Читать интересную книгу Утешение - Гаврилов Николай Петрович

Никто не встречал вертолеты, они прилетали и улетали каждые десять минут. Лишь когда пассажиры вышли за шлагбаум аэродрома, к подполковнику и рядовому, определив, что они только что из Грозного, подошли две женщины.　

— Простите. А вы не из 131-й бригады? — спросила одна из них у подполковника.　

Подполковник с заклеенным пластырем ухом посмотрел на стоящую перед ним женщину, совсем недавно ухоженную, а сейчас блеклую, без косметики, с припухшими глазами и беспомощным взглядом. Перевел взгляд на вторую мать, молча стоящую рядом. 　

— Нет, — ответил он. — А что вы хотите?　

— Я ищу сына. — Женщина волновалась. — Он служит в 131-й бригаде, был направлен туда из учебки. Перестал писать. А в Грозный, где находится его часть, меня не пускают…　

В нескольких словах Ольга рассказала подполковнику, как они с утра ходили в комендатуру, просили связаться с командованием частей их сыновей, но им отказали, сказав, что в Москве при правительстве организуется комиссия по пропавшим без вести и что им надо ехать в Москву. Как они потом ходили по улицам Моздока, пытаясь хоть что-то узнать у военных, но вся масса солдат и офицеров, наоборот, отправлялась в Чечню. Как кто-то посоветовал им идти на аэродром. Пока Ольга рассказывала, подполковник полез в карман бушлата, достал оттуда смятую пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Ольга заметила, что его пальцы дрожали.　

— 131-ю вывели из Грозного, — ответил он после нескольких жадных затяжек. — Сейчас остатки бригады располагаются в районе аэропорта Северный. Командная цепочка почти полностью уничтожена. Связываться с ними бесполезно, никто ничего знать не будет.　

— Что же делать? Как узнать? В Чечню ехать? — Ольге было легче, что за целый день нашелся единственный человек, который хоть что-то знал, и одновременно она ненавидела его за его слова.　

— Вы себе не представляете, что там творится… — Подполковник бросил недокуренную сигарету на землю и растоптал окурок берцем. — Вам туда нельзя. Ваш сын мог погибнуть, мог попасть в плен, оказаться раненым в лазарете другого подразделения. Хотя… Я вас понимаю. Искать надо… Здесь вы его точно не найдете. В принципе, в Северный съездить можно, там относительно безопасно. Только вас не пропустят через блокпосты. Знаете что… Я возьму здесь кое-какие документы, позвоню родным — и ближайшим вертолетом назад. Могу взять вас с собой. Через день-два на вертолете вернетесь. Сразу говорю: когда прилетим, с территории аэропорта — ни ногой! Только в штаб 131-й бригады. Ну что, полетите? Тогда давайте через три часа на этом месте.

Ровно через три часа Ольга стояла возле шлагбаума с чемоданом в руках. Валентина Николаевна осталась ждать ее возвращения в вагончике. Вместе с фотографией Алеши в чемодане лежала фотография и ее сына, в сумочке бумажка с номером части. Там же, в сумочке, иконка, подаренная попутчиком Славой. На иконке Владимирская Божия Матерь, такая же, как в храме в Томске. Прошел час, за ним другой. Вертолеты прилетали и взлетали, через шлагбаум проходили какие-то военные, а подполковника все не было. Ольга ждала его четыре часа, пока не начало темнеть.　

А потом через весь город, с чемоданом вернулась в вагончик и впервые за время отъезда из Томска заплакала.　

* * * 　

13 января, спустя пять дней после отъезда Ольги, в квартире Новиковых в городе Томске зазвонил телефон. Трубку взяла бабушка.　

Мама, это я, — раздался в трубке неожиданно близкий голос Ольги. 　Оля, ты где? Что с Алешей? — растерялась мать.　

Мама… Я в Моздоке. У меня все хорошо. Лешу еще не нашла. Это оказалось не так просто. — Голос Ольги электрическим импульсом шел по проводам, по закопанным кабелям, на тысячи километров до родной квартиры. — Знаю только, что он действительно в Грозном. Мама, хочу тебя попросить… Ты только не ругайся, ладно… В общем, мне надо больше времени. Сколько, не знаю. На работу я позвоню. Ты можешь с Настей еще побыть? Если скажешь «нет», завтра возьму обратный билет.　

