Читать интересную книгу ХУШ. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

– Куда? – спросил Мурад.

– В припортовое кафе, – ответил меддах. – Я вижу, ты совсем продрог.

Поймав за хвост возникшую паузу, Мурад двинулся с места, чтобы хоть как-то согреться. Он шел за меддахом, который все еще говорил, выступая странным экскурсоводом. И этот его шепот то порывом ветра, то прибоем Финского залива, то перекатами волн Невы раздавался в ушах Мурада. Так бывает. Такой шум, словно вода не только под ногами, но уже попала и в уши.

И хотя у него были деньги, половины их хватило только на то, чтобы заказать молочный коктейль в портовой забегаловке и соломинку. Которую, как выяснилось, не едят, а пьют, точнее, из нее пьют. Это Мурад понял, попробовав ее пожевать. Такую сухую и пластмассовую на вкус.

А потом вспомнил, как кошки на мосту канала держали в зубах такие же длинные соломинки, протянутые под пролеты. И начал цедить через трубочку коктейль. Он ожидал почувствовать знакомый с детства вкус горячего молока. Но оказалось, что, пока Мурад приноравливался, коктейль порядком остыл.

Каково же было его удивление, когда на дне стакана он увидел подтаявшие кусочки льда! Никогда раньше ему не наливали молоко со льдом.

Химерный город, где коктейль оказывается ледяной смесью из канала…

10

В кафе толстой официантке, которая, если бы пожелала, могла бы наполнить настоящим теплым грудным молоком не один стакан, Мурад казался жалким. Щупленький, тщедушный, в полуботиночках на тонкой подошве и легкой куртке-ветровке, он никак не мог согреться уже вторым пузатым стаканом кофе со взбитыми сливками.

Мурад, и правда, был похож на одного из питерских чудиков. Впрочем, официантка уже давно привыкла к подобным посетителям, и вид Мурада не вызывал в ней ничего, кроме жалости. Его губы тряслись от холода, а колотили его внутренний жар и жаркий, несмотря на холод, рассказ меддаха.

Глядя на то, как мальчик странно жестикулировал и постоянно переминал ошпаренные холодом губы, словно разговаривал с кем-то, официантка решила, что это очередной сумасшедший засел у нее в кафе.

Сказитель же сидел напротив, смотрел на него спокойными, рассудительными глазами, пил кофе чашку за чашкой и ел один экзотический рыбный салат за другим. С длинными зачесанными волосами, в длинном черном пальто и длинном красном шарфе, он ласково смотрел на Мурада и между глотками продолжал свой рассказ об этом городе-химере.

Глава 2

Первая брачная ночь и санитарная книжка

1

Что же, наблюдать за домом – так наблюдать. Спать я решил не ложиться, чтобы не вставать в четыре часа и не пилить через весь город. Мне не впервой шататься по улицам всю ночь напролет. И я совсем не чувствую себя одиноким. Потому что с домами – это знают мои друзья – у меня особые отношения. С домами я разговариваю, я их боготворю, и я их ненавижу. Особенно такие красивые дома, как тот, в котором живет этот воротила гостиничного бизнеса.

А еще я могу часами смотреть на горящие окна. Могу представлять себе сценки из семейной жизни. Игры влюбленных, ссоры, скандалы. Даже первую брачную ночь молодоженов. Зарисовки на занавесках, так сказать. Чтобы как-то себя сфокусировать на другом, а не на своих грязных фантазиях, я стал вспоминать, как провел первую ночь в Питере.

Какой была моя первая ночь с белой невестой? Я приехал в Питер в июне и угодил на белые ночи. Белые, как фата, и бледные, прозрачные, как испуганное лицо невесты в ночь перед расставанием с девственно-беззаботной прежней жизнью. Но было ли у меня право первой белой ночи?

2

Я стал вспоминать свои первые ночи в Питере, свои крыши и подвалы, с которыми у меня особенно хорошо получалось разговаривать. Ох уж эти крыши и подвалы, сколько мне предстояло с ними сталкиваться! Знал ли я тогда, приехав в Питер, что сырые трипперные крыши и подвалы начнутся у меня сразу?..

Хотя нет, свою первую брачную ночь с Питером я решил перекантовать на вокзале. Я надеялся прикинуться пассажиром, ожидающим своего поезда. Но с трех до пяти, как раз в то самое время, когда организм переварил все белки и остывает подобно машине без топлива, когда самое время сну подкосить даже сидящего, милиция попросила всех очистить помещение под предлогом санитарного часа.

Всех, как паршивых собак, выгнали на улицу, хотя на огромных прозрачных саморазъезжающихся дверях, как на стеклышке под микроскопом, было крупными буквами написано, что и вокзал, и кассы работают круглосуточно.

