которым ты меня делаешь. Это бизнес.
– Что конкретно ты надеешься от меня получить? Дружбу? – Я недоверчиво фыркаю. – Не можешь смириться с фактом, что я презираю…
Тобиас поднимает на меня горящие глаза.
– Нет, не дружбу. И мне насрать на то, что ты меня ненавидишь.
– А что тогда?
– О Господи! – Он резко бросает нож. – Я приготовлю ужин. Ты его съешь. Мы поговорим, и я уйду.
– Ладно!
– Ладно! Bordel de merde![3]
Я встаю, резко открываю холодильник, вытаскиваю две бутылки с водой и с грохотом ставлю перед ним.
– Держи!
– Спасибо, мать твою, – огрызается Тобиас и откупоривает бутылку.
На долю секунды наши взгляды встречаются, и мы заливаемся смехом. Меня ослепляет вид его смеющегося лица. Это неправильно, очень неправильно. Я не могу – и не стану – любоваться весельем в его глазах, ослепительно белой улыбкой или контрастом накрахмаленной белой рубашки на его темной коже. Я не могу восхищаться его скулами, или шириной плеч, или видом ремня на узкой талии. Я мысленно возвращаюсь на поляну, где стою перед ним на коленях, и представляю, как накидываюсь на него.
Я понимаю, что он перестал смеяться и видит, как поднимается и опускается моя грудь, замечает выражение моего лица. Он встает по другую сторону, и его взгляд темнеет.
Положив нож, он проводит рукой по волосам и обхватывает себя за шею, когда заговаривает низким голосом:
– Случившееся той ночью… – он бросает на меня взгляд, – спишем на любопытство.
– Хочешь сказать, что это был не ты, но выглядел как ты?
– Ты ни черта обо мне не знаешь.
– А я и не хочу.
Он проводит ребром ладони по столу, собирая нарезанные овощи в миску. Снова повисает напряженная тишина, но я не отдаю должное за намек на чувство вины, которое он показывает. Даже если бы он произнес самые искренние извинения, меня бы они все равно не удовлетворили.
– Если это был не Тайлер, значит, кто-то другой с собрания рассказал тебе о моем присутствии. Ведь так ты обо мне узнал?
Он на миг замирает, словно обдумывая ответ, а затем кивает.
– Команда из Майами. С некоторыми из них у нас сложности в плане лояльности.
– Из-за водителя, который чуть не убил Шона? Того, которого проучил Доминик?
Тобиас кивает.
– Одна из причин.
– Так я и думала.
– Сейчас у нас с братом разногласия из-за его чрезмерной агрессии. Но не могу сказать, что виню его за это.
Тобиас поворачивается к плите и помешивает пасту, а мне странно видеть его в домашней обстановке. Он скорее похож на успешного предпринимателя. На принципиального карьериста. На того, кто управляет компаниями и трахает свою секретаршу. Ее юбка задрана до бедер, а он входит в нее, затягиваясь дорогой сигарой.
Тобиас точно не из тех, кто выполняет черную работу вроде походов в продуктовый магазин. Вот только все не то, чем кажется, когда дело касается этих окрыленных ублюдков.
– Я чувствую, что ты на меня смотришь, – говорит он, стоя ко мне спиной.
– Спишем на любопытство, – возвращаю сказанные им слова. – Ты ездил в магазин?
– В место, где ты обычно покупаешь еду, а потом ее готовишь.
– Умная задница.
– Чувствую, что на нее ты тоже смотришь.
Чувствуя себя виноватой, я отвожу взгляд.
– Ты очень непринужденно ведешь себя на этой кухне. А если сейчас сюда войдет мой отец?
Тобиас оглядывается через плечо, смотря на меня, и я понимаю, что сказала лишнее.
– Проехали, ты наверняка знаешь его график утренних походов в туалет.
На этот раз Тобиас поворачивается ко мне и обхватывает стойку руками.
– Твой отец сейчас в самолете. И единственное, что он обо мне знает, как я получил выплаты от него, когда он сделал меня одиннадцатилетним сиротой. Уверен, ему стало плевать, что с нами, в ту же минуту, как он от нас откупился.
Тобиасу было одиннадцать – значит, сейчас ему примерно тридцать один.
– Ты уверен, что он виновен?
– Я уверен, что он скрыл случившееся. Уверен, что он чертовски продажный в деловых отношениях, а этого уже достаточно. Но дело не только во мне. Мои мотивы не настолько эгоистичны.
– Я этого и не говорила.
– Это бизнес.
– Бизнес. Выходит, тот поцелуй тоже был ради бизнеса?
– Я доказывал правоту, и единственная причина нашего разговора в том, что ты ставишь это под сомнение.
– Если это предложение, то я в нем не заинтересована. Занимайся своими делами в другом месте. Разговор бесполезен, как и твое присутствие в этом доме. Я уже говорила, что не мне расплачиваться за его ошибки, а ты не имеешь права голоса в моей жизни. Я тебе ничего не должна. И на этом наши дороги расходятся, так что ты знаешь, где выход.
Тобиас молнией подлетает ко мне и больно сжимает рукой мой подбородок.
– Мое любопытство вызвано тем, что два человека, которым я доверял больше всего в этом сраном мире, солгали мне и все испортили. Думаю, ты знаешь, насколько это мерзкое чувство. Уверен, недавно ты и сама его испытала.
Проходит несколько долгих секунд, после чего Тобиас продолжает:
– Я потратил большую половину жизни, строя планы и приводя их в действие, пока не появилась ты… – Он сжимает пальцы сильнее, и мне приходится сжать губы. – Я очень пытаюсь вести с тобой беседу как со взрослым человеком. Я был зол и до сих пор злюсь, и гнев утихнет нескоро. Но я сделаю все, что в моих силах, попытаюсь обсудить с тобой происходящее, потому что так поступают взрослые люди. А теперь я тебя отпущу, и ты будешь сотрудничать со мной, потому что, нравится тебе или нет, нам нужно прийти к деловому соглашению. Сейчас у нас обоих на руках козыри. И, возможно, если ты будешь вести себя хорошо, я отвечу на пару твоих вопросов. Разговор – это все, о чем я прошу. Если бы меня интересовал интим с тобой, – он замолкает и опускает глаза на мою вздымающуюся грудь, – я бы уже тебя взял. Мое терпение на исходе, поэтому я объявляю временное перемирие, чтобы мы могли уладить все до того, как не стало хуже. Моргни один раз, если согласна. Дважды, если не согласна.
Разъяренная, я пытаюсь вырваться, и его глаза предупредительно вспыхивают.
Моргаю один раз.
Тобиас отпускает меня, и я разминаю челюсть, чтобы унять боль.
– Господи, ну ты и мудак. – Он отводит взгляд и возвращается к плите. – Так вот как ты поступаешь с женщинами? Вламываешься в их дома, оскорбляешь, а затем насильно кормишь?
Он достает из шкафа дуршлаг и сушит лапшу.
– Ума