От этих мыслей Хэлен повеселела и до конца рабочего дня успешно занималась делами, а возвращаясь домой в общественном транспорте, заставила себя не думать о предстоящей встрече.
Однако когда она оказалась в своем новом жилище, досадное, раздражающее чувство снова всплыло откуда-то из глубины души и принялось мучить ее. Не слишком ли самоуверенно она решила, что сумеет сохранять достоинство в его обществе во время поездки в Кент? Путь назад, правда, будет легче, потому что всю обратную дорогу ему придется рассыпаться в извинениях.
Буду думать только об этом возвращении, решила она, отгоняя вдруг кольнувшую ее мысль, что ей следовало бы надеть что-нибудь более строгое, чем потертые джинсы, не скрывавшие голых лодыжек, и старая тенниска, имевшая несомненную особенность подчеркивать фигуру. Волосы она предусмотрительно заколола сзади в строгий узел. Однако какое дело Виктору Уэстону до ее внешнего вида? Его интересует только ее нравственность. Разве он не заметил язвительно, что не имеет ни намерения, ни желания ложиться с ней в постель, а если вдруг в один прекрасный день пожелает, к этому у него не будет никаких препятствий? И этим Уэстон дал ей понять, что она не интересует его ни в малейшей степени, что мысль о близости с ней оставляла его таким же равнодушным, как необходимость почесать левое колено.
Переминаясь с одной ноги, обутой в парусиновую туфельку, на другую, девушка беспокойно вглядывалась в конец улицы, но его все не было. Только тучная дама в черном платье сидела на крыльце высокого обветшалого дома на противоположной стороне, улицы, блаженствуя под теплым вечерним солнышком, и время от времени окликала двух детей, гонявших консервную банку.
Сверкающий черный автомобиль подкатил почти бесшумно и застиг девушку врасплох. Она резко обернулась, ругая себя за то, что снова заливается краской, словно школьница, и твердо решила, что единственный достойный путь для нее — принять вид полного безразличия. Уэстон наклонился, чтобы открыть ей дверцу, и Хэлен молча села в автомобиль, устроилась поудобнее и дала себе клятву, что единственными словами, которые она произнесет, будут необходимые указания дороги к коттеджу отца. В самом деле, что они могут сказать друг другу, пока папа и Элизабет не убедят Уэстона, что ее нравственный уровень куда выше, чем у большинства? И когда тот принесет ей свои извинения, от чего ему никак не уйти, она будет великодушной и простит его, после чего выбросит из головы весь этот досадный эпизод, и жизнь пойдет дальше.
Но стоило ему заговорить, с ленивой небрежностью растягивая слова, как Хэлен усомнилась, что сумеет сохранять спокойствие и удержаться от нежелательных сейчас резких ответов.
— Благодарю вас за демонстрацию ног, — равнодушным взглядом он окинул ее фигуру и стройные ноги, безрассудно выставленные напоказ из-за того, что она, не подумав, опрометчиво видела первое, что попало под руку, шорты, которые носила обычно крайне редко. — Но мне показалось, я ясно дал вам понять, что в подобных вопросах предпочитаю брать инициативу в свои руки. Если я решу, что мне нужен подобный товар, я поставлю вас в известность, а пока что вам не стоит тратить сил даром.
— Вы просто негодяй! — взорвалась Хэлен, вся дрожа от гнева, который все чаще охватывал ее в присутствии Уэстона. Она немедленно вышла бы из машины, но тот уже нажал на акселератор и отъехал от тротуара. Ничего, она еще заставит его раскаяться в этих словах!
— Не позволяйте вашему природному самомнению вводить вас в заблуждение. Я не предлагаю вам ровным счетом ничего, мистер Уэстон! — На этот раз гнев ее принял форму ледяного презрения. — Воспользуйтесь возможностью увидеться с моими родными и избавиться от своей странной навязчивой идеи. И мне жаль, если стиль моей одежды оскорбляет вас. Я просто не приняла вас в расчет. Сегодня жарко, а я обычно всегда так одеваюсь, если в свободное время у меня нет важных дел.
Подобный ответ просто не мог не поставить его на место, но почему-то не поставил, так как Уэстон тут же возразил:
— Вы не совсем верно представили ситуацию, мисс Килгерран. Вы пригласили меня, помните? — и как ни в чем не бывало осведомился, в каком направлении ехать дальше, так как они остановились у перекрестка.
Откинувшись на сиденье, Хэлен решила, что больше не раскроет рта до самого дома. Она не видела смысла биться головой о стену, разубеждая Уэстона в его глубоко укоренившемся заблуждении. Она не станет делать свою порядочность предметом спора, рискуя снова потерять самообладание, и с этого момента отвечала ему только тогда, когда он спрашивал ее о дороге.
Было уже восемь, когда они остановились у коттеджа. Уже слишком поздно, и вряд ли она увидит малышей, подумала девушка: в это время они обычно крепко спят в своих кроватках. Но это и к лучшему. В их присутствии никакой серьезный разговор не будет возможен.
Но дети еще не спали. Когда Хэлен вышла из машины и остановилась у калитки, поджидая Уэстона, то услышала доносившийся из дома топот маленьких ножек и пронзительный визг. Ее сердце радостно дрогнуло — увидеть малышей среди недели было все равно что получить неожиданный подарок, но оно тут же снова упало, потому, что присутствие Уэстона действовало на нее более чем угнетающе.
Не успели они пройти и половину расстояния до крыльца, как в дверях появился отец в спортивном костюме и с выражением такого неподдельно радостного удивления на лице, что даже сверхподозрительный Уэстон не мог бы усомниться в его искренности.
Днем Хэлен некоторое время колебалась, не следует ли позвонить отцу и предупредить его об их приезде, и теперь была рада, что инстинкт заставил ее отказаться от этого намерения. Если бы отец ожидал их появления, то Уэстон немедленно сделал бы вывод, что девушка успела проинструктировать своих родных и подсказала им, что необходимо говорить. Именно такого поведения Уэстон и ожидал от нее, он сам сказал ей об этом.
Хэлен постоянно ощущала присутствие Виктора, и его высокая гибкая фигура, одетая с небрежной элегантностью, постоянно маячила в поле ее зрения, а это не позволяло девушке расслабиться, даже когда отец заключил ее в объятия. Напряжение буквально сковало ей язык, так что Уэстону пришлось представиться самому, что он и сделал вполне корректно, не упоминая с ходу о своих подозрениях, которые привели его сюда.
— Виктор Уэстон. Ваша дочь и я — коллеги.
Отец тепло пожал протянутую руку, и Хэлен нервно сглотнула комок в горле. Папа слишком прямой и открытый человек, чтобы сразу распознать неискренность. Если бы он только знал, как этот тип злословит в адрес его драгоценной дочери, он счел бы себя оскорбленным до глубины души.