ночь, ты глубока.
Страхи мои спрячь у себя.
Полной луной в комнату мне
Загляни... твоё дыханье слышу...
Я расскажу, как мне порой
Хочется к маме, к маме домой...
Долгая ночь, подруга моя,
Усни со мной... я снова чувствую здесь тебя...
Слишком много пустых окон,
Слишком много закруженных улиц.
День назад сны о нас
Вернулись.
Все тревоги таких ночей
Исчезают наутро с рассветом.
Я у всех, но, увы, я ни с кем,
Я где-то...
Когда зазвучал второй припев, я решительно двинулась к Диме. "Хочется к маме..." — брат точно грустит, надо его обнять. Неужели, опять не сложилось?
Первым меня заметил Киля, лежащий на полу у Диминых ног, преданный пёс, грустивший сейчас вместе с хозяином. Оба обнаружились, как я и думала, на балконе.
— Дим..., — тихонько позвала я брата.
— Ты чего не спишь? — он выключил музыку. — Я разбудил?
— Нет, я... до этого не спала. Можно я с тобой немножко посижу?
— В школу же завтра.
— А тебе на работу.
— Я привык, — улыбнулся он, подвигаясь в кресле. — Одеяло только возьми у меня с кровати, а то замёрзнешь.
Я радостно кивнула, сгоняла за одеялом и вскоре уже сидела под боком печального брата. Мы немного помолчали, пока я решалась спросить.
— Как прошёл вечер?
Вряд ли он станет со мной откровенничать, Илья прав, из моего брата, порой, и слова не вытянешь. Дима всегда все переживания в себе держит, но вдруг сегодня решит со мной поделиться. Человеку же нужно хотя бы иногда выговариваться.
Брат вздохнул:
— Хреново.
— Не спрашивать?
— Да не о чем спрашивать, Карин. Я устал...
— Устал от чего? — осторожно уточнила я.
А он чмокнул меня в макушку, натянуто засмеялся:
— Отныне я только твой, малявочка!
— Мне радоваться, или посочувствовать?
Теперь его смех зазвучал более естественно, чего я и добивалась.
— А как хочешь?
— Радоваться! — выпалила я.
— Маленькая стерва! — уже в голос смеялся он. — Ну, тебе есть, в кого!
— Ну, а чего? Нафиг их всех! Я вот тебя никогда не брошу, честно-честно! С этой ты что-то очень быстро...
— Да это та же, что и на Новый год была, — усмехнулся Дима.
— А-а-а..., — протянула я. — Пытались помириться?
Брат пожал плечами:
— Да мы и не ругались.
— Ну, она с тобой — может, и нет, — засмеялась я. — Ты же, когда орать начинаешь — там и слова вставить нельзя!
Дима поддержал мой смех, но потом вздохнул:
— Чего не спишь-то?
Понятно, тема закрыта. Но я и не хочу продолжать, зачем давить на больную мозоль?
— Не знаю, не спалось...
— Кто он? — вдруг спросил Дима.
Я тут же напряглась:
— Чего?
— Ну, не спалось... наверное, это тот, кто в голове сидит, и не давал уснуть.
— В сердце, — машинально поправила я.
— Любят сердцем?
— Конечно! А чем же ещё?
— Откуда мне знать? — хмыкнул брат. — Так кто он? Одноклассник?
— Да, — соврала я, стыдясь.
Я ведь всем вру, долго уже. Сколько ещё я буду это делать? Точнее, сколько ещё мне придётся всех вокруг обманывать, стыдясь своего чувства? Почему вообще человек не может просто признаться в том, что ощущает к другому человеку? Зачем все эти препятствия? Возраст, жена...
— Ты ведь скажешь мне, когда у тебя появится парень?
Я немного подумала над ответом.
— Скажу, — наверное.
Смотря, кто это будет. Пока кандидат Диме точно не понравится. Хотя, Илья ведь и не кандидат...
Дима опять чмокнул меня в макушку:
— Не грусти, малявочка, у тебя ещё всё впереди, не спеши взрослеть. Давай спать?
— Может, посидим ещё немножко? — попросила я. — Просто... помолчим... музыку твою послушаем.
— Хорошо, — согласился он, крепче прижимая меня к себе. — Только не замерзай, ладно?
— Не замёрзну, — пообещала я, прикрывая глаза.
На балконе снова тихонько заиграла музыка. Так вот бы я и сидела с ними. Лучший в мире человек и лучшая в мире собака.
ГЛАВА 8
ГЛАВА 8
Утром Дима сначала отвёз меня в школу, потом уехал на работу. Мы, как всегда, встретились со Светкой у дверей. Настроение у нас обеих было прекрасное, ведь на уроки сегодня нам идти не придётся. Мы прибыли пораньше, чтобы успеть на свой пост в гардеробной, где Татьяна Николаевна (женщина, что здесь работает) расставила нас с подругой по двум окошкам, объяснила удобный порядок номерков, чтоб мы не путались, и заняла третье окно. И вот вскоре мы уже вовсю трудились.
Уже через десять минут я поняла, что стоять с этой стороны гардероба — просто ужасно. Множество рук одновременно тычут мне в лицо куртками, голоса смешались в нереальный гул и подгоняют, чтобы я быстрее шевелилась, и народ вообще себя ведёт так, словно они — первобытные люди. Нет, не все, конечно, но большинство. Мне раньше как-то не доводилось здесь дежурить, и больше уж точно не захочется. Лучше бы я на уроки пошла.
Кстати, судя по лицу Светки, она сейчас думает точно так же. А вот Татьяна Николаевна — сама невозмутимость. Ходит по гардеробной неторопливо, успевая гавкать на слишком нетерпеливых и наглых школьников. Железные нервы у женщины!
А меня радовало сейчас только одно: скоро прозвенит звонок на урок, и эти исчадия ада разбегутся по классам. Странно, что, находясь по ту сторону гардероба, я вела себя точно так же, как и эти... дети. Тоже торопила дежурных, ругалась им в спину, обзывая улитками и черепахами. А теперь мне за это стыдно, и карма настигла.
За несколько минут до звонка народу значительно поубавилось, мы со Светкой выдохнули.
— Девочки, это ещё ничего, — усмехнулась Татьяна Николаевна, наблюдая, как моя подруга устало прислонилась к вешалке. — Они ж еще обратно вернутся, за куртками своими. Вот тогда будет намного веселее!
— Чёрт! — простонала Светка.
Собственно, я подумала так же. Нам же куртки потом выдавать, когда народ спешит поскорее убраться из школы. Ладно, зато мы теперь знаем, где дежурить больше не стоит однозначно. Уж лучше я, как и раньше, буду за десять минут до окончания урока ходить в столовую, на столы накрывать.
— Привет! — раздалось над ухом.
Я очнулась