Читать интересную книгу Савелий Крамаров. Cын врага народа - Варлен Стронгин

Бася приехала из Александрова грустная, но не сломленная увиденным. «Значит, есть люди, которые выживают и выходят на свободу!» — потом не раз твердила она себе, когда ее одолевали сомнения и страхи за судьбу Виктора. Он был волевым человеком, но постепенно становился пессимистом, еще на свободе. Поначалу верил, что, будучи адвокатом, сможет помочь людям, но с годами разочаровался в своих былых надеждах и не видел перспективы, просвета для их осуществления. Савелий, не зная об этом, писал отцу бодрые письма о том, что они с мамой очень ждут его. Виктор ответил сыну, что он должен гордиться своей мамой, и сам счастлив, что судьба подарила ему столь верного, умного и надежного друга, что он безумно любит их обоих и живет думами о скорой встрече с ними.

Бася рассказала братьям о жалобе классного руководителя на Савелия, просила воздействовать на него, и когда он приезжал к ним обедать, то получал, помимо еды, большую порцию назиданий о необходимости хорошо учиться и примерно вести себя в школе. Савелий терпеливо выдерживал все их бесчисленные и многословные нарекания, и не только потому, что зависел от них, но и потому, что они говорили правду. Но дяди и тетки не знали, что скрывается за этой правдой, почему Савелий плохо учится и даже хулиганит. Он не мог, боялся им сказать, что некоторые предметы не нравятся ему и поэтому он не готовит уроки по ним. Ему действительно лень заниматься тем, что неинтересно. И хулиганит он не случайно. Ударил одноклассника за то, что тот обозвал его косым. Ударил сильно, чтобы неповадно было другим, и специально играл роль хулиганистого парня, с которым лучше не связываться. Староста класса пригрозил, что с таким поведением и такими отметками Савелия не примут в комсомол, а он этому обрадовался и даже улыбнулся.

— Чего ржешь? — удивился староста. — Не станешь комсомольцем!

— Не стану, — уверенно произнес Савелий, — я сам считаю, что не достоин этого звания.

— Так исправься! — предложил староста.

— Попробую, — нетвердо вымолвил Савелий, — не не ручаюсь, что получится.

— Почему? — спросил староста, — Все в твоих силах!

— Не все, — напористо заметил Савелий, — ведь вы прозвали меня косым, и я буду драться с каждым, кто обзовет меня. Буду драться! А кто примет в комсомол хулигана? Никто! И правильно сделает!

Староста опешил от его слов и, не найдя, что возразить ему, отошел в сторону. А Савелий действительно обрадовался угрозе старосты. Он боялся вступления в комсомол, вернее, того момента, когда придется встать из-за парты и рассказать всему классу свою биографию, в первую очередь — где и кем работают родители. Он боялся признаться в том, что его отец осужден и сидит в лагере. Об этом узнают учителя, вся школа, будут смотреть на него как на сына врага народа, а если он скажет, что считает отца ни в чем не виновным, то будет еще хуже, получится, что Савелий не доверяет советскому суду и сам не лучше своего отца. Могут за это исключить из школы, даже вроде не за это, а придравшись к плохим отметкам и поведению. Савелий терпеливо выслушивал назидания родственников и, опустив глаза, молчаливо хлебал суп.

— Ешь аккуратнее, — заметил ему дядя Лео, и разозленный Савелий, бросив ложку в суп, вдруг бросился к дверям. Он вышел на улицу и заплакал от обиды, но не на дядю Лео и тетю Марию, а на свою судьбу, сложившуюся неудачно, в чем, казалось, винить некого. Потом, через много лет, он поймет, кто поломал его детство, кто будет мешать ему в жизни. Все это будет значительно позднее. А пока он знал, что ему за этот поступок достанется от мамы, он переживал, что доставляет ей неприятности, но переломить свой характер, изменить поведение в школе не мог, не хотел и был рад, когда староста отстал от него с вопросами о вступлении в комсомол.

К удивлению Савелия, мама спокойно открыла ему дверь и ничего не сказала об инциденте у дяди Лео, хотя тот, конечно, успел позвонить сестре.

На следующий день Савелий обедал у другого брата мамы, и никто не делал ему замечаний, тетя на прощанье даже обняла его, погладила но голове и только всплакнула, чем удивила Савелия. Он не любил, когда его жалели. Почему? С какой стати? Он крепкий парень, ловко играет в футбол, его нелегко остановить, когда он рвется к воротам с тряпичным мячиком или пустой консервной банкой, заменяющей его. Он может ответить любому обидчику, даже не испугается более сильного, чем он. Все в школе знали, что если обзовут его косым, то придется с ним драться. Однажды он за это оскорбление бросился сразу на трех парней. Они его здорово отколошматили, но зауважали за смелость и больше не обзывали. И когда он заступился за одноклассника Яшу, которого били только за то, что он был евреем, то отстали и от Яши.

