— Какая ночь… а? Надень шляпу, мы выйдем. Опасность миновала, я задыхаюсь здесь!
Мы освободили доступ к двери и вышли. Серое небо сливалось с морем. Вдалеке виднелись высокие паруса корабля.
— Нужно было захватить подзорную трубу, — сказал мой отец, там виднеется корабль…
Он не кончил: вдали среди волн мы с ужасом услыхали плач ребенка. Тогда отец, заткнув уши, бросился к нашему жилищу, он скоро вернулся с колыбелью из ивовых прутьев и бросил ее в море.
И сколько мы ни напрягали слух, мы больше не слышали среди морских волн детского плача.
XV
Старик толкал перед собой тележку и кричал:
— Устрицы, вот настоящие устрицы из Вэнфлита!
Мак-Гроу остановился, схватил меня за руку так, что я перевернулся на одной ноге, и показал на старика. Потом мы взглянули друг на друга с нежной улыбкой. Город, настоящий европейский город захватывал нас, вызывал в нас легкую дрожь. Воспоминание о наших печалях и радостях исчезло. В течение нескольких минут мы были похожи на обычных горожан, готовых подчиниться законам, опирающимся на общую мораль.
Его Величество, через посредство Карла Эдена, кавалера и правителя Северных Каролинских Островов, обещал прощение всем пиратам, которые сдадутся до последнего дня марта месяца. Мы согласились, следуя советам Жоржа Мэри; вернее — некоторые из нас, потому что остальные покинули «Утреннюю Звезду»и уплыли на «Черном Повелителе», которого мы встретили за неделю до опубликования приказа.
— Подчинимся, — сказал Жорж Мэри, — и будем в безопасности. Назначенное сбудется в свое время, а пока никакая сила земная и небесная не помешает нам достигнуть того высокого положения, которое нам принадлежит по праву.
Он насмешливо улыбнулся и прибавил с широким жестом:
— Пойдите, пройдитесь по Набережной Казней, черт возьми! И закажите место этой собаке, Жоржу Мэри.
После этих мудрых слов многие из нас уехали в Лондон на английском корабле, пополнив его экипаж. У нас было достаточно денег, и эти деньги жгли нам пальцы, когда мы опускали руки в карманы.
— Ты бывал в Лондоне? — спросил меня Мак-Гроу. — Нет? Тогда, мой милый, ты увидишь прекрасный город, — более великолепный, чем Вера-Круз; в этом городе мы навестим нашего старого друга Ника Спенсера, — Ника Спенсера со старого «Варлуса».
— Спенсер там поселился? — сказал я.
— Да, ему это удалось, так как он плавал в хорошее время. Он умел, кроме того, откладывать деньги, а не сорил ими, как мы, как ты, как я. Нужно сказать еще, чтобы быть вполне справедливым, что ему удалось жениться на порядочной женщине. Все это привело к тому, что он открыл гостиницу под вывеской «Старая Молль», а настоящая Молль была погребена, по его желанию, лицом вниз задолго до большого лондонского пожара. Ник будет рад снова встретиться с нами.
Мы стояли у гостиницы «Старая Молль». Это был низенький домик, выкрашенный в цвет бычьей крови. Над входной дверью помещалась выцветшая от солнца и сырости вывеска, на которой все же еще можно было разобрать черты лица знаменитой воровки.
— Вот гостиница, — заметил Мак-Гроу. — Войдем.
Мы растерялись, войдя в большую залу. Я никогда не мог понять, почему наша задорная храбрость вдруг исчезла, лишь только мы покинули «Утреннюю Звезду».
Однако ведь Спенсер был нашим старым товарищем. Двадцать лет он странствовал под черным флагом, не пренебрегая ни одним нашим развлечением.
Друг за другом мы вошли в залу, украшенную позолоченным камином.
За дубовым столом сидели три матроса королевского флота и пили эль из оловянных кружек. Они повернулись, чтобы посмотреть на нас, а здоровая и красивая женщина, ответившая на наше приветствие, не сводила с нас глаз.
— Мы пришли, чтобы видеть Николая Спенсера, — сказал Мак-Гроу.
— Это мой муж, — ответила женщина.
Мак-Гроу поклонился. В этот момент Николай Спенсер появился из кухни и подошел к нам, вытирая руки о передник.
— Здравствуй, Ник, здравствуй, — сказал Мак-Гроу, растрогавшись. — Это мой друг и я — Мак-Гроу с «Варлуса».
— Ах, да! Ах, да!.. Мак-Гроу, твой друг; да, конечно, твой друг, Мак-Гроу. Присядьте; я выпью бокал за ваше здоровье.
Спенсер потирал руки и смущенно опускал глаза.
Его жена подала нам по кружке пенистого пива. Наши нервы были напряжены. Каждый пил свое пиво, ни слова не говоря, глядя на собравшуюся у краев оловянной кружки пену.
Спенсер, усевшись рядом с Мак-Гроу, смотрел прямо перед собой. Когда три матроса королевского флота собрались уходить, он поднялся, чтобы получить с них деньги, и опять вернулся на свое место рядом с нами.
— Так значит, — сказал он, — вы теперь подчинились?
— Да, — ответил Мак-Гроу.
— Вы хорошо сделали.
Мак-Гроу пожал плечами,
— А Жорж Мэри? — спросил трактирщик.
— Жорж Мэри последовал за Ракамом. Мы еще встретимся с ним рано или поздно, — может быть, очень скоро… А ты… Тебе не жалко Антильских Островов?
— Старый Остров Черепах? И Саванну, где Жуанита ударила меня ножом?.. Нет, мне не жалко.
Он поднялся, взял опорожненную кружку и вернулся, неся назад полную. Мы выпили за его здоровье и за здоровье его супруги. Затем Ник Спенсер оттолкнул свою табуретку и протянул нам правую руку, на которой не хватало двух пальцев — большого и указательного. Мак-Гроу взял руку и хотел взглянуть Спенсеру в глаза, но тот отвернулся.
— Слушайте, друзья мои, — сказал старый пират почти шепотом, — вот вам немного денег; вы будете тратить умеренно, это будет более рассудительно, — не правда ли? Возьмите деньги, возьмите.
Мак-Гроу взял монеты, со звоном бросил их на стол, и тогда миссис Спенсер подбежала к нам со сковородкой в руках.
— Прощай, Ник, — сказал я. А Мак-Гроу дотронулся до своей шляпы.
Мы долго, не произнося ни слова, шли по неровным мостовым улиц и набережных. Ветер потрясал вывески лавок, торговавших всем необходимым в плавании. Женщины сомнительного поведения выходили из темных углов, откуда порывы ветра доносили запах смолы.
Отвращение ко всему сдавило мне грудь, и я сказал Мак-Гроу:
— Мы с тобой одиноки, одиноки в целом мире, мой бедный, старый Мак.
— Спенсер тоже одинок в целом мире, — ответил Мак-Гроу.
XVI
На саваннской виселице, на набережной, у самого океана повешен молодой человек.
Он одет так же, как одевался на «Утренней Звезде», — великолепный красный камзол, вышитый жилет, штаны из черного бархата и белые чулки. Все это щедро украшено золотой тесьмой.
На черепе, уже лишенном мяса, кокетливо надета набок треуголка, порыжевшая от прикосновения рук и от солнца. Она закрывает половину его спины, что придает повешенному вид горбуна.