей стороны достаточно будетъ придерживаться только этой системы, чтобъ интересы ваши были вполнѣ обезпечены! Личныя-же мои убѣжденія и характеръ не имѣютъ ничего общаго съ точнымъ выполненіемъ обязанностей.
— Нѣтъ, вы въ распорядители рѣшительно неспособны, даже вредны, объявилъ мнѣ принципалъ рѣшительно.
— И такъ я на другую должность расчитывать не могу?
— Со временемъ можете расчитывать на прибавку жалованья, болѣе ни на что.
— Въ такомъ случаѣ я прошу васъ уволить меня совсѣмъ.
Принципалъ искоса посмотрѣлъ на меня и насмѣшливо улыбнулся.
— Вы серьёзно это говорите? спросилъ онъ, надмѣнно, измѣривъ меня глазами.
— Какъ нельзя болѣе.
— А семья ваша что ѣсть станетъ?
— Объ этомъ позвольте ужъ мнѣ самому позаботиться.
— Хорошо, сказалъ онъ рѣзко — мы выпишемъ кого нибудь на ваше мѣсто.