Читать интересную книгу Обитель - Захар Прилепин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 136 137 138 139 140 141 142 143 144 ... 148

Каменные внутренности Соловецкого монастыря, наскоро выструганные лица красноармейцев, у всех, как на подбор, сумасшедшие глаза, все смотрят в камеру.

Ногтев — мощные челюсти, говорит, как жуёт старое, жилистое мясо. Несколько раз пытается улыбнуться, но улыбка ему не даётся.

О, Фёдор Эйхманис. Выправка, тонок. Очень спокойный, камеру не видит — хотя там такой стрёкот стоит, наверное.

— А это, думаю… это Галя, — сказал я вслух. — Галя, вот ты. Я тебя узнал.

Немного разочарован: она угловатая, полная, не такая симпатичная, как я думал.

Хотя это съёмка, это съёмка. В жизни всё было иначе.

Эльвира Фёдоровна быстро посмотрела на меня.

— Вы знаете, кто это? Галина Кучеренко? Знаете? — поспешил я расспрашивать её, даже задел коленом поднос, мой чай чуть выплеснулся. В своей чашке она отпила две трети.

Не отвечая, Эльвира Фёдоровна смотрела на экран, и я тоже перевёл взгляд: опять Ногтев, ещё раз Эйхманис… потом его уже не показывали, только рельсы, только шпалы и «Глеб Бокий», пароход.

— Вы хотите ещё раз убить отца? — спросила меня хозяйка. — Напрасный труд, он и так не воскреснет.

— Нет. Не убить, — сказал я, не отводя глаз от экрана: может быть, пробежит Артём Горяинов, Бурцев проедет на коне затребовать пробу обеда, Шлабуковский пройдёт, размахивая тростью.

— Неужели оправдать? У вас есть для этого… слова? — Эльвира Фёдорона перевела взгляд на меня, и, естественно, я обернулся к ней: боже мой, она готова была рассмеяться. Если и не делала этого, то всего лишь по причине своего отменного вкуса: женщинам в её возрасте смех не к лицу, тем более в присутствии молодого мужчины.

— Я очень мало люблю советскую власть, — медленно подбирая слова, ответил я. — Просто её особенно не любит тот тип людей, что мне, как правило, отвратителен.

Она кивнула: поняла.

— Это меня с ней примиряет, — досказал я.

На этот раз она никак уже не реагировала, как будто бы ей стало всё ясно со мною.

Пора было собираться.

— Последний вопрос, с вашего позволения. Может быть, вам рассказывала мама. Он говорил по-французски?

— По-немецки говорил.

— А по-французски?

— Нет. Думаю, нет.

Мы довольно сухо попрощались, я вышел на улицу и пошёл до ближайшего кафе. Там было свободное место в углу, спиной ко входу, как мне нравится.

— Здравствуйте, — сказала официантка.

Я приветливо кивнул головой.

— Вы не знаете, почему никто не здоровается с официантками? — спросила она.

Это было неожиданное, но верное в моём случае замечание.

— Извините, — ответил я, — здравствуйте.

Я заказал себе чаю и совсем немного водки. Выпить водки, запить чаем, это неплохо. Можно сладким чаем, можно без сахара — тут по вкусу.

Официантка ушла к другим столикам, я поглядывал на неё: она заслуживала большего, чем работу в кафе, но думал о другом.

Русская история даёт примеры удивительных степеней подлости и низости: впрочем, не аномальных на фоне остальных народов, хотя у нас есть привычка в своей аномальности остальные народы убеждать — и они верят нам; может быть, это единственное, в чём они нам верят.

Однако отличие наше в том, что мы наказываем себя очень скоро и собственными руками — других народов в этом деле нам не требуется; хотя, случается, они всё-таки приходят — в тот момент, когда мы, скажем, уже перебили себе ноги, выдавили синий глаз и, булькая и кровоточа, лежим, ласково поводя руками по земле.

Русскому человеку себя не жалко: это главная его черта.

В России всё Господне попущение. Ему здесь нечем заняться.

Едва Он, утомлённый и яростный, карающую руку вознеся, обернётся к нам, вдруг сразу видит: а вот мы сами уже, мы сами — рёбра наружу, кишки навыпуск, открытый перелом уральского хребта, голова раздавлена, по тому, что осталось от лица, ползает бесчисленный гнус.

«Не юродствуй хотя бы, ты, русский человек».

Нет, слышишь, я не юродствую, нет. Я пою.

…О таких вещах надо размышлять именно что в кафе, подшофе, потому что если подобное придёт на трезвую голову в осеннем поле, или подле разрушенных древних стен, или на берегу белого от холода моря, — то с вами что-то не в порядке.

Эльвира Фёдоровна позвонила мне через неделю, предложила зайти на минутку.

Я собрался и поехал: зачем ей рассказывать, что я живу не так близко, чтоб зайти.