— Что, там и вправду так страшно, как по телевизору показывают? — помолчав, спросила мать.　Я не знаю… Да.　Оля… — Несмотря на то что слышимость была отличная, мать говорила громко, с силой прижимая трубку телефона к уху. — Доча… Ты за нас не волнуйся. Настя ходит в школу, у нас все хорошо. Деньги у меня есть, продуктов полно. На днях, пока Настя в школе, съезжу домой, пенсию получу и варенья привезу побольше. Блинчики вместе печем… Она досмотрена, ты за нас не переживай. Делай, что надо. Дома у тебя все в порядке. Говорим постоянно о тебе и Леше. Ты только никуда не лезь… Я пробуду столько, сколько нужно. Ты что, плачешь? Не плачь. Доча, мы тебя любим. Все, даю Настю…　

— Мама, мамочка… Мы с бабушкой каждый вечер телевизор смотрим про эту Чечню, — взволнованная Настя перехватила трубку. — Как ужасно, что Леша там. Ты только осторожно там, ладно? Очень скучаю по тебе. Мамочка…　

Через пять минут оплаченное время междугороднего разговора истекло. Трубка омертвела. Вытирая платком глаза, Ольга вышла из переговорной кабинки почтового отделения. Она пыталась сказать дочери и матери, как сильно она их любит, что они и Алеша для нее все, но слова — это только слова, они лишь обозначают чувства, но не передают их. Пять минут побыла дома и вернулась в Моздок: маленький городок, переполненный военными.　

Возле почты ее ждала Валентина Николаевна.　

* * *　

Поздним вечером женщины сидели в вагончике. Позже, весной, когда в Моздок начнется нашествие матерей, власти выделят им спортзал в техникуме, где поставят двухъярусные кровати. Но это будет потом. Ольга и Валентина Николаевна приехали слишком рано, никто им не помогал, поэтому они были вынуждены оставаться в этом вагончике, одиноко стоящем на запасных путях.　

По прибытии женщины этого не заметили, но оказалось, что город был просто забит войсками. Здесь одновременно находилось несколько тысяч военнослужащих, ожидающих отправки в Чечню. Общежития и другие подобные здания превратились в воинские части. Там стояли часовые, по периметру была натянута колючая проволока. На предприятиях солдатам варили суп в огромных кастрюлях, выставляя их прямо на улице. Из казарм по ночам часто слышались пьяные выкрики.　

Пили многие: солдаты шатались по городу пьяными, наказания никто не боялся, им было все равно, они отправлялись на убой, на непонятную, никому из них не нужную войну. Но были и другие, которые ехали осознанно, защищать свою страну, где угодно. На таких держалась армия.　

Вокзал продолжал жить своей жизнью: прибывали поезда, комендатура кого-то ловила по путям. Но в вагончике было тихо, звуки извне сюда почти не проникали. Обычный плацкартный вагон без света и воды. Вода на вокзале в кране. Вечером можно было набрать с собой пластиковую бутылку, чтобы умыться утром. Невыносимо хотелось в душ, помыть голову.　

Матрасов не было, отопления тоже, приходилось спать полностью одетыми на голых полках. Отцепленный вагончик назывался «вагоном для беженцев», ночевали в нем в основном жители из окрестных станиц, приезжающие в Ставрополье за пенсией и не успевающие добраться до дома до наступления темноты.　

Бывали и беженцы, Ольга с утра познакомилась здесь с одной бабушкой, бросившей свою квартиру в Грозном и поехавшей скитаться по свету с двумя пакетами вещей, в одном из которых находилось скрученное ватное одеяло. «Страшно там, доченьки. Очень страшно. Не дай Бог вам это видеть», — односложно отвечала бабка на все расспросы женщин. Она хотела доехать до Курска, где у нее оставались какие-то родственники. У этой бабуши Ольга взяла адрес ее сестры, оставшейся в Грозном, записав на всякий случай название улицы и номер дома себе в блокнот.　

Итак, был вечер. Вагон оставался погруженным в темноту, лишь светил в окно один из фонарей на путях. Ольга и Валентина Николаевна сидели на полках напротив друг друга, в свете из окна на столе виднелась прислоненная к стеклу иконка Владимирской Божией Матери. Ольга полюбила эту икону. Ей казалось, что Богородица каждую минуту находится рядом с ней, понимая ее, как никто другой. Еще на столе оставались неприбранные пустые пластиковые коробочки из-под вермишели быстрого приготовления и газета с крошками съеденного лаваша.