Но только вместе с тем, как деньги копились, он от меня отдаляться стал. Все больше молчать. Сам не подойдет, не обнимет… словно надоело ему все. Или словно вину за собой чувствует.
А год назад взял, и все наши деньги в кости проиграл.
Белый потом ходил и хмурый, глаза от земли не поднимал, все обещал, что вернет и мне мое отдаст, но… Мне – мое… Раньше-то все общее было, а теперь делить взялись.
А кому проиграл, я так и не поняла. В трактире. Сказал, что сначала так удачно ему в руки шло, а потом раз, и… Никто не видел, как он играл и с кем. У меня даже была шальная мысль, что не проиграл, а припрятал, чтобы все ему досталось. Но это уж как-то совсем через край. В случайную дурь и азарт поверю, а в то, что сознательно меня обманул и ограбил – нет.
И как подменили. Никакой больше у нас любви, словно выгорело. Никаких разговоров по душам и совместных планов.
Да, с ним по-прежнему было удобно. И когда доходило до дела – из нас отличная пара. И в том, что если понадобится, Гус за меня жизнь отдаст, я бы и сейчас ни на мгновение не усомнилась. Хоть в логово к варгам полезет…
Вот только, по моему настоянию, деньги мы теперь делить начали. Я свое при себе держала, чтобы если он и проиграет где, то только свое. Чтобы мое будущее от этого больше не зависело. Той голодной зимы мне до конца дней хватит… Сама копила на дом в вольных степях.
Знаю, что и у Гуса своя заначка была. Где-то он договорится на большую сумму, чем скажет мне, где-то небольшую подработку возьмет, а то и большую. Но это его дело, он и правда всегда большую часть работы вытягивал, не жаловался, не пытался разобрать, кто больше сделал. Он воин и маг, каких поискать еще.
Когда мы расстались, у меня чуть больше шестидесяти золотых осталось. Ничего, можно прожить. У него, думаю, сотни полторы…
Потому, что я не могу, как он.
Ботинки у Гуса, вон, прохудились, между прочим, пальцы торчат. А скоро зима. Мог бы и новые купить. И куртку потеплее, а то истрепалась вся… Но он все отмахивался, говорил, что ему и так сойдет, все нормально, он маг, его внутренний огонь греет. Скоро совсем на оборванца похож будет.
А у меня ботинки новые, хорошие. И плащ хороший был, да в деревне остался…
Не могу я… как только он про деньги разговоры снова заводит, меня прямо передергивает. Прямо вскипает все. Столько накопилось.
Гус сидит у огня, на меня смотрит. Глаза у него… и тоска в глазах.
Три года назад в глазах огонь горел, полыхал так, что не устоять.
Ровно три года… без месяца… без трех недель. Скоро уже. И ровно год, без этого самого месяца, как деньги наши проиграл.
И как подумаю… только где подступиться – не знаю.
- У меня завтрак готов, Эль, - тихо сказал он. – Садись. Не смотри на меня так.
Попытался улыбнуться, но только не вышло.
Глава 9, в которой интересные вещи обсуждают
Марийке дорога давалась тяжелее всех. Она, конечно, девочка не изнеженная, но к таким переходам не привыкла. Ногу стерла в кровь. Я утром наблюдала, как Гус ей своей заживляющей мазью пятку мазал и помогал перевязать. Она краснеть пыталась, но Гус умел делать это настолько легко и естественно, что отказаться даже порывов не возникало.
Удивительно, но рядом с Марийкой Гус становился почти прежним. Не строил из себя героя, помогал во всем внимательно, улыбался ей так легко и…
Какого шушака он ей так улыбался? У меня сердце не на месте.
Не то, чтобы я еще на что-то надеялась, наши с Гусом пути разошлись…
Но Марийка красивая. Маленькая, худенькая, только не на деревенскую девку, а на благородную госпожу похожа. Изящная, легкая, все движения плавные, и даже кашу из котелка ест, словно не в лесу на пеньке сидит, а у местного князя на торжественном приеме. Вот откуда это у нее? От отца тоже? Я слышала, Стефан, вроде не местный, с юга… Так, может, там и благородной крови хватило?