Дядя Лео был на работе, когда Савелию пришла очередь обедать у него; он позвонил по телефону и сказал, что взял билеты на воскресенье, на самый утренний сеанс, на фильм «Тарзан», и они вместе с его мамой вчетвером пойдут в кино.

— Извините, дядя Лео, — сказал ему Савелий, хотя дядя о случившемся в прошлый его приход к нему не обмолвился ни словом.

— О чем ты? — разыграл удивление дядя Лео. — Смотри не проспи. Начало сеанса в шесть утра! Идем в кинотеатр «Первый»!

— Спасибо, дядя! — искренне обрадовался Савелий. — Не просплю!

Он ждал воскресного дня с нетерпением, его одолевала жажда увидеть этот фильм, о котором с горящими глазами, потрясенные увиденным, рассказывали ему двое ребят из класса, два счастливчика, побывавших на этом кинодействе. Чтобы по каким-то причинам не сорвался поход в кинотеатр, Савелий тщательно готовил уроки, примерно вел себя в школе. Наши фильмы Савелий смотрел часто. Пропускала его в кинотеатр контролерша тетя Дуся, проживающая в его квартире, в самой маленькой комнатке. Приехала она в Москву из деревни, где был страшный голод. Устроилась домработницей в семью нэпманов, занимавших всю их теперешнюю квартиру из четырех комнат. Проработала у них два года. Потом нэпманов куда-то увезли. В три комнаты вселили другие семьи, в том числе Крамаровых, а тетю Дусю оставили в той комнатке, где она жила при нэпманах. Для Савелия слово «нэпманы» звучало опасно, даже жутко, они ему представлялись злыми эксплуататорами и жадными капиталистами, а тетя Дуся говорила, что они были добрыми людьми, прописали ее на свою жилплощадь, иначе она не осталась бы в Москве, помогли ее родне, передавая для нее домработнице простыни, кое-что из одежды и сухари. Савелий подрядился выносить мусор, когда он скапливался в ведре тети Дуси, чтобы не выглядело так, что она пускает его на фильмы совсем бесплатно.

Особенно понравилась Савелию кинокомедия «Воздушный извозчик». Шла она в кинотеатре больше месяца и через полгода снова появлялась на экранах. Он смотрел ее не менее десятка раз, помнил до мелочей всю картину, ждал смешного момента, когда в поезде чемодан упадет на голову одного из героев, и каждый раз на этих кадрах смеялся, громко и от души, так громко, что на него оглядывались соседи по ближайшим рядам, но он, увлеченный кинокартиной, даже не замечал их укоризненных взглядов. Ему нравились все фильмы, одни — больше, другие — меньше. «Сердца четырех» он смотрел всего четыре раза. Сюжет из взрослой жизни его не очень затрагивал, хотя в фильме говорилось о пока неведомом ему чувстве любви, но вызывал интерес один из героев картины — наивный, прямодушный, очень скромный, до неловкости, и поэтому смешной, которого играл артист Шпрингфельд, потом почему-то редко снимавшийся в других фильмах. И конечно, Савелий ждал самого конца кинокартины, ждал с нетерпением. Когда у влюбленных героев кончались недоразумения и споры и сердца четырех разобрались в том, кто кого любит, и провожали одну из пар, уезжающих на электричке в Москву, на экране внезапно появлялся маленький человечек, с пылающими глазами, резкий в движениях, говорящий с грузинским акцентом. Он вбегал на платформу, когда электричка уже тронулась, и, взмахнув от досады руками, пускался догонять ее, задрав подбородок. Зал покатывался от смеха, и Савелий, наверное, смеялся больше всех и даже захлопал, когда этот смешнейший человечек с невероятными усилиями, выпучив от дикого напряжения глаза, все-таки вспрыгивал на подножку электрички. Савелий запомнил его фамилию — Геллер, видел в других фильмах, где он тоже играл маленькие роли, но не так ярко, как в фильме «Сердца четырех». Его пленяла актриса Людмила Целиковская, самая красивая, по его тогдашнему разумению, девушка на свете, нравилось, как искренне и нежно она пела песенку: «Любовь никогда не бывает без грусти, а это приятней, чем грусть без любви». Другая героиня, которую играла актриса Серова, почему-то вызывала у Савелия жалость, хотя внешне была волевая и целеустремленная. Он интуитивно чувствовал, что в ее душе таится печаль, наверное, как и в мамином сердце. Ведь мама тоже редко улыбалась, но при этом грусть не сходила с ее лица.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});