Думал, что будут замечания по моей рукописи, но замечаний не было, она лаконично сообщила:

— Я прочитала, — и спокойно добавила: — Это ваше дело.

На телефонном столике лежала достаточно увесистая папка бумаги.

— Вот вам… — сказала Эльвира Фёдоровна. — Тут дневники той женщины, которую вы узнали на фото в прошлый свой приезд… Они были в архивах матери. Видимо, их каким-то образом изъял и вывез отец, когда его переводили в Москву. Странно, что он их не уничтожил. Быть может, он был сентиментален — такого типа люди часто бывают сентиментальны… Не знаю. Я их несколько раз читала в молодости, это действовало очень сильно. Четверть века назад перечитывала уже с меньшим воодушевлением и даже подумывала опубликовать. Но решила, что это мало кому нужно и в целом лишено пользы. Хотя, как я поняла, вы думаете иначе. Возьмите: в любом случае может пригодиться в работе.

Когда, уже в подъезде, открыл — голова закружилась: это невозможно, так не бывает и не может быть. Рассыпал на радостях. Собирал со ступеней листы, смеялся.

Приложение

Дневник Галины Кучеренко

17 декабря

Хотела сама себя обмануть, начать дневник с того, что меня должно волновать. О том, каким мне представляется путь моей жизни и путь нашей революции. И меня волнует это.

Но всё равно писать я хочу о другом.

Я вспоминаю о нём непрестанно. С утра, едва встаю. Представляю, что он там делает, в своем огромном доме.

Он всегда просыпается весёлый, такое лицо, как будто ел снег: зубы блестят, губы красные, глаза восторженные.

Он такой весёлый, что ему на всё плевать. Поедет на охоту сегодня.

20 декабря

Вчера катались с горки на облитых водой, ледяных иконах. Пришёл он, накричал, несколько икон подобрал, Д. (сам только что катался) сразу бросился взять их и отнести.

Ф. отдал, ругаясь при этом неприлично, и я видела эти белые пятна на его как будто обмороженной коже, которые я так люблю.

Всё потому, что у него с каких-то пор новая забава — музей. Наверное, разговаривал с кем-то из заключённых, тот объяснил, сколько может стоить старая икона. Или ещё что-нибудь, про культуру. Ф. не хватило культуры в детстве, он хочет, чтоб была культура. Это иногда смешно. Или я просто злюсь на него.

За глаза его иногда называют «Энгельс». Фёдор Энгельс, или даже так: Энгелис. При мне стараются не называть. Все знают обо всём.

(вечером того же дня, вспомнила)

В сентябре было.

Ф. не пошёл, я пошла. В Преображенском соборе. Нашли два ящика в замурованной нише южной стены. На одном написано «Зосима», на другом — «Савватий». Смешно: как печенье или мебель. Чтоб не перепутать.

Привели архиепископа Тульского, епископа Гдовского, был владычка Иоанн — так его здесь зовут, «владычка». Комиссию возглавлял Коган. Вскрыли мощи святого Зосимы. Сложили около гробницы. Оказалось, что кости и труха. Я так и думала. Пока вскрывали, ни секунды сомнения не было.

Коган спрашивает: «Это главный святой?» — и носком сапога отбросил череп к стене.

Ф. тогда дела до этого не было совсем.

(ещё поздней)

Женщины всегда любят читать чужие письма больше, чем мужчины. Изымаю записки у заключённых, читаю, и меня всё это возбуждает, я тоже хочу так писать кому-то. «Приходи к дровне, кралечка. Твой известный ухажёр».

Хочу прийти к дровне. Какая глупость, кралечка. Надо взять себя в руки, наконец.

(ещё позже)

Ф. разрешил лагерникам следующее: если человек берёт два билета в кинематограф, то второй билет можно передать в женбарак. И на сеансе сидеть рядом со своей подругой.

Они сидят в тулупах или шубах (холодно) и руками елозят друг у друга под полами.

Мне никто не пришлёт билет. Я на свободе.

22 декабря

Лето так незаметно прошло.

Помню весной: лежит снег, а вокруг уже бабочки — природа торопится всё успеть, такое короткое лето здесь. Моё лето — такое же короткое. Надо успеть.

Ещё помню, летом шла по лесу и увидела огромную гусеницу — кажется, почти метр длиной. Я вся покрылась потом от ужаса. Она теперь снится мне. Что это за гусеница? Куда она ползла? Она что, забыла стать бабочкой?

Сегодня вызывала на допрос Ивана Михайловича Зайцева — он бывший начальник штаба армии Дутова.

Генерал царской и Белой армии.

Ф. однажды сказал: «Знаешь, кто убил Дутова? Дутова убил я».

1 ... 136 137 138 139 140 141 142 143 144 ... 148
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Обитель - Захар Прилепин.
Книги, аналогичгные Обитель - Захар Прилепин

Оставить комментарий