Глаза у нее огромные, черные, глубокие, словно омуты. И коса в руку толщиной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И вот уж наверняка все это изящество Гусу по душе должно быть, ему всегда такие нравились. Нет, при мне он никогда… но я все равно знаю. Если б в Орден не подался, был бы Гус сейчас герцогом Палагоссы, самым богатым и влиятельным человеком, после Таламанского короля. Был бы не Гус, а Августо Герреро… Отец его год назад умер, младший брат Себастьяно все в свои руки взял…
Год… чуть меньше года, в конце осени. Но Гус когда узнал – только плечами безразлично пожал, у него с отцом никогда теплых отношений не было, а уж с братом и того меньше. И власть – совсем не то, что его волновало, он сам отказался. Выбрал магию.
Маг не может владеть землей. Орденские говорили: сила – дар Пресветлого Отца или проклятие Темного. Особый знак. И либо ты даешь клятву служить Ордену, отказываешься от мирских богатств, от всех благ, и вся жизнь твоя отныне лишь служение Свету… Ибо только так можно силу подчинить и не войти во искушение. Либо отказываешься от силы. Некоторые отказывались, запечатывали… правда, говорят, добра это мало кому приносило. Но был бы герцогом все равно, жил бы сыто и спокойно.
И прекрасные благородные девицы хороводы бы вокруг него водили – выбирай не хочу! А он по лесам шляется…
Я рядом с Марийкой коровой себя чувствую, уж на что никогда толстой и неуклюжей никогда не была, но чтобы так… Как есть – костлявой и угловатой рыжей коровой.
Она даже хромает – и то изящно.
Губки алые поджимает, старается, Гус ей руку подставляет, опереться, и она так легонько…
Глаза б мои не видели.
- Ей домой надо! – ворчливо говорит Коен, когда Марийка спотыкается в очередной раз. – Зачем было сюда тащить?
- Мой отец в беде. И я имею право идти. – Марийка себя тоже в обиду не даст. Только на первый взгляд тихая и скромная, а скажет – как отрежет.
- Что ты можешь сделать? Только под ногами путаешься. Без тебя мы бы далеко смогли уйти, не тащиться тут…
- Это тебе здесь делать нечего! – Марийка на него сурово глянула. – Тебя помогать никто не звал.
Коен обиженно надулся.
- Мой отец заварил эту кашу, так что мне исправлять. Даже если пользы от меня немного будет, я не маг, понимаю, то и все равно отворачиваться больше не могу.
- Дурак ты, - вздохнула Марийка. – Там оба отличились, а не только твой. Ты думаешь, чего твой к Темному решил пойти? Думаешь, ему так охота кровью платить? Ты хоть знаешь, за что он платит? Знаешь, что мой отец мать с помощью колдовства у твоего увел? Она ведь отца не любила поначалу, но ничего сделать не могла. Поэтому и детей у них долго не было.
Марийка моложе Коена – это я знаю. А ведь Аделина и правда не сразу родила.
- Не любила… а теперь полюбила, значит? Ага, видел я… - Коен еще больше надулся.
Ой, и весело у них там!
Гус ухмыльнулся, словно сам-то все про всех знал. Или ему Марийка уже рассказала?
- Подожди, а за что Тодор моей кровью расплачивался? – спросила я.
Марийка на меня лишь быстрый взгляд бросила, а Коена глянула так, словно испепелить его хотела.
- За сына, - сказала она. – Темный жену его забрал, и сына бы забрал, но Тодор ему другой крови пообещал. Так что смотри, Коен, - Марийка зло усмехнулась, - может скоро Темный за тобой придет.
Коен чуть не споткнулся, на месте встал. Побледнел весь.
- Он не мог так…
- Да он не хотел, - сказала Марийка. – У него с моей матерью ссора вышла… ну, в очередной раз, ты знаешь, как у них. Он ведь ей не простил и не забыл за все эти годы, так к ней и бегал… Мне мать потом рассказывала. И после этой ссоры Тодор страшно напился, пошел к Темному договариваться. Черного барана зарезал… Требовал, чтобы моя мать к нему вернулась, чтобы стала его на веки вечные. Обещал все за это отдать. Но на пьяную голову не разобрал условия. Для того, чтобы ему на моей матери жениться, нужно чтобы он сам вдовцом стал, а моя мать вдовой. А все отдать – это вот сына единственного, чтобы от первого брака ничего не осталось. Он сразу-то и не понял, что натворил. Даже не запомнил, думаю. Понял только, когда твою мать медведь задрал.