лес», первоклассном учреждении «непрерывного ухода за престарелыми», которое размещалось в Атланте и располагало отличным отделением для страдающих деменцией. Очередь в него растянулась на три года, но Марте понадобилось сделать всего один телефонный звонок, и в тот же день место для супругов нашлось.
Быстрота, с какой действовала Марта, вовсе не свидетельствовала о ее человеколюбии. Она боялась, что Тредгуды переедут к дочери, а Колдуэлл-сёркл предназначался только для одной семьи. Мысль, что Пегги привезет с собой коллекцию керамических лягушек, приводила в ужас.
Перебравшись в пансионат, все дни с утра до вечера Бад проводил возле жены. Даже в конце, когда она уже не узнавала его, но по-прежнему была его Пегги, которую он еще мог держать за руку.
В последние четыре года Бад особо не задумывался о будущем. После смерти Пегги он понял, как трудно приспособиться к жизни без нее. С восемнадцати лет они, две половинки целого, никогда не расставались. В ветеринарной клинике Пегги занималась делопроизводством, и они, проводя вместе двадцать четыре часа в сутки, так сблизились, что почти стали единым существом.
* * *
После смерти матери Руфи упрашивала отца оставить пансионат и поселиться у нее. Но Бад счел это не лучшим вариантом.
– Папа, я вправду хочу, чтобы мы жили вместе, – сказала Руфи.
– Я знаю, милая, но не стоит создавать неприятности. Марта оказала любезность, устроив нас сюда. Если теперь я съеду, это будет выглядеть неблагодарностью. Мне здесь хорошо.
Вообще-то ему было совсем не хорошо. В душе он оставался сельским пареньком, привыкшим к простору и свежему воздуху. Теперь же он все время сидел в своей комнате, размышляя, как быть дальше.
* * *
Однажды Бад задремал перед телевизором и очнулся как раз ко времени укладываться в постель. Надев пижаму в синюю полоску, он пошел в ванную чистить зубы. Когда закончил процедуру и поставил щетку в стакан, он случайно взглянул в зеркало и отпрянул, увидев в нем какого-то незнакомого старика. Кто это, черт возьми? Уж точно не он сам. Бад скорчил рожу. Старик в зеркале ее повторил. Господи ты боже мой, когда же это все случилось?
Пегги вечно смотрелась в зеркало, почти всегда оставаясь недовольной собой. Подобно большинству мужчин, Бад не особо заботился тем, как выглядит. До сих пор. Ничего себе, прям обухом по голове.
Улегшись в кровать, он усмехнулся. Надо же, как его ошеломила собственная старость. В конце концов, ему почти восемьдесят четыре. А чего он ожидал? Живешь себе и думаешь, что старость тебя никогда не настигнет, а потом – раз, и она наступает. И что с этим делать? Размышляя, он понял, что ему в общем-то все равно, как он выглядит. Хотелось бы хорошего самочувствия на оставшееся время. Но с недавних пор тело не желало сотрудничать. Чего стоило просто подняться из кресла. Стали забываться имена, постоянно пропадали очки. Однако голова вполне соображала, ноги ходили, а значит, еще немного поскрипим.
Возникла мысль, что нужно поспешить с исполнением задуманного, уж лучше раньше, чем позже. Старый хрыч в зеркале уведомил, что времени терять нельзя. Надо это сделать, пока не поздно, и надеяться, что все получится.
Бад повернулся на бок, закрыл глаза и, как всегда перед сном, подумал о Пегги.
Папина дочка
Атланта, Джорджия
2013
Руфи заехала за отцом, который поджидал ее у ворот пансионата, и они отправились покупать его любимый кофе.
– Знаешь, дочка, в старости я жалею лишь об одном – о том, что я прискорбно не моторизован.
– Что-что?
– У меня нет машины. Если нужно куда-нибудь съездить, приходится вызывать такси или мириться с толчеей в пансионатском автобусе. Но вот сажусь я в такси, и тогда директор Меррис непременно высунется из своего кабинета и спросит, куда это я направляюсь и когда вернусь. Я себя чувствую девочкой-подростком.
Руфи рассмеялась.
– Так тебе и надо, папочка! Вспомни времена, когда ты поступал точно так же: быть дома к десяти!
– Но ведь ты и была подростком. Кстати, не воображай, будто я не знал, когда ты возвращалась позже установленного часа.
– Ты знал?
– Конечно. И не только это, но где ты и с кем.
– Неправда.
– Знал, знал.
– Откуда?
– Это секрет.
– Ладно. А ты знал, что иногда я вернусь еще до десяти, нарочно пошумлю, чтобы ты слышал, а потом улизну через черный ход?
– Когда это было? – удивился Бад.
– Ха-ха, у меня свои секреты.
– Это когда ты встречалась с тем придурком Хути Рейнольдсом?
Теперь удивилась Руфи.
– Откуда ты знаешь про Хути?
Бад посмотрел на нее.
– Такое трудно не заметить, если вся твоя тетрадка исписана этим именем, разрисована сердечками, да еще испещрена отпечатками губ. Я перепугался, когда во всю страницу ты написала «Миссис Хути Рейнольдс». Хорошо, что ты с ним порвала, иначе пришлось бы его убить.
Руфи улыбнулась.
– Бедный Хути. Симпатичный, но такой глупый, правда? Интересно, что было бы, если б я вышла за него?
– Ты бы не вышла. Уж я бы за этим присмотрел. Ты сделала прекрасный выбор. Лучше Брукса никого нет.
– Да, верно. Я по нему ужасно тоскую, пап.
– Я тебя понимаю, милая. И я тоскую по нашей маме.
* * *
Они купили кофе и поехали обратно в пансионат.
– Интересно, что стало с Хути, – сказала Руфи.
– Я слышал, он преуспел в спорте. Даже ездил на Олимпиаду.
– Да что ты? – удивилась Руфи. – Какой вид спорта?
– Ловля копья.
– Папа! Нет такого вида!
– Но ведь мог быть.
* * *
Три года назад Брукс умер от сердечного приступа, мгновенно. В то время дети, Каролина и Ричард, еще жили дома, и это помогло Руфи справиться с горем. Потом дочь вышла замуж и переехала в Вашингтон, сын со своей подружкой Дотси перебрался в Орегон, и в Атланте от всей семьи остался только отец. Не дай бог, с ним что-нибудь случится, как тогда жить? Руфи его обожала. Даже через столько лет он умел ее рассмешить.
Очевидное – невероятное
Атланта, Джорджия
Марта Ли так и не признала Руфи членом семьи, но внуков это отнюдь не коснулось. Когда Каролина, а затем Ричард появлялись на свет, она, разодетая в пух и прах, вихрем летела в роддом и охотно принимала поздравления с обретением наследников.
Еще до их рождения Марта выбрала им имена, будущие школы и внеклассные занятия: балет для Каролины, теннис, гольф и плавание для Ричарда. По ее монаршему велению, все воскресные и праздничные обеды надлежало проводить в клубе, где представление семейства