Солн вынимает из себя стрелу и ломает её каждый раз, когда Вран попадает в какую-нибудь передрягу. До того как Вран покинул Белые болота, Солн сломал всего две стрелы — после бурной и не всегда удачной новой жизни Врана запас стрел изрядно истощился. Осталось штук пять, не больше. Но поиссякло и терпение Солна — иногда Врану казалось, что с новым сломанным пополам древком Солн не спасёт его жизнь, а ускорит её потерю.
— Он даже почти не шутит, — всё так же задумчиво говорит Вран. — Представляешь, Бая? Он вообще не шутит. Кажется, я его довёл.
У Врана слегка заплетается язык, мысли перескакивают с одного на другое — Вран внезапно начинает размышлять, можно ли сказать, что Солна настиг возраст, или Вран ему просто надоел.
— И совсем не называет меня «Врашей»… — продолжает Вран, подперев узкий подбородок рукой. — Нет, нет, совсем нет. Не то чтобы мне это нравилось — меня это дико раздражало, но всё же. Солн. Солн! Почему ты больше не называешь меня «Врашей»? Мы оба вышли из этого возраста? Сколько тебе сейчас, около ста? А мне?
Вран поворачивается к тёмному углу землянки — Вран смотрит туда, закатывает глаза и отворачивается к Бае.
— На чём я остановился?..
— На том, что с тобой всегда рядом Солн, — отвечает Бая.
— Точно.
Украденная у Травного душа, проклятие предков, выплюнутые из расколотого деревянного волка пояс с ножом — тоже, видимо, принадлежавшие Травному, — появление Солна, поспешное бегство в лес, чтобы избавиться от других образов предков, встреча с Хозяином, беспомощное противостояние разъярённым еловым ветвям, люди, опередившие Врана в его первой — или уже второй? — начинающей отдавать безумием затее, шарахающиеся от него русалки, лижущий его вечным напоминанием уголёк в груди, вспыхивающий особенно ярко и болезненно, когда Вран пытался обратиться в волка, Хозяин, Хозяин, Хозяин, уголёк, уголёк, уголёк, Солн, ломающий стрелы, Солн, говорящий Врану: «Ну признайся же наконец, Враша», Солн, Солн, Солн…
Вран зачем-то начинает рассказывать ей всё заново — видимо, забыв, что говорил ей об этом только что. Глаза Врана соскальзывают с её лица то ей за спину, то вбок, то куда-то к окну. В недоумении дёргает снаружи дверь Сивер — та не поддаётся. Солн, понимает Бая.
— Бая, что за хрень здесь происходит? — с раздражением вперемешку с тревогой заглядывает Сивер в окно, приседая на корточки. — Эй, ты, хмырь несчастн… эй, какого леса ты не спишь?..
— Побудь пока там, Сивер, — мягко говорит ему Бая.
— С какой это…
— Сивер, — Бая делает самый строгий и в то же время просящий взгляд, на какой только способна, — пожалуйста. Мне очень нужно, чтобы ты побыл снаружи.
— Тебе? — фыркает Сивер. — А, может, ему? Я слежу за тобой, Ворон из Сухолесья. Только попробуй…
— Уж лучше не следи, — прерывает его Бая. — Всего… несколько часов, Сивер. Не следи.
— Несколько чего?
Бая не знает, как ей это удаётся, как ей удаётся это всегда — но Сивера она уговаривает. Наверное, Сивер просто слишком сильно её любит. Наверное, предки не ошиблись, определив его на место знахаря, — Сиверу достаточно Баи, и Бая с трудом представляет несчастную волчицу, которой пришлось бы делить с ней его сердце. Сколько бы Сивер ей выделил? Один жалкий уголок, как тот, в котором стоит сейчас Солн?
— Веш всё ещё здесь, — говорит Бае сдавшийся Сивер. — Он всё ещё здесь. Искра делает вид, что это в порядке вещей.
— Так выгони его, — отвечает Бая.
Сивер морщится.
— Не всё так просто, Бая. Не все… не все хотят его выгонять. А вот…
— Несколько часов, Сивер, — просит Бая. — Дай мне несколько часов, и я всё решу.
Почему-то Бае кажется, что решить это «всё» будет не так-то просто; Бая видит сомнение, яркими красками написанное на лице Сивера, видит, что Сивер хотел бы что-то добавить, что-то сказать ей, возможно, даже о чём-то предупредить — но Сивер лишь со вздохом кивает, с обречённой неприязнью посмотрев на Врана.
— Итак, Солн, — говорит Вран — и Бая не успевает перебить его. — Солн пришёл ко мне сразу после…
Бая выслушивает всю эту историю в третий раз — и Бая не останавливает Врана. На этот раз Вран продвигается дальше, добирается до того, что в последнее время его навещал не только Солн: стоило Врану сделать шаг в сторону Белых болот, как к нему тут же устремились предки, которые не желали посещать своих потомков, но почему-то очень хотели благословить своим присутствием Врана.
Предки приходили к нему, когда им вздумается. Предки мешали ему спать, не девали отойти от Зимы или других волков и на несколько хвостов, порой предков не останавливало даже это — предки наваливались на Врана всё кучнее, всё нестерпимее, но Вран терпел. Что ему ещё оставалось?
— Твои предки — странные существа, Бая, — говорит он рассеянно, рисуя правой рукой бессвязные узоры на земляном полу. — Может, они просто от вас устали? Или я так впечатлил их двойные души, что они решили сосредоточиться исключительно на мне? Травный прекрасно пришёл к Лесьяре во время солнцеворота, когда захотел устроить мне весёлую первую общеплеменную встречу. Его древние друзья прекрасно посещали меня все эти двенадцать лет, всё чаще и чаще — но, насколько я знаю, и не думали сказать «привет» самым благочестивым из знахарей и глав ваших племён.
— Да, ты умеешь произвести впечатление, Вран, — просто говорит Бая.
Вот от чего пахло этой гарью, вот что за невидимое нечто тлело каждый раз, когда лицо Врана превращалось в волчью морду, а конечности — в волчьи лапы. Украденная душа. «Воришка», «полудушник»…
Бая догадывалась о чём-то подобном.
Может быть, Бая очень плохая волчица и совершенно — в то время — отвратительная дочь главы племени, но Бая предполагала, что когда-нибудь, если земля поменяется с небом местами, а вместо воды в реках начнёт течь мёд, когда-нибудь она услышит от Врана такую историю.
Предполагала — и никому об этом не говорила. Даже Сиверу. И уж точно не Лесьяре.
Но, судя по словам Врана, которому уже незачем «приукрашивать» и «недоговаривать», Лесьяра тоже знала об этом давно — и не обмолвилась Бае ни словом.
Бая порой делает глупости, порой ведёт себя не слишком умно — но Бая не может назвать себя совсем уж бестолковой. Бая понимала, что всеобщая ненависть лесных жителей, обрушившаяся на Врана сразу после его путешествия к предкам, пусть и начавшегося не слишком удачно, не может быть вызвана одним лишь отсутствием поклонов и приветственных называний имён. Бая понятия не имела, что душу