Видимо, работников – они же люди – тоже начинал морить сон. А на нас решили поставить биологический эксперимент.

3

И вот я стою на улице, не зная, куда деться, ежась и сутулясь от холода. А потом, чтобы разогреть мышцы, пошел вокруг вокзала в поисках хоть какой-нибудь забегаловки – чего-чего, а таковых на вокзале хватает, – чтобы согреться чаем. Пока не наткнулся на открытую дверь, ведущую куда-то вниз.

Я решил спуститься и посмотреть. Пошел, перешагнув через развалившегося прямо на бетонных ступенях лестницы бомжа, от чего мне стало жутковато.

Но, к моему счастью, подвал оказался багажным отделением с низким сводчатым потолком. Так, кажется, и начались мои подвалы и чердаки. Помню, я не решился лечь на пол и прикорнул на железной полке приемного окна. Хорошо еще работало только одно окно, а другие были закрыты стальными решетками и заперты на амбарные замки. Железная полка оказалась вполне приемлемым вариантом, и я даже потянулся в наслаждении.

В какой-то момент я потерял ощущение реальности, и мне начал сниться сон, в котором я был чьей-то вещью. Багажом приятной дамы средних лет, отправляющейся на Средиземное море. У дамы из-под берета торчал седой пучок волос. «Бэрэта», как она сама говорила на питерский манер.

4

И только я приноровился к новым приятным ощущениям, как где-то с полчетвертого стали прибывать поезда, и пассажиры, грохоча своей поклажей на колесах, начали штурмовать единственное открытое окно. Ох уж эти транзитные и залетные со своими баулами и зычным южным говором! Понаехали тут, понавезли всего вкусного, понастроили здания и очереди.

Вскоре их стало так много, и от них стало так шумно, что пришлось сорваться с належанного места. Но куда?

И тут у меня впервые родилась мысль сесть в какой-нибудь поезд. Нет, не чтобы вернуться домой. Вряд ли мама сильно расстроилась, что я уехал. Нет, чтобы просто выспаться. А если меня разбудят обходчики – я знал, что вагоны периодически проверяют, – спросить, зевая и потирая глаза: «Это какая остановка – Бологое или Окуловка?»

Думаю, человек рассеянный был ни с какой ни с улицы Бассейной. У него скорее всего вообще не было ни дома, ни прописки. Позже от других бомжей я узнал, что спать в отогнанных в тупик вагонах очень опасно. Если тебя обнаружат транспортные менты, то сильно побьют и ограбят. А если свои, то просто обворуют.

А вообще железная полка в багажном отделении оказалась весьма удобной, почти как третья полка в поездах. Так что рекомендую.

5

Но, к счастью, в белые ночи утро гуляет, почти не ложась спать. Солнце уже вылупилось из бледного яйца и начало набирать желтизну на сковороде собственного жара. Яичница – неплохое средство от похмелья.

Быстро от похмелья бессонной ночи отошел и я, выйдя на Невский с ощущением полного счастья и первой победы. Словно я переступил через себя, бомжа в себе, желая без остатка раствориться в этом городе.

Я шел по Невскому, разглядывая дома. Я смотрел на все еще горящие фонари. На компании стильно одетых мальчиков и девочек, выходящих из клубов. На друзей и влюбленных в ярких кафе с большими витринами-стеклами красивой жизни.

Я шел и шел, решив прошататься весь день и всю следующую ночь. Я специально решил допоздна гулять по городу, чтобы потом свалиться на первой лавочке или под первым кустом и сразу вырубиться. Кажется, в этом и заключалось мое законное право первой ночи.

6

Я тогда еще не знал, что по Питеру нужно гулять только ночью. Я шел и шел, садился отдохнуть лишь на остановках, проверяя, готов ли я уже спать в дискомфорте. На одной из остановок ко мне со свистом подлетел троллейбус, еще на ходу призывно распахивая двери. Провода над троллейбусом напомнили мне свадебные ленты, а палки антенну с бантом.

Но я продолжал сидеть, где сидел, не шелохнувшись, пригвожденный пристальным взглядом кондуктора. Я наблюдал, как он улетал прочь от меня на скорости под парусами облаков. Такой маняще пустой, с мачтами и флагштоками проводов, с мягкими, теплыми сидениями и светлыми окнами – вот бы прокатиться, – он уплывал и уплывал все дальше.

Я боялся, что этот кондуктор от нечего делать увезет меня из центра и я заблужусь в незнакомом городе. Там, где у подростков не принято гулять по ночам, – опять призрак отчима-военного. Попаду в милицию или угожу еще в какую переделку.

А платить за три-четыре остановки не хотелось. Потом будет только холоднее выходить на улицу, и скамейки покажутся жестче. Хотя у меня еще оставалась надежда на чудо.