а то он нас зароет!
Не знаю, кто орал громче в следующую секунду.
Я просто мешочек, который так и сжимала в кулаке, раскрыла — и все что было — прямо в мор... лицо лавочника и бросила.
А тот и поймал. И ртом, и глазами, и носом, ух... В общем, полный ух. Я даже где-то мужику посочувствовала — потому что это было больно. И на любителя.
Но главное — мясник завертелся, завыл на одной ноте, а я ринулась прочь. Кажется, схватила что-то машинально с прилавка, пронеслась мимо застывших от изумления мальчишек, вывалилась на улицу — и бросилась прочь, не разбирая дороги.
Теперь мне жить в этом мире точно не дадут. И место в трактире потеряно. И...
Мысли были бессвязные, обрывочные. Брела я как в бреду. Сначала бежала, конечно. Потом сил не осталось. Просто плелась, едва переставляя ноги. И не знаю, сколько бы это все длилось и к чему привело, если бы не резкий, буквально с ног сшибающий порыв ветра и взвихрившаяся позёмка. Она сыпанула в лицо крошевом, словно колокольчики звенели, в голосе вьюге послышались шепотки и смешки, и...
Я как будто очнулась. Стоя посреди поля далеко за городом — его огни едва заметно тлели на горизонте угольками.
Тело сводило. Кажется, начался сильный жар. Меня трясло и мутило, но важным было не это. И даже не беличьи причитания, что нас духи морозные закружили.
Писк... Нет, он мне не примерещился! Отчаянный, тонкий, звонкий, плачущий. Как ребенок надрывается. Ребенок?
Не думаю, что он здесь... Посреди холода, снега и льда...
Но мысль проскользнула — и ушла. А одна в попу уколотая дурочка уже месила «валенками» сугробы.
— Ну все. Теперь косточки твои тут останутся, — заявила беличья пакость, — ох и бедовая девка!
— А кто мясника укусил? — Я обиделась, правда!
— Да он же козел до баб охочий, на лице написано! Спасибо бы сказала, дура, тебя спасала! Тут все знают, что к нему ли женского полу нельзя посылать, я уж наслышалась, жаль, поздно сообразила, что именно про этого типа говорят!
Значит, трактирщик нарочно?..
От этой мысли что-то кольнуло под ребрами, но и только.
Просто... Я добралась. До чуть ли не единственного дерева в округе. Ну как дерева? Скорее, кустарника. Он топорщился мелкими тонкими веточками, шелестел недовольно колючками и подрагивал от порывов ветра. А внизу, у самых толстых корней, лежало...
Я моргнула. Раз. Другой. Третий.
Но ничего не изменилось. Там, в узловатых плотных объятиях кустарника, лежали... несколько тонких тряпочек. Темно-синие, с едва заметной золотой вышивкой, которая своим блеском и привлекла мое внимание.
А рядом валялась наполовину закопанная в снег маленькая корзинка.
Наклонилась над ней — и застыла. Как громом поражённая, не иначе. Из корзины на меня смотрели два маленьких, сияющих чистой небесной бирюзой глаза самого чудесного существа на свете. Оно было похоже, кажется, на крохотную змейку. Очаровательную и белоснежную. С мелкими пуховыми крылышками.
Я протянула руки.
— Не смей! — Вопль белки.
Мое прикосновение.
Мокрый шершавый язык лизнул мне ладонь.
И крохотное существо удовлетворённо засопело, скользнув в тепло моих рук. Хотя какие они теплые, без варежок? Я, недолго думая, засунула змейку за пазуху. Не оставлять же живое существо на морозе!
— Ты когда перестанешь тянуть в руки что попало! — Разорялась белка. — Это тебе не дворец! Не человеческая деревенька! Эта тварь может быть ядовитой! Брось ее скорее, и...
— Я тебя сейчас брошу! Попой на колючки! — Рыкнула из последних сил.
Честно говоря, я не очень хорошо соображала к тому времени, что именно и кому говорю. Все слилось в единый слепящий белоснежный поток.
Кажется, я куда-то шла, пока меня несли ноги. Потом всё-таки поскользнулась и упала — но мягко, в сугроб. Я точно помнила, что надо осторожно, что со мной крошка-змейка. Я даже рукой грудь поверх тулупа накрыла.
Меня пытались щекотать, уговаривать и кусать — отмахнулась.
А потом пришел... Покой. И холод. Нет, я вроде бы понимала, что замерзаю, но сил сопротивляться больше не было.
Горело огнем в груди, а под веками разрасталось серебряное сияние. Из него стали выпрыгивать высокие гибкие фигуры. Волшебной, сказочной красоты мужчины, в чьих волосах застыла стужа, а в глазах — лёд.
Кажется, они не сразу меня заметили. Потом ринулись было всей толпой, но их осадил резкий, мелодичный голос.
И подошёл в моем сне только один. Он чем-то неуловимо отличался. Может, осанкой. Может, каким-то неземным ощущением власти и силы и упрямым взглядом.
Или поджатыми губами.
Подошёл, склонился надо мной. Дёрнул, рванул тулуп.
Раздеваться прямо тут? Даже не рассчитывайте, я девушка приличная, глюки должны вести себя смирно!
Так ему и сказала. Глюк, правда, не впечатлился. Раздвинул одежду и... Что-то в прекрасном лице дрогнуло. Дивный незнакомец посмотрел иначе. Остро. Сожалеюще. Бережно опустил ладонь — и вытащил сопящую змейку, прижав к себе.
А потом снова с серьезным выражением лица склонился надо мной.
И теперь я его поняла:
— Жизнь за жизнь, человечье дитя. Ты спасла мою дочь. Я помогу тебе. А теперь — спи, сердце Крови.
И с последними его словами ко мне рванул сноп серебристых ярких весёлых искр, как бенгальские огни.
Все погрузилось во тьму.
Глава пятая. О странных снах и нежданном спасении.
Мне было тепло. Уютно. Спокойно. И так легко, как, наверное, было только в далёком детстве.
Это счастье? Абсолютное, снежное, невыразимое...
Это как сидеть около камина в холодный зимний день. Потрескивают дрова, пахнет смолой, запах хвои щекочет, вызывая улыбку, как предвестие Рождества.
В какой-то момент этот запах стал настолько реальным, что мне захотелось вынырнуть из облачного счастья, чтобы к нему прикоснуться.
Все вокруг завертелось ледяной воронкой, закрутилось, разлетелось веером брызг.
А потом... Я оказалась в совершенно незнакомом месте. То есть не совсем я — потому что в этом видении мои руки были прозрачными — аж стол просвечивает.
А кабинет был обставлен солидно. Красиво. Изящно, но с претензией на роскошь. Я залюбовалась на панели из темного дерева и люстру в виде незнакомого цветка. Ее "лепестки" мерцали приглушённым голубоватым светом.
— Ваша Кровавость! Ваша Великолепность! Ну Ва-аша злобность же, — проныл кто-то тоненьким голосом, заставляя меня встряхнуться и вытаращиться на вход.
Массивная темная дверь приоткрылась. Показался элегантный сапог. Красивый. С узорчиками художественными... то ли растительные мотивы, то ли морда чудища заморского.
— Ва-аша...
